Читать книгу Малявка. Часть 2. Дорога домой - Анна Павловна Сороковикова - Страница 6

Марина с Петром в покаянном паломничестве. Геннадий с женой Люсей, кое-что разузнали после собрания и организовали помощь друзьям. На джипе их доставили в Дивеево, – Четвертый, последний Удел Божией Матери на Земле. Всего на Земле существует четыре Удела Богородицы. Первый Удел находится в Грузии. Второй Удел находится в Греции на Святой горе Афон. Третий Удел находится в Киеве в Киево-Печерской лавре. И четвёртый Удел находится в Нижегородской области, в Серафимо-Дивеевском монастыре.

Генка скинул обоим на телефоны запись собрания, тоже в помощь. Частная гостиница, не дорогая была в десяти минутах ходьбы от женского монастыря. Два дня ребята знакомились с обстановкой. Вставали засветло и весь день проводили на территории монастыря. Ещё не тронутой осенью, встретившей их множеством оттенков зелёного, ухоженной, как райский сад розариями, торжественными клумбами, ангелами на траве, чистыми тротуарами, божественной тишиной и своей неспешностью. Посетили музей, прослушали лекцию. Людей было немного. Службы, послушания: – приглашали расфасовывать сухарики, протирать иконы, дежурить у подсвечников, чистить картошку, убирать территорию. Купание в источниках вокруг монастыря: иконы Божией Матери Умиление; святого Пантелеймона; Казанской иконы Божией Матери; источник Матушки Александры; Иверской иконы Божией Материи. На третий день в храме, увидев, что никого нет, подошли на исповедь, впервые в жизни, даже не подумав, что оба не крещёные. Подошла женщина лет шестидесяти, посмотрев на них с возмущением, стала что-то шептать священнику.

– Иди, милая, иди, мы тут сами разберёмся, – сказал он ей.

Им повезло, священник попался любящий. Он не стал интересоваться, что нет нательных крестов, сердцем почувствовав, что надо принять и выслушать, памятуя, что сама Богородица здесь хозяйка, не ему решать. Батюшка сказал после исповеди:

– Хорошо, что приехали. Хорошо, что подошли и облегчились. Отправляю вас на Канавку. Но по ней мало просто пройти. Нужно еще успеть прочитать сто пятьдесят молитв Богородице (и через каждый десяток «Отче наш»). А это совсем не так просто, как кажется. Кто-то пройдёт быстро и глядь, вот уже конец пути, а он и сотню молитв не прочёл. Значит, ещё не готов, не угомонился по жизни, и нужно приехать сюда ещё раз. Чтобы уже по-другому весь этот путь пройти. Одни идут медленно-медленно, никуда не спеша. Эти – успеют. Другие торопятся, им всё времени нет на молитву. Канавка, – как жизнь: одни выходят в путь раньше, а приходят позже других. А другие, напротив, ранние, пробежали всех быстрее и не в срок закончили путь… – он достал из кармана две маленькие иконки «Умиление», на обратной стороне молитва. – Раз время есть, два дня походите по Канавке, пообщайтесь с Матушкой сердцем, за это время молитву выучите. Потом чётки приобретёте для счёта и уже с молитвой идите. Ступайте с Богом, благословляю!

Остальные дни в основном была Святая Богородичная Канавка и источники, омовение в которых было в радость.

…Так что же такое Канавка Богородицы в Дивеево? Это особое, Святое место, единственное в мире. Священная земля, по которой каждое утро незримо ходит, Сама Пресвятая Богородица. На данный момент это сооружение представляет собой действительно огромную канаву, и имеет протяженность 777 метров и глубину в человеческий рост. Ее склоны обсажены дерном и крыжовником. Сам вал канавы, по которому ходят, вымощен брусчаткой и огорожен изгородью. Весной и летом, осенью и зимой, идут и идут по Канавке люди,… кто-то даже идёт босиком… Канавку, Дивеево, преподобного Серафима Саровского уже знает весь мир. Идут люди разных национальностей, профессий, социального положения и достатка… известные и просто обычные люди, каждый со своими радостями и горестями… Последнее время бывают представители и других вероисповеданий… Святые места, они для всего человечества. Канавка лечит, Канавка очищает, Канавка просвещает!!!

Парень лет двадцати-двадцати двух, приехавший на своей машине из соседней области в тот день, когда супруги исповедовались, поселившийся с ними в одной гостинице, пригласил их с собой на источник Серафима Саровского. Дело было уже вечером. Хозяйка шепнула поговорить с шофёром, очень дельный совет может дать, хоть и молод. В машине через один динамик наушника Пётр слушал запись собрания, немного злился, думая: «…батюшке, хозяйке расскажи, теперь вот этому кренделю расскажи, а жизнь то не возродится, и старшего не вернуть, что он молодой понимает, умники… Маринке только лишняя боль», но молча сопел, видя, что жена начинает приходить в себя, оживает. Он и на питание сухариками с водой согласился, хозяйкин совет, чтоб Маринке спокойнее было. Понял за месяцы скорби, как дорога ему жена, боится её потерять. И после лишних рюмочек и обильных закусочек жирком чуть подзаплыл. Вроде как безучастно поглядывая в окно, одним ухом прислушивался. Марина в смущении не знала, как начать разговор, всё поглядывала на шофёра в зеркало. И Пётр решился.

– Вы, похоже, частый гость в этом монастыре? И что, это как-то помогает в жизни? – спросил он.

– Меня Матвеем зовут, – они встретились с Петром взглядом в зеркале.

– Я Петр, супруга Марина, – про себя хмыкнул, подумав, что шофёр увиливает от ответа.

– Не смущайтесь. Бываю здесь часто. Хозяйку знаю. Про себя могу сказать, что просто возродился к новой жизни. Благодарю Бога, что тут пережил дни скорби и утраты, радости и счастья. Святое место, – хмыкнув, – кстати, здесь понял, чужих просто не существует. Слышал, вы аскезу взяли хорошую?! Всю неделю в обед, если не против, буду брать вас на этот источник.

– Мы никаких аскез не брали, налегке приехали, – у Петра в интонации прозвучало раздражение.

– Купание в источниках, сухарики с водой, послушания, Канавка, молчание – это и есть аскеза Пётр, – мужчины опять в зеркальце встретились глазами. – А поможет или нет посещение этого Святого места, зависит только от вас. Здесь идёт Божественная помощь, чтоб научиться одинаково относиться к счастью или горю, обретению или потере, победе или поражению. Это первый шаг к излечению и решению любой проблемы, – полное принятие внутри, как милость Бога, болезнь или несчастие, а на внешнем плане нужно прикладывать все силы, чтобы ее разрешить в полном принятии. Когда мы не принимаем ситуацию, тогда почти вся наша энергия пойдет на ее «пережёвывание».

– Принял я эту ситуацию, принял… и что дальше? Детей уже не вернуть. Аборт и гроб из армии. Не вернуть! – мысли и слова Петра метались, как загнанный в угол зверь. – Что ж это за милость такая…

– Вы можете на Канавке сделать покаяние каждый за свой род по поводу абортов, покаяние, что в прошлых жизнях могли бросать детей, те же аборты, не любовь и плохое отношение к детям. И к родителям, кстати, тоже. Из многочисленных жизней грехов по этим вопросам много у каждого из нас набралось. О том, что жили без Бога. Поклоны можно делать на Канавке. Только будьте осторожны, вражина будет пакостить.

– Да я любому дам отпор, – Пётр перешёл на хрип, зыркнув выпученными глазами от такого заявления. – И жену в обиду…

Он поперхнулся, вспомнив, что первый заговорил об аборте, чтоб пожить для себя.

– Петь! Ты чего?! – Марина взяла его за руку. – Потерпи! Всё легче будет. За ошибки ответ надо держать.

– Не знаю, – мотнув головой, он резко высвободил руку.

– Вражина, наше эго. Сопротивление может быть внутри, очень трудно признавать ошибки. Истинное покаяние заключается в том, чтобы контролировать свои эмоции, мысли, слова и действия. У вас много было двоек в школе? – спросил шофёр.

– Товарный состав и маленькая тележка, – опешив, ехидно бросил Пётр.

– Вы до сих пор убиваетесь за нагруженные двойками вагоны и тележку?

– Слышь, крендель, ты чё прикопался? – взвинтился Пётр.

Шофёр спокойно продолжал, наблюдая в зеркальце.

– Вот, вот! Теперь у вас урок жизни посложнее, для Души, надо с ним справиться. Прощение, – это дар, который нам преподносит судьба. «Я прощаю и становлюсь свободным». Детей не вернуть… значит не загонять себя в угол. Всё принять и идти дальше. И кто его знает, как бы вы себя вели с ребёнком, если бы оставили.… Может, держали бы его всю жизнь в клетке своего страха потерять, как старшего. Душу прерванной жизни надо поблагодарить за то, что через аборт попали в Святое место. – Шофёр остановил машину, повернувшись, выдохнул, с болью смотря на Петра, – Знаешь, сколько у нас сирот в стране?!?!?! Говоришь детей не вернуть. Мы же одна большая семья, – россияне, земляне. Усыновляйте. Детей чужих не бывает. Вы не можете поменять прошлое, но вы можете поменяться сейчас и здесь с Божьей помощью и помогать другим. Ваша помощь в это время, ох как необходима.

Супруги притихли, на удивление внутри как-то стало спокойнее, светлее…

Петр, сопя, стал молча смотреть в окно, тяжело вздохнул, подумав: «…чего я на него взъелся? За род, так за род, точно знаю, что аборты были. Прошлые жизни конечно как-то странно, но Иван Сергеевич о них говорит на собрании тоже. Значит Петя, по максимуму, посмотрим, что из этого получится».

– А с болью что делать? – спросила тихо Марина…

– Нет необходимости притворяться. Больно, по себе знаю. Оставьте всю печаль, страхи и боль из-за своих прошлых ошибок тут, на Канавке. – Машина тронулась дальше. – И будьте готовы начать все сначала. Не судите других, не осуждайте себя. Мне один знахарь давно сказал: «Жить для себя самое последнее дело, не по-человечески». Попросите Богородицу помочь вам настроиться дальше жить, теперь для других. И принять, что придёт с благодарностью. За этим служением забудете о своей боли. Думаю, вы не просто так сюда попали… Нужны вы где-то очень!

– А как это можно понять? – увереннее спросила Марина.

– Я теперь помощи всё время прошу у Бога и руководства, – сказал шофёр.

– А чё, самому слабо? – поражаясь себе, съехидничал Пётр.

– Слабо Пётр, слабо! – задумавшись, помолчал и продолжил. – Знал я, что родился очень слабым и крошечным, не жилец. А за нашей деревней жил знахарь, дед Назар. Сколько ему было лет, никто не знал, а он запамятовал. Травками лечил, пчёлами, молитвами, заговорами, деревьями, камнями и многими старинными методами. Помогал Душе, а исцелялось тело. К нему не только местные обращались, также вся ближняя и дальняя округа. Он помог выходить меня. Родители мои очень хорошие. Деревенские, чистые, светлые и простые люди. Старались не тянуть рано в свой взрослый мир, моим жили. Для полной идиллии родители подарили мне сестрёнку, когда мне было два с половиной. Радости моей не было предела, полный семейный комплект. Она копия папы, когда подросла характер мамин. А вот я ни на кого из них не походил, и не задумывался раньше над этим. Меня успокоили, мол, на прадеда знаменитого похож. К четырём годам я уже отличался от своих сверстников, по хозяйству помогал по мере сил, был сообразительным, серьёзным, полон жизни и не в меру любопытен. Анютку нянчил. Мы с малой часто к травнику на пасеку бегали, гостинцы от родителей и деревенских носили, назад с мёдом возвращались. Когда лет семь было, спросил, зачем ему столько мёда одному. И он тогда взял меня в помощники, учил всем премудростям пчеловода. После Медового спаса были в трёх детских домах, отвозили мёд. По приезду я поинтересовался: « Ты, небось, уже миллионер, ведь не первый год мёд возишь?» « Мёд дарю деткам» – улыбаясь, ответил дед. Я аж дар речи потерял, подумав: «Сколько деньжищ дед за столько лет потерял…», моя мама с юности помнила, что у него уже пасека была. А дед, как прочитал мои мысли, и говорит: «Жить для себя самое последнее дело, не по-человечески». С тех пор запомнил это, очень старался ему помогать. Кроме пчеловодства, которому он меня обучал, я узнал о Боге, живущем в нашем сердце, Вселенной, Законах, на которых всё создалось и держится. О растительном, животном, минеральном и Тонких мирах. «Работа пчеловода невозможна без интереса к живой природе, наблюдательности, способности к концентрации, внимания. Очень важна склонность к ручному труду, хорошая координация движений, хорошая зрительная память», – так говорил дед и всё это мне прививал. Я в свою очередь собирал деревенскую детвору и всё им рассказывал про миры, закреплял, значит, этим знания. Самым внимательным слушателем была сестрёнка. «Живая природа, есть самый ценный дар Бога для людей. За это надо благодарить Создателя и приумножать его дар», – так говорил дед, такой плакат я написал крупными буквами, и мы его повесили дома в большой комнате, где нам разрешали собираться. Каждую встречу повторяли эти слова вместе. В семнадцать, поступил в сельхоз колледж, в ближайшем городке. Перед отъездом, на чердаке долго разговаривали с сестрой. И незаметно как-то вывели одну мысль, которая посещала обоих, – « Жалко, что мы родные, так бы поженились и не расставались никогда». Я уехал. Собрал все деньги по книгам, что мне дед за помощь выдавал и купил старенький рабочий ноутбук, в учёбе хороший помощник. Учился хорошо. Только никогда прежде не сталкивался с таким пренебрежительным отношением к деревенским жителям у городских. И несколько преподавателей часто высказывались о недалёкости деревенских ребят. Я старался не замечать этого, моё дело учёба. Но где-то внутри росло недовольство. Очень скучал по сестре, видя в колледже девочек, своим поведением, рассуждением близко не похожих на сестру, – пустота в разговорах, интересах, косметика, буд то им по сто лет, очень вызывающие наряды. Многие баловались сигаретами. Были скромные, но их было две или три. Как-то зашёл в храм, написал записку о здравии всех своих и Назара конечно. Женщина её приняла и удалилась. Я рассматривал храм, интересный, старинный. Из угла появился парень в чёрном длинном засаленном одеянии, забрызганном красной краской, волосы растрёпаны, слипшиеся, руки и босые грязные ноги. Он больно вцепился длинными, поломанными ногтями в мою руку, стал выспрашивать: «кто, откуда, чего пришёл, какой грех принёс…». Я ему ответил, что грехов не принёс, силой высвободил руку и побежал из храма. В след этот сумасшедший мне крикнул: «Грех! Грех сестру так любить!». Мне было непонятно. Кто он? Почему так кричал… Я никак не мог освободиться от его крика, он всё время стоял у меня у ушах, преследовал меня. Старшекурсники в общежитии, узнав, что у меня есть ноутбук, зачастили ко мне в гости, закачали игры-стрелялки, где участники убивают своих противников. Я стал было сопротивляться, но услышав, – «что, слабо?! пчёлка Мотя», сам стал с ними играть в эти игры, стараясь победить и доказать, что «не слабо»… так и втянулся, за этим занятием крик парня из церкви отошёл. Внутри меня стал нарастать гнев на себя, он мне даже часто снился, но «слабо» затягивало меня всё яростнее в эти игры-стрелялки. Я чувствовал, что как бы разделился на два человека. Через четыре месяца я стал замечать частую боль в правом боку (он передохнув, помолчал) …Это было в субботу вечером, я был один в комнате, меня так прихватило, что открыв окно, я жадно вдыхал свежий прохладный декабрьский воздух. На тёмно-синем небе были яркие звёзды. Я вспоминал дом, родителей, сестру, деда и мне стало так стыдно, что я их всех подвёл, втянулся в эти дурацкие игры, забросил учёбу… нет, у меня были хорошие отметки, но это были просто прошлые хорошие знания. Я услышал под окнами хруст морозного снега от шагов. Потом тишина, чирканье спичками, с улицы потянулся запах сигарет и голоса: «…завтра вылазка с новенькими, встречаемся на пустыре утром, часиков в девять, где тётка устроила для собак приют в заброшенном доме, потренируемся. А потом одному старому хрычу надо долг отдать… Ключ от сарайчика сейчас вынесешь, чтоб я биты и маски привёз, травку заварю сам. Этого лопуха «пчёлку Мотю» желательно тоже выгулять»… « Постараюсь, только он последнее время всё за бок держится, какой-то зелёный стал…» – я узнал голос старшекурсника, жившего напротив. Глядя в небо на звёзды я взмолился о помощи, чувствуя для себя опасность. Закрыл окно, когда шаги стихли, полускрюченный от боли, постарался как можно быстрее спуститься на проходную. Увидев меня, комендант выскочила из своей будки навстречу и усадила на стул: «Матвей, сынок, ты чего? – она повернулась к незнакомому парню, стоявшему у входной двери, – Молодой человек подойдите». Тот, подняв на неё пустые глаза, не собираясь покидать своё место, сказал: «Тебе надо тётка, ты и подойди», – уткнулся опять в телефон. Я только успел подумать, что это он зря так сказал. Незнакомец не знал характер нашего коменданта. Через секунду он, от неожиданной звонкой оплеухи сидел на полу, а комендант с его телефона вызывала мне «скорую». Спустился сосед, которого ждал пострадавший. Помог дружку встать, забрал телефон, извинившись, они удалились. Скорая приехала быстро, погрузили и повезли в больницу. Доктор нажал какую-то точку. Увидев, что меня отпустило, стал расспрашивать: «Как зовут?» «Матвей». «Нус, Матвей, что значит Дарованный Господом, чем недовольны, гневаетесь на кого?». И тут меня как прорвало: «К нам, деревенским относятся, как к второсортным и не только учащиеся, есть и преподаватели». А доктор: «Понятно. Есть одна притча. Я суть перескажу, слушай. Тебе принесли подарок, а он тебе не нравится, не нужен. И ты его не принял. Чей тогда это подарок?». « Кто принёс, тот и хозяин…» – я даже чуть повеселел, забыв о боли, смешной и лёгкий вопрос. «Так, а если перенести на то, за что ты гневаешься?». «Если не буду принимать это в себя, на себя, оно останется с говорящим?!» – я был поражён простотой решения. «И второе, если тебя это задевает, ищи, где ты себя считаешь второсортным, – сказал врач. – Что ещё? Вываливай! От этого решится исход операции». И я рассказал про наш с сестрой разговор, каких вижу девочек на учёбе, про парня в храме и его реплику: «Грех! Грех сестру так любить!». Врач мне пояснил, что это больной парень, его дядька убил его мать, и теперь он всегда это кричит. «Сестру можно так любить. А вот в девочках надо найти что-то хорошее, в каждой, не всем повезло вырасти в деревне. Что ещё?» – он улыбался. «Как дурак, повёлся на «слабо», стал играть в стелялки… теперь Свет на моём пути еле горит». «Молодец! Правильно всё понял, – он внимательно смотрел на меня. – Ты ещё о чём-то думаешь, говори, время ещё есть до операции». «Пусть полиция отследит передвижение номера, с которого была вызвана мне скорая, что-то нехорошее затевают». Доктор тут же созвонился с кем-то и передал мои подозрения.

«А откуда вы про мой гнев знаете»? – не удержался я.

«Запомни, тело наш самый честный и лучший друг, так задумано Богом. Через болезни, травмы нам дают знать, что мы что-то делаем не так. Ты сказал « повёлся на слабо, теперь свет на моём пути еле горит»… Хорошо, что понимаешь. Забудь эго. Ты можешь, конечно, сам. Но Божественный замысел намного круче, благостнее, интереснее и волшебнее, чем можно вообразить. Единственно верно, воплощать его надо самому. Проси помощи всё время у Бога и руководства» – вот такой был его совет.

Операция аппендикса прошла успешно. На поправку я шёл быстро.

Ребята были поражены откровенным признанием и молчали. Какой-то внутренний туман рассеивался. И после источника тоже было хорошо и легко.

– Брат! Ты это, прости, – сказал Пётр примирительно. – Про вражину понял, учту.

– А вы простите, что нарушил ваше молчание, больше такого не будет, будем принимать источник молча.

…Утром и вечером купание в источниках вокруг монастыря и набирали для питья водицы. В обед источник Серафима Саровского с соседом. Уставая от поклонов, ходили в молчании ума (на Канавке как то всё часто отключалось), или сердечном разговоре с Богородицей, чувствуя в этом утешение и несказанную радость. Делились с Пречистой мыслями, горестями, каялись, спрашивали совета, благодарили. И это было как-то волшебно, естественно. Всё время выходили на поверхность какие-то вопросы. Ответы приходили из сердца. И что-то худое уходило, освобождая место для светлого и благостного, рождавшегося в сердце. Каждый проживал это сокровенное время в своём режиме. Каждый в монастыре был предоставлен сам себе, только источники посещали вместе. День их заканчивался Крестным ходом по Канавке с монахинями. Приходя домой, слушали запись собрания в наушниках, иногда вместе. Супруги за это время очень мало разговаривали словами, больше сердцем, прикосновением рук, объятиями и благодарными взглядами.

Теперь они едут домой. Новому знакомому по пути их доставить, доброе дело. Каждый чувствует, что груз утраты и вины ушёл, пришло прощение себя. И пришло понимание, что обидчиков сына пусть Божий суд судит. Обновление, перемена. На заднем сидении Марина держала Петра под руку, прильнув к его плечу, глядя вперёд на дорогу, чему-то улыбалась. Муж старался не дышать, и не шевелиться, чтоб не спугнуть эту чудное состояние в своей любимой. Глаза её светились радостью, как и прежде, речь стала опять лёгкой, звонкой, как в юности. Каждый понимал и чувствовал, что началась новая жизнь и, в сердечных чаяниях просил Богородицу направить её в правильное, Божественное русло. …Мысли женщины текли неспешно, как полноводная река в самом широком месте. Благодарность изливалась из её сердца и заполняла всё вокруг: «Боже мой! Матушка Мария, родная! Благодарю тебя за Любовь, помощь, исцеление душевной боли, чувства вины. За наставления. Какая волшебная Канавка. Я всю свою жизнь на ней прошагала заново. Получила ответы на все-все вопросы, которые с детства, юности и по жизни оставались безответными. Дорогие папа и мама, сколько хлопот я вам доставила в детстве своим непослушанием, простите. А эта беременность в последний год учёбы в училище в восемнадцать лет… Папка! Какой ты молодец, что принял решение не помогать нам с Петром, и маме не разрешал. Вот тогда то, нам пришлось взять ответственность за себя и дочку, стать взрослыми. Благодарю вас. Счастлива, что пришло осознание, обида ушла, осталась благодарность. И вас благодарю, за солидарность с моими стариками, дорогие свёкры. Поняла, хоть вас всех и нет уже с нами, вы всё слышите на небе. Теперь эти годы вспоминаются, как самые счастливые». Ещё приходили воспоминания детских, школьных обид, юности, и кого сама обижала, и вся эта шелуха волшебным образом превращалась в покаяние, прощение и благодарность. Всё виделось другими глазами, как бы со стороны и в другом времени. Вспомнила Марина, как тонула в деревне, будучи в гостях у деда. При последнем выныривании увидела, что на пригорке остановилась чёрная, блестящая машина, из неё выскочили двое, парень, на ходу снимающий одежду, и девушка, сбросившая обувь в траву, прыгнувшая в воду прямо в платье. Вытащили и её, и Петра, который, не умея плавать, бросился Марину спасать. Они оказались сыном и мамой, приехавшими за главой семьи, фронтовиком, гостившим три дня в деревне у Егора, деда Марины. Тот в войну подростком, спас этому военному жизнь, спрятав раненого офицера в заброшенной сторожке в подполе. Гость, потерявший первую жену в войну, теперь имел большой чин, вторая жена была на 25 лет моложе его. Поэтому их сын, был всего года на три старше Марины и Петра. Муж и сын женщину так нежно с любовью и по-детски шутливо называли, только Марина никак не могла вспомнить. Гости то и подсказали приглядеться к Петру, хороший малый раз, не умея плавать, бросился её спасать. К Марине пришло осознание, что и теперь они тонули с Петром, только не физически, а в суете, погоне за престижной жизнью, в своей потере, в своей ошибке, прервав жизнь идущего к ним ребёнка. Опять на помощь пришёл дед, Иван Сергеевич, отстоявший их, юнцов, тогда, когда отвернулись родители и их хотели отчислить из училища, из-за беременности Марины на последнем курсе. Он выбил для них комнату в общежитии транспортников. Привёз Марине швейную машину, коляску. Помогал деньгами. Теперь он открыл для них главное, – Божественный мир. …А Комитет солдатских матерей!? Первое время всё её преследовал, давил, чтоб она подала жалобу, чтоб возбудили уголовное дело и начали расследование. Марина отказывалась. На Канавке поняла, где-то в глубине души ей чувствовалось, что после того, как она сама прервала жизнь, не имела морального права затевать это расследование. Бог разберётся. Покаяние за аборты в роду и плохое отношение к детям в прошлом, прошло осознано и спокойно. Про аборт, чтобы пожить для себя, она стала говорить с Богородицей где-то на шестой день. До этого очищалась вся её жизнь с детства. Марина поняла, что благодарна страданиям, значит, Душа ещё жива. Но в уме крутилось, что жестоко, гибелью старшего сына, наказал их Бог за аборт, и она просила помочь ей со смирением принять это. Уставшая от ходьбы и груза этих тяжёлых мыслей, забирающих из неё все силы, присела на лавочку. Было тихо, пели птицы, народа было очень мало. К ней подсела старушка, взгляд её был сострадательный и нежный. Она пару раз вздохнула, а потом заговорила:

– Прости меня, дочка. Слово хочу сказать важное, можно? – она волновалась и не знала, куда спрятать старческие, морщинистые, загорелые руки, выдававшие её состояние.

– Скажите, матушка, – Марина услышала здесь такое обращение.

– Ты не серчаешь, нет, с кротость всё стараешься принять, – затеребила кончики платка – вот только заблуждаешься…

– В чём? Подскажите… – устало сказала Марина.

– Ты думаешь, что Бог вас жестоко наказал. А он никого не наказывает. – Она, придвинувшись, посмотрела своими голубыми, бездонными, как небо глазами, – Он, Создатель наш, дал вам ребёночка, чтоб тот стал для вас утешением при утрате старшого. Не наказывает Бог, нет.

– Вы ясновидящая или мысли читаете? – удивлённо спросила Марина.

– Что ты, милая.…Уж больно громко ты думала вслух.

– А я и не заметила. Вы считаете, Бог знал всё? – Женщина растерялась, как на услышанное реагировать, глаза стали влажными, – И допустил?! Как мне не заблудиться во всём? Как принять со смирением? Подскажите!

– Бог знает всё и про всех, всегда. Одно могу сказать, если бы не аборт, может, вас тут и не было бы, – глядя глаза в глаза, – я правильно понимаю? Подумай…

– А ведь верно, матушка, – помолчав, сказала Марина, утерев глаза. И медленно, задумавшись, продолжила. – По молодости, даже не веря в Бога, всегда благодарила за всё-всё, глядя в небо. Полёт был, радость от преодоления трудностей. Потом, как дети подросли, полегче жить стало. Квартиру получили двухкомнатную в старом фонте с высоченными потолками, площадь большая, по два этажа сделали в комнатах. Да, много чего хорошего случилось, а благодарность ведь ушла, матушка, как должное всё принимать стали. Я раньше лоскутные одеяльца для малышей шила на продажу, со своими детками ткани подбирали. Они часто одеяльца составляли, весело было. И соседок по общежитию обшивала. А мне с детишками помощь была от них. Теперь нынешнюю элиту обшиваю, платят хорошо, а радость от труда ушла куда-то. Муж раньше пел, когда работал по дереву, а теперь ворчит, имея артель резальщиков, прибылью не доволен. И на собрание, где говорили о Боге, не пришла бы, горе привело.

– Говори, дочка, выговаривай всё, к пониманию придёшь и, боль отпустит. – Она придвинулась ещё ближе и погладила руку женщины своей шершавой ладонью. – Всё ненужное оставь здесь в монастыре, чтоб начать новую жизнь.

Марина набрала воздуха, взялась за старушечью ладонь, как за соломинку и произнесла слова, которые сказал Иван Сергеевич вслух и она, услышав их, от ужаса зарыдала:

– Аборт сделали, чтоб пожить для себя. – Задохнувшись, помолчала. – Прости меня, Господи, что скатилась до такого, прости. Приму воздаяние со смирением. Подскажи Матушка Богородица, как искупить свою вину.

– Вот и ладно, облегчилась. Если где услышишь: «Ты такое сделала!? Тебе нет оправдания. Ты пропала. Это ложь! Это абсолютная ложь, дочка! Не важно, сколько ошибок ты совершила. Мария Магдалина сделала массу ошибок, а сейчас она Святая». Никогда не верь. Если человек осознал проступок, покаялся, и дал зарок не повторять этой ошибки, Бог прощает. – Старушка мягко высвободила свою ладонь. – Вот теперь слушай ответ на Канавке, он обязательно придёт. А мне пора. Всё у тебя будет хорошо. Радость и детский смех вернутся в твою жизнь. Обязательно вернутся.

– Матушка, примите подаяние, – Марина торопливо полезла за кошельком.

– Нет, дочка, денег не возьму, надобно было тебе помочь…

– А вот платок новый, красивый.…Примите?!

– Платок приму, праздничный будет! – с поклоном взяла и неспешно удалилась.

Марина с благодарностью смотрела ей вслед. И вдруг она увидела, как бабочка, очень необычного окраса, села на цветок. Увидела, как в розы садятся пчёлки и кто-то ещё жужжащий, – всю эту братию, любящую цветочный нектар, её дети называли «жужуки». Потом увидела двух бабочек-капустниц, кружащихся в своём воздушном танце.

– Чудо! Жужуки, уже сентябрь, вам не холодно? – захлопала в ладоши. – Бабочки! Откуда вы все здесь?

– Они всегда здесь, до поздней осени, дорогое дитя. – Услышала Марина ласковый голос батюшки, исповедавшего их, она узнала его. – Я рад, что горе, застилавшее тебе глаза, ушло. Слава Богу за всё!!!

…Марина улыбаясь, ещё крепче прижалась к Петру от этих воспоминаний. «Я есть Душа! Я есть Душа! – звучало в её сердце. – Через этот урок, Господи, ты показал дорогу к тебе. Мать Мария, не выпускай моей руки из своей, будь водительницей по жизни. Благодарю за всё!» Уезжать из монастыря не хотелось. Ответа она пока не услышала. Поэтому решила мысленно, всё продолжать ходить по Канавке, где выходила и оставила всю свою боль и печаль там, на пройденных километрах. Ответ будет обязательно. Ей после поклонов даже было виденье Матушки Богородицы из облаков. И всё поменялось: опять вернулся вкус жизни, краски жизни, благодарность жизни, только уже в другом качестве. До свидания, Канавка, до встречи!

При выезде из Дивеево дорогу перегородил юродивый. Шофёр вышел, обнял его и подал пакет с пропитанием. Пётр подал деньги.

– Наконец-то, – сказал тот, обращаясь к паре через приоткрытое окно, улыбаясь своим полубеззубым ртом, протягивая большой пакет. – Сухарики и просфоры. Детишки, детишки вас заждались дома, это им.

Матвей утвердительно кивнул ребятам. Пакет пришлось принять. Он, прощаясь опять обняв чудака, сел за руль, и, они двинулись дальше в путь.

…Пётр на мгновенье напрягся, ожидая реакции жены на слова о детях. Слава Богу, она так же светло улыбалась. Облегчённо вздохнув, мужчина погрузился в раздумья.…

Воистину, чтоб скатиться вниз, ничего не надо, кроме предательства себя, близких, в погоне за деньгами, каким – то иллюзорным статусным положением и другими побрякушками. Барахтаешься. Не замечаешь, как идёшь ко дну. Постой, постой Петя, не торопись, мысль мелькнула… «От дна можно сильно оттолкнуться, чтоб опять всплыть, надо только захотеть и постараться… получается, что никогда, ничего не поздно изменить, даже самое худшее,… Слава Богу! Вот только какой ценой это всё достаётся…» – Пётр вздохнул. Теперь своё состояние, эту поездку и всё, что произошло здесь, все, что он испытал, осознал, прожил, как маленькую, но может самую значимую жизнь, кроме, как словами «чудо», «милость» и «счастье», он не мог назвать. Даже не ожидал от себя таких слов, по всему тело растеклись радость и покой благостным теплом. Еле заметная, но лучезарная улыбка озарила его лицо. До Дивеево оно было усталым, выражало боль и утрату.

…В монастыре у него всплывал в памяти разговор с сыном перед армией, их мужской разговор, а значит, Марине и не надобно знать, что такой был. Правда, говорил только сын. Тогда Пётр испытал некую растерянность, внутреннее возмущение и раздражение, хоть старался этого не показывать. Сейчас он был горд сыном. Понял, что тот был ему и любящим ребёнком, и любящим братом, любящим честным другом, порядочным человеком, который не стал лукавить. … «Они не сказали сыну про беременность, обоим по четыре десятка, вроде стыдно (какая дикость). Откуда он узнал…? Были нотки боли и растерянности, что от него скрыли. Что отец не задумался о здоровье физическом и психическом своей любимой. О том, что прервали жизнь. О том, как будут жить с этим. Сказал, что жалеет о полученном наследстве, которое ему, наверно, не пригодится. Что родители его как-то сразу выдвинули из семьи, так он почувствовал, решили теперь для себя пожить, – вроде сын как груз для них стал. Напомнил, как Пётр раньше пел, занимаясь резьбой по дереву и так старался, чтоб заказчику понравилось, что светился во время работы. Раньше всей семьёй помогали Перу и придумывали эскизы для резьбы. Жили скромно, но счастливо и дружно. Как квартиру новую вместе обустраивали, у каждого получился свой уютный уголок. После одной комнаты в общежитии, квартира была для них дворцом. С какой любовью отец преподавал в училище «Резьбу по дереву». Каждое занятие было открытием прекрасного мира этого искусства. Работы Петра и учеников дышали любовью, даря радость и тепло. Часто были предложения участвовать в выставках, фестивалях. Потом отцу предложили стать во главе мастерской резьбы по дереву, – мол, хороший бизнес для провинциального русского старинного городка, который круглогодично посещают иностранцы. И что? Новый круг общения. Очень скорое постоянное недовольство отца-бизнесмена, ушла радость и пришли разговоры только о деньгах. Ворчание о том, что ему копейки платят крохоборы за опыт. Частой стала погоня за халявой и лёгкими деньгами. А потом «дочь хорошо пристроили, на другом конце земли», по совету новых приятелей. Сын сказал, что скучает по тем, своим родителям, жившим в меньшем достатке, но ценившим и благодарившим каждый прожитый день и делившими радость с детьми и окружающими; о субботних днях семейного чаепития с комплементами, которые теперь стали «нелепой ерундой». Тогда каждый готовил своё угощение и комплементы каждому члену семьи. И в конце пели эту любимую семейную песню Окуджавы. О смехе, которого давно не слышно в доме. Не узнавал своего отца, потерявшегося в гордыне, наживе, попадавшейся халяве и зачастившей рюмочке, и маму, сникшую после аборта, потерянную и постаревшую. И он не знает, не понимает, – почему, почему, почему??? – отец поменял радость жизни и любимого труда на деньги. И как это всё исправить. …Тогда сын быстро ушёл из дома, Пётр заметил его глаза, полные слёз. Но это его не колыхнуло и ему тогда подумалось, – «как эта неженка будет в армии служить?» И вот теперь, прожив в Святом месте эти судьбоносные дни, Пётр прочувствовал и понял те страдания души, именно Души, которые переживал тогда их сын, о которых говорил, но тогда они только подняли на поверхность растерянность, потом возмущение, раздражение от наглости такое говорить отцу, распустив сопли и слюни. Вспомнил Пётр, что когда провожали сына, его сердце захотело обнять его, поблагодарить за искренность, любовь и заботу, но гордыня взяла верх и, он подавил в себе этот порыв. А теперь вот не находил места. Тогда любовь, милосердие, сострадание и искренность окрестил соплями, слюнями и слабостью. Всё перевёрнуто с ног на голову. Вспомнил, как на четвёртый день, он сделал покаяние за родовые аборты. Но, отдыхая после Канавки, не выдержал и включил телефон, увидев SMS от поставщика халявы, хотел тихо уехать от Марины из Дивеево. Такие деньги уплывут! В нём вдруг поднялось столько мути и агрессии на себя и жену за то, что они тут, и ему как то стало не по себе. Пётр встал в растерянности. Три дня было тихо и хорошо, а теперь его разрывает. Он стоял и судорожно выворачивал все карманы, трясущимися руками ища деньги, чтоб вот прям сейчас и уехать. Мимо спешно проходил мужик в мятой рубахе, вытирая со лба пот платком.

– Слышь, братан, потерял что-то? – он, суетливо озираясь, остановился возле Петра.

– Надо срочно уехать, а денег нема, – растеряно пролепетал тот, расправляя две мятые сотенные и нервно пересчитывая мелочь.

– Ты мне покажи, где тут канава и подожди. Я быстро сбегаю, потом сговоримся. – И, сам увидев указатель, побежал, не дождавшись ответа.

– Бог всё видит, мужичка прислал, значит ехать надо, – говоря вслух, спрятав деньги, потирая руки, Пётр стал ехидно хихикать. – Ща, Маринке SMS отправлю, чтоб не искала.

– Здорово, отец! – послышалось сзади. – Ты что-то сказал?

Пётр обернулся и увидел парня в солдатской форме, похожего на сына, его аж затрясло. Он так растерялся и испугался, что телефон выпал из рук и пошли рыдания. Парень неспешно усадил его на скамейку, поднял телефон и, подав носовой платок, стал ждать, глядя в небо, пока тот успокоится.

– Нет, сын, нет, я не хотел её бросать здесь одну, нет… Просто заказ выгодный. – Еле слышно, сквозь слёзы, лепетал Пётр.

Парень сидел тихо, ничего не говоря, понимая, что у мужчины идут процессы, внутренняя борьба, так часто здесь бывает. Минут через семь наступила тишина, и стало слышно пение птиц.

– Пойдём отец, охладимся в источнике, тебе легче будет.

– Пойдём служивый, – тихо выговорил Петр, опустив глаза, почему-то не было сил даже встать.

Солдат подал руку, помог подняться и как маленького ребёнка повёл к ближайшему источнику. Тот покорно плёлся за ним. По пути им никто не встретился, только кот, чёрный пречёрный, перебежал им тропинку у самого источника. Парень заулыбался, – «к добру». Солдат окунулся три раза, Пётр тоже.

– Отец! Слабость есть ещё? – спросил он мужчину.

– Да!

– Я рядом. Окунайся, чтоб силы вернулись. Я рядом. – Повторил солдат.

Пётр ещё раз семь окунулся. Последний раз вынырнув, ощутил, что силы вернулись и аж прикрякнул.

– Вот теперь хорошо, отец. Теперь всё в порядке. – Солдат подал ему полотенце. – Теперь ты никого тут не бросишь. И я могу идти дальше.

Когда они оделись, парень сказал:

– Темнота окутывает человека, потихоньку, незаметно, что он потом думает «…всё, я конченный, ничего исправить нельзя… меня никто не простит, ни Бог, да и сам себя не прощу,… как можно такое простить…». Прощай всегда себя, отец, опять вставай и иди вперёд, не сдавайся…

Обнял мужчину крепко, подмигнул, улыбнулся и пошёл в сторону автобусов. Выключив телефон, Пётр вернулся к Канавке спокойный, умиротворённый. И всё опять потекло неспешно.

– Вот это и есть вражина, – почесав затылок, с облегчением сказал он.

…А это уже было где-то на шестой день. Недобрые мысли, как чёрные грозовые тучи, стали закрадываться в уме у Петра: почему тогда сын сказал, что наследство не пригодится? Почему в военкомате не озвучили причину его смерти, сказав, несчастный случай? Мужчина в ужасе открыл глаза и не мог больше спать от таких мыслей. Тихонько оделся и, незаметно выскользнув из дома, потерялся в предрассветном тумане. Но за эти дни он настолько выучил дорогу к монастырю, к Канавке, что через восемь минут был на месте. Разувшись, он с молитвой почти бегом, быстро-быстро пошёл по Канавке, задыхаясь от слёз и боли, рвавших его на части, упал ниц, разрыдавшись, на углу, возле Распятого на кресте Христа. «Господи! Прости меня!!! Господи! Как!? Как можно всё исправить? Младшее дитя лишил жизни, чтоб для себя пожить… Старший сын лишил себя жизни в армии из-за моей гордыни, высокомерия. Как с этим жить теперь? Вразуми. Научи. Поддержи».

Сколько время прошло в забытьи, он не знал, ноша вины настолько была для него тяжела, его как бы вдавило в Канавку, что он не имел сил встать. Чья-то ладонь легла ему на голову:

– Что ты, сынок, вставай. Нет на тебе греха за старшенького. И на сыне нет его. За Свет он стоял, чести не посрамил. Много жизней спас, отдав свою. Стенд памяти теперь будет с его именем в училище, где он учился. Верь мне. Вставай, сынок, вставай.

– Правда?! – еле прошептали его пересохшие губы, дыхание перехватило. – А почему, матушка, он сказал, что наследство не пригодится?

– Душа его знала, что ей пора возвращаться домой…

– А мне то, как теперь жить, как?

– Пробуди сердце, слушай его, оглянись, вокруг сколько страданий. Можно помогать заботиться о стариках, детях из бедных семей. Можно отработать карму молитвами. Можно воспитывая усыновленных. Помогай по силам. И самому легче станет. Займись своим любимым занятием, делая всё для Бога, тогда радость и счастье вернутся в твою жизнь.

– Благодарю, матушка, благодарю! – Чуть прорезался голос с хрипотцой. Он правой рукой осторожно перехватил ладонь с головы и прижал к губам. Она была маленькая, нежная, бархатная, испускала жар и особый аромат.

Во всём теле появилась лёгкость, наступила ясность ума. Пётр открыл глаза и увидел свою пустую руку возле губ. Но особый аромат витал в воздухе. Встал, обернулся, рядом никого. Только издалека было видно, что по Канавке пошли люди…

В городок…

Иван и внуки ехали домой через соседнюю область, заглянуть к Павлу, узнать, что и как. Когда появилась сотовая связь, зазвонил телефон деда. После разговора, мысленно поблагодарил Бога Отца-Мать, Владык, Посланника и Учение.

– Вы понимаете!!! – Сказал он в восхищении. – Вот как не верить, что Бог и Владыки видят всё сверху. Мне сейчас позвонили из больницы, куда мы едем. Помните Тамару Марковну с собрания?

– Да! Она убежала, схватившись за голову – сказала Индира.

– Звонил её лечащий врач, из больницы, куда мы направляемся, передал мне её просьбу приехать.

– Что с ней? – спросил Радж.

– Не сказал. – Посмотрев на часы. – Через пол часика узнаю.