Читать книгу Тритоны - Анна Лосева - Страница 4

Я не любила ездить на огород, но любила ездить с бабушкой, потому что у нее всегда были бутерброды с колбасой и яйца вполусмятку.

Бабушка спрашивала: «Как сварить яйца – всмятку или вкрутую?» Но кто бы что ни попросил, яйца всегда получались в одном промежуточном состоянии – между тем и этим.

Пока ты такое яйцо чистишь, оно вкрутую, но, когда кусаешь, желток вытекает тебе на колени или на стол – тут уж как повезет.

Иногда мы едем на дачу толпой: Я, Саша и Андрей – мои братья, родной и двоюродный. «Лето! Что дома-то сидеть, езжайте лучше бабушке помогите. Свежим воздухом подышите».

Дурацкий свежий воздух, лучше бы на пруд пошли. Но на пруд нас не пускают, потому что мы, ясное дело, утонем.

– Смотрите не балвайтесь, а то я больше вас не возьму, – говорит бабушка, когда мы выходим из подъезда. Но вот уже через полтора часа ворчит, что мы ее в гроб загоним.

Но, кажется, не злится. Да и как злиться-то? Мы же сделали бабушке «парад»: выстроились в колонну и маршируем за ней, размахивая гигантскими укропинами дудника.

– Надо было вам эту ерундовину срывать? – говорит бабушка.

– Ерунда, ерунда, ерундо-ви-на! – тут же подхватываем мы.

Потом стебли дудника превращаются в оглушительные свистульки, и бабушка объявляет, что больше никогда нас с собой не возьмет.

Вот уж дудки!

Рядом с нашим огородом новая громадная куча песка. Не наша, а бабки Ани. Самой бабки Ани на участке сегодня нет.

– Бабушка, можно мы поиграем в песке?

– Нет, – говорит бабушка, – нечего в чужом песке рыться!

Мы напираем:

– Ну бабушка! Скучно!

– Идите-к, вон, жука лучше соберите, раз скучно, – говорит бабушка и дает нам банки. В банках на донышке бензин.

Колорадский жук не кусается, но все равно неприятный, особенно когда он рыжий и как личинка.

– Тони, урод, тони!

– Получил, гадский жук?

– Понял, как нашу картошку жрать?!

Жук более-менее собран, банки летят в костер, который всегда горит на даче. Так, на всякий случай.

– А теперь можно в песок, – говорит Андрей, пока бабушка не слышит.

Мы играем в «царя горы», и я все время проигрываю.

Пока мы возимся, влажный тяжелый песок забивается в треники, и его приходится все время вытряхивать из штанин.

– Придумал, – вдруг говорит Андрей, наклоняется и завязывает штрипки треников вокруг голени.

Потом загребает садовым совком песок и сыплет его в завязанную штанину. Трясет ногой – песок не высыпается. Он тут же проделывает то же самое со второй штаниной, и мы уже все вместе начинаем наполнять его треники песком.

Ноги в трениках раздуваются и становятся плотными, штаны ползут вниз, уже попу видно. Андрей пытается удерживать их руками, чтоб не сползали. Но штаны слишком тяжелые.

– Финальный штрих, – говорит Андрей.

Он вытягивает резинку треников, насколько возможно, и завязывает на тощей талии тугим узлом.

– Все, держатся! – победно объявляет он. – А теперь испытание! Сейчас я попробую пройтись, – говорит он и пытается сделать шаг. Но не может. Делает несколько попыток и падает. Пытается встать, но это невозможно. Штаны весят тонну.

– Надо высыпать половину песка, – говорит Андрей, и тут повисает пауза: и сверху, и снизу штаны завязаны насмерть, так что, как из них высыпать песок, непонятно.

– Нужен нож. Анют, сбегай за ножом. Только бабушке не говори, где мы.

Я младшая, поэтому меня всегда гоняют. Я бегу в дом мимо бабушки, она пропалывает грядки, хватаю нож с синей ручкой и бегу обратно.

– Что вы там делаете? – спрашивает бабушка, не отрываясь от сорняков. – Орете как резаные.

– Да так, ничего, играем, – говорю я, пробегая мимо.

– Смотрите, не балвайтесь там.

Бабушка так и говорит: вместо «не балуйтесь» «не баловайтесь» или «не балвайтесь». А еще она говорит «кепчук» и «эй вы обои, идите есть» вместо «вы оба», а еще скрипку называет «бандурой». «Ты сегодня с бандурой или нет»? – всегда спрашивает она, когда я захожу к ней после музыкальной школы, и, если я без бандуры, обязательно даст мне каких-нибудь тяжелых банок с собой.

Я прибегаю, Андрей на том же месте, что и понятно.

Я отдаю нож Саше.

– Режь резинку, – командует Андрей.

– А как ты потом их носить будешь? – спрашивает Саша. – Давай лучше штуки снизу разрежем и через низ высыпем, и бабушка не заметит.

– Ладно, режь снизу, только аккуратно, чтоб опять можно было завязать.

– Как получится, – говорит Саша.

– По узелку, – говорит Андрей. И Саша начинает возить ножом по узелку. Узелок распадается, потеряв заметный кусок.

– Стало короче, как теперь завязывать? – спрашивает Андрей, пока мы с Сашей руками выгребаем песок из его штанов.

– Да завяжем! – машет рукой Саша. – И тем более сейчас моя очередь.

Но очередь не соблюдается, и вот на просевшей куче мы уже все втроем пыхтим и возимся, сооружая себе песочные ноги.

Холодный песок наполняет мои штанины. Ноги тяжелеют и тяжелеют, я каждый раз пробую их поднимать.

Мальчишки помогают мне досыпать штаны до самого верха. Я пытаюсь поднять ногу, но это невозможно. Ноги стали тяжеленные и не сгибаются. Я клонюсь вперед, но упасть не могу. Песочные ноги держат крепко.

Я клонюсь назад, куча под ногами начинает двигаться, и, завалившись на спину, я медленно сползаю по горе вниз.

С трудом избавляюсь от песочных штанов и долго выгребаю из них песок, потому что вытряхнуть не получится – штаны-то неподъемные. Пока я там внизу, братья в песочных штанах стоят друг напротив друга, пытаясь бороться, смеются и кричат.

– Ну-к, вы обои! Живо слезайте оттуда! – это появилась бабушка и ругается на братьев.

«Обои», потому что меня она не видит: я за кучей все еще вытряхиваю штаны.

Бабушка стоит, как буква «Ф», в косынке и огородном платье в цветочек. Она, вообще-то, похожа на колобка, но иногда бывает очень грозная.

– Ну вы посмотрите-к на них! Всю кучу разворотили! На полдороги разнесли!

И бабушка права. Куча перестала быть кучей и превратилась в пупырь песка, как в песочнице. Она растеклась на дорогу, на огород бабки Ани и немного стекла в канаву.

– Мы все исправим, – говорит Андрей, пиля ножом резинку от треников.

– Ой, еще и одежду испортил! На кой, я тебя спрашиваю, ты штаны-то изрезал? – причитает бабушка.

– Так это огородные! – говорит Андрей, выбираясь из песочных штанов.

Теперь он в одних трусах, стоя под ЛЭПом, на песчаной кочке, размахивает штанами, как флагом.

– Ты хоть тряси-то не на дорогу, в кучу, в кучу тряси, – командует бабушка.

– А, точно, – говорит Андрей и поворачивается к дороге задом, к куче передом.

Рядом с бабушкой возникает дед, он курит свою беломорину и улыбается.

– Быстро вы ее, – начинает было дед, но бабушка мечет в него молнию.

– А ты что радуешься? Кто платить будет за это? – спрашивает бабушка зачем-то, хотя все знают – и дед, и я, и мальчишки, и бабушка, – что платить, конечно, будет она.

– Грузовик песка! А вы все разнесли!

– Бабушка, ну мы же только полгрузовика разнесли, – говорю я, чтоб она не так переживала, – надо не весь грузовик покупать, а половину.

– Да кто тебе половину-то продаст?

– Ну можно купить целый, и половину – ей, половину – нам.

– Как я вас отмывать-то буду? И штаны попортили все, – ворчала бабушка, когда мы шли перед ней уже грустным парадом по тропинке к нашему дому, оборванные и всклокоченные. – Не ели ничего целый день с песком этим. В гроб меня загоните.

Потом и у нас на участке появилась песчаная гора. Но никто там уже не играл, потому что насыпали ее прямо рядом со свежей навозной кучей, даже немного внахлест.

Иногда папа весело говорит:

– Идите в песочек поиграйте, я разрешаю.

– Нет уж, – скрипим зубами мы.

– А что так? – не по-настоящему сильно удивлялся папа.

– Воняет.

– Фу, как некультурно, – говорит тогда папа, – не воняет, а пахнет, м-м-м, – и папа изображает удовольствие от навозного запаха, – свеженький.

Бабушка злилась и ворчала на нас, пока мы отмывались вонючей водой из колодца, обедали, пили чай с бутербродами, шли на автобус, ехали на автобусе, ждали другой автобус и снова ехали. Постепенно ее ворчание выцветало, и у подъезда она ставила полупрозрачную точку:

– Матери все расскажу.

– Чьей? – уточнял Андрей, потому что у Андрея мама тетя Люба, у нас – наша. Они сестры.

– Ну бабушка-а-а, – тянула я.

– Бабушка-жабушка, – говорила тогда бабушка, ковыряя в двери ключом, – не буду вас больше брать на огород.

И что вы думаете? Через пару недель мы уже снова шли с ней на дачу дышать воздухом и «загонять ее в гроб» очередными свистульками, укропами и прочим, прочим, прочим.