Читать книгу Мамусик против Ордена Королевской Кобры - Анна Пейчева - Страница 6

Один, всего один раз в жизни я ужасно напилась.

Это было одиннадцать лет назад. Степе было четырнадцать. Тогда он признался мне, что впервые влюбился. В девочку из своего класса.

Его избранницу я прекрасно знала, потому что каждую неделю учила ее домашнему хозяйству на своих уроках труда. Конечно же, я работала в Степиной школе – а как еще прикажете контролировать сына-подростка?

Девочка эта была отличницей. Кажется, она была просто не способна получить «четверку», в том числе и по моему предмету. У нее получалось абсолютно все, за что бы она ни бралась: от праздничного торта до извлечения квадратного корня из двадцати восьми тысяч двухсот двадцати четырех. Милое приветливое личико, скромная косичка, всегда чистая блузка и юбка строго до середины колена. Было всего лишь одно «но».

Она носила очки.

Степочке это обстоятельство очень нравилось. Он восторженно болтал про ее умный взгляд, про ее беззащитность – в общем, весь был переполнен всякой романтической чепухой. Казалось, так и взлетит сейчас от счастья.

Но я, в отличие от него, крепко стояла на грешной земле. Я прекрасно понимала, что этот союз просто-напросто нельзя допустить. Не надо быть инженером-генетиком, чтобы знать: плохое зрение передается по наследству. А мои внуки должны быть безупречны.

Конечно, в четырнадцать лет мальчишка не думает о будущем, о женитьбе, о детях. И правильно – для всех этих мыслей у него есть мамочка. И мамочка должна проследить, чтобы ее потенциальная невестка обладала идеальной медицинской картой. Никаких хронических заболеваний, никаких изъянов! Мой-то Степочка – просто кровь с молоком! Богатырь!

И внучок мне нужен точно такой же. Не собираюсь со своим внучком потом таскаться по окулистам.

Одним словом, побежала я тогда к директрисе, с которой мы очень дружили – у нас дачные участки в одном садоводстве – и взмолилась о помощи. Выход нашелся. Мы срочно отправили девочку по программе обмена школьниками в Америку – на целый год. Ее родители очень обрадовались, когда директриса позвонила им с таким предложением.

Когда девчонка уехала, Степа рыдал, я его утешала. Испекла его любимое шоколадное печенье в форме медвежат.

А потом, когда он заснул, взяла Петин коньяк и выпила полбутылки, закусывая шоколадными медвежатами. Трудно принимать судьбоносные решения, даже если они правильные!

Помню, как кухня крутилась у меня перед глазами. Поварешки, кастрюли, занавески, холодильник – все слилось в один яркий вихрь. Моя голова больше мне не принадлежала. Я будто бы оказалась в капсуле для испытания будущих космонавтов. Никак не могла попасть рукой по выключателю, да еще и грохнулась посреди коридора, позорище. Дорога от кухни до спальни заняла у меня минут сорок. Петенька, светлая ему память, говорил, что я храпела так, что соседи снизу всю ночь стучали по батарее. А мне снилось, будто меня несет по горной реке, швыряет во все стороны, бьет о камни…

Вот и сейчас я чувствовала себя примерно так же, как тогда, в пьяном кошмаре.

Я услышала, как на запястьях моего сыночка защелкнулись наручники. А затем увидела, как моего родного Степочку уводят полицейские – и я ничего не могла поделать, совсем ничего! Когда я пыталась броситься им наперерез, меня грубо остановили.

– Кепочку, кепочку забыл! – кричала я. – Постойте, куда же вы его?!

Полковник коротко бросил:

– В «Кресты». Как главного подозреваемого в краже особо ценного имущества.

Степа, обернувшись, бросил на меня отчаянный, полный слез и страха взгляд голубых глаз – и тут же моего малыша швырнули в зарешеченный микроавтобус с надписью «Полиция».

Через минуту двор был пуст.

А ведь Степочка даже не успел съесть ни одного домашнего пирожка с мясом.

Я поняла, что вот-вот упаду в обморок. Голова кружилась неимоверно. Эта белая ночь вмиг стала для меня угольно-черной.

– Любовь Васильевна, мы здесь!

– Тетя Люба! Держитесь!

Из ресторана выскочили Павлик с Андрюшей. Павлик завел нашу «Ниву», а Андрюша бережно усадил меня на заднее сиденье. Какие все-таки хорошие мальчики, пробилась мысль сквозь туман в голове.

К нам подбежал лейтенант, записал наши паспортные данные и адреса, я отвечала на каком-то автопилоте.

Потом в окне замелькали петербургские набережные.

Я только сейчас осознала, что до сих пор мну в руках Степочкину кепку с якорем.

– Как же он без кепочки? – обессиленно прошептала я. – Головку же напечет.

Потом поняла, что в тюрьме солнца нет.

Чтобы не разреветься, постаралась переключиться на отвлеченные темы.

Помнится, Яков Матвеевич мне рассказывал, что каменные берега Невы возводились как раз при Екатерине Второй. Она затеяла невиданную по масштабам стройку – крупнейшую на тот момент в Европе. Рабочие обтесывали гранит круглосуточно, по ночам работали в шатрах, при свечах.

– Вы только взгляните, Любовь Васильевна! – восклицал Яков Матвеевич, обводя Дворцовую набережную рукой с зажатым в ней сахарным рожком. – Какой великолепный ансамбль!

Мы с ним тогда прогуливались возле Эрмитажа, куда он меня пригласил на выставку «Кулинария в классической живописи» – подумал, что эта тема мне будет интересна. После смерти Петеньки прошел уже год, я решила, что пора слегка развеяться – да мне и правда было любопытно поглядеть, чем питались в старые времена. Однако когда я начала громко ахать и охать, рассматривая во всех подробностях роскошные продукты на полотнах голландских художников и приговаривая: «На нашем рынке за такого гуся не меньше бы тыщи попросили!», – Яков Матвеевич как-то засмущался и предложил угостить меня мороженым на улице.

– Екатерина преобразила этот город, раскрыла его потенциал, заложенный Петром! – восхищался он, не замечая, что мороженое у него в руке тает и белыми кляксами стекает по гранитному парапету. – Ну разве не великая женщина?

– А знаете, Яков Матвеевич, – ответила я ему, гордо задрав подбородок, – я эту Екатерину, если хотите знать, терпеть не могу!

– Как это? – поразился Яков Матвеевич. – Но почему, ради всего святого?

– Она была плохой матерью! – бескопромиссно заявила я. – Совсем не любила своих сыновей. Она-то, в отличие от меня, не посвятила себя воспитанию собственной кровиночки! Отсылала своих детей куда попало. Только и знала ваша Екатерина, что переписываться со всякими заумными французами да личной жизнью заниматься. Кукушка в короне!

…Погрузившись в размышления об императрице, я не сразу поняла, что меня окликают.

– Любовь Васильевна! Так что вы думаете насчет адвоката? – спрашивал Павлик, повернувшись ко мне с водительского сиденья. Оказывается, мы уже припарковались возле моего дома на Купчинской улице. – Я найду вам хорошего юриста, у меня есть связи…

Павлик, с которым Степочка дружил с первого класса, сейчас работал в юридическом отделе крупной фирмы.

– А сам ты не сможешь взяться за его защиту? – осенило меня.

– Любовь Васильевна, вы же знаете, что у меня другое направление, я юрисконсульт, выступаю только в Арбитражном суде, – терпеливо объяснил Павлик, поправляя очки. – Степа же не юридическое лицо…

– Да у него самое лучшее лицо! – обиделась я за сына. – Самое красивое и доброе!

Павлик с Андрюшей переглянулись.

– Никто с этим не спорит, Любовь Васильевна, – примирительно сказал Павлик. – Но на моем счету – всего лишь одно-единственное дело из категории защиты прав человека, да и то еще университетских времен. Ради пятерки за практическую работу я отсудил у Ленинградского зоопарка пятьдесят рублей, уплаченных мной за вход. Основание – на билете была изображена кистеухая белка с острова Борнео, а в зоопарке я ее не нашел. Судья усмотрел в этом обман потребителя… Это вершина моей юридической частной практики. Сами видите, куда уж мне тягаться с полковником полиции, твердо вознамерившимся посадить Степу по обвинению в краже… Однако я знаю несколько квалифицированных специалистов по уголовному праву, которые смогут ему противостоять.

– Не хочу отдавать моего мальчишечку в чужие, незнакомые руки! – воспротивилась я. – Знаешь, Павлик, не надо нам пока никаких адвокатов. Мой Степочка ни в чем не виноват.

– Мы тоже так думаем, тетя Люба, – вступил в разговор Андрюша. – За Степана мы поручимся как за самих себя, мировой парень. Ни разу даже пиратский фильм не скачал через торрент, сколько я ему не предлагал… – Андрюша был программистом. – Он бы в жизни не взял чужой медальон и уж тем более не стал бы воровать рецепт какой-то говядины – с таким-то шеф-поваром на собственной кухне! Да вы сто очков вперед этому ресторану дадите! – Он мечтательно покачал головой. – Ваши пирожки, ваш борщ, ваш плов, ваши оладьи – это чудо, Любовь Васильевна!

– А моя марокканская пахлава? – не утерпела я. С недавних пор я ввела новое блюдо в свое меню, выудив по крупицам рецепт из моего сериала про принцесс.

– О, это восточная сказка, – застонал Андрюша. Павлик согласно закивал. – Но, возвращаясь к вопросу об адвокате – как бы потом поздно не оказалось!

– Да, лучше перестраховаться, Любовь Васильевна, – подхватил Павлик. – Это я вам как юрист говорю.

– Знаете что, мальчики? – Я решительно открыла дверь машины. – Никто лучше мамочки не сможет защитить своего сыночка!

Мой Петя всегда поражался – как быстро я беру себя в руки. Одна из любимейших моих присказок: если упал, не забудь подняться.

Вот и сейчас самообладание вернулось ко мне, как только я зашла в родную парадную. И я сразу сообразила, с чего следует начать.

В лифте я нажала кнопку с цифрой «6». Час, конечно, поздний, но и случай исключительный. Придется нарушить правила хорошего тона. Да и потом, сколько раз я помогала своим соседям – то стаканом муки, то ценным советом. Пора и им немного напрячься ради семьи Суматошкиных!

Дверь квартиры №21 открыл сам Володя Уточка. Уточка – это фамилия, а не прозвище. Володя очень гордился своей необычной фамилией. Ему нравилось, когда жена Рита звала его за стол фразой «Майор Уточка, обед по вашему распоряжению накрыт!». Майор – это тоже не прозвище, а звание. Володя работал в районном отделе полиции. Уже давным-давно. И, вероятно, так там и останется.

Дело в том, что на протяжении всех своих сорока пяти лет Володя боролся не столько с купчинской преступностью, сколько с главным суперзлодеем, отравившем ему жизнь – огромной, страшной, невиданной ленью. И пока что позорно проигрывал в битве. «Эх ты, майор Уточка», не раз говорила ему верная Рита, «так и останешься до старости майором – амбиций тебе не хватает».

– Люба, что случилось? – спросил он, вглядываясь в мое лицо. Похоже, я подняла Володю с постели – темные волосы взлохмачены, густые брови и то растрепаны; глаза заспанные, штаны натянуты кое-как, а поверх майки он и вовсе не удосужился ничего накинуть. Количеством растительности на теле он мало отличался от охотничьей собаки скотчтерьера, чей портрет у него висел на почетном месте в прихожей.

– Ой, Володенька, случилось! – всхлипнула я. – Случилось страшное!

– Спокойно, Люба, майор Уточка все решит, – зевая во весь рот, заверил меня Володя и пригласил пройти на кухню.

Обливаясь запоздалыми слезами, я рассказала Володе свою печальную историю. На шум из спальни прибежала Рита, кутаясь в широкий халатик с тропическими цветами, который я подарила ей на этот Новый год. Нам с ней, блондинкам в теле, такие яркие тона очень идут.

– Любочка, милая, почему ты плачешь? – всполошилась она. – Я уже лет пять не видела, чтобы ты плакала – с тех самых пор, как Степа объявил, что хочет жениться на той артистке…

Да, Степочка тогда подцепил какую-то начинающую актриску, с золотой косой до пояса и громадными фиолетовыми глазами. Привел ее ко мне знакомиться, нес какую-то чепуху про любовь с первого взгляда – они просто не могли оторваться друг от друга. Но я, конечно, выгнала ее из дома, как только услышала, чем она зарабатывает себе на жизнь. Вы же знаете, что говорят про актрис?! Мне такая распущенная невестка ни к чему! Она просто недостойна носить гордую фамилию Суматошкина, символизирующую порядочность и честность. Я потом читала про эту девицу в журнале «Звезды кино» – спустя пару лет она вышла замуж за какого-то американского актера, с которым познакомилась на кинофестивале в Каннах, и уехала с ним в Голливуд. Туда ей и дорога, в это царство разврата и денег! Может, познакомится там со школьной Степиной любовью в очках – та после года обучения заграницей совершенно потеряла голову (наверняка ее там завербовали в шпионы!), грезила об этой Америке и в конце концов поступила в нью-йоркский институт. Глупая! Всем известно, что наше образование – самое лучшее в мире.

– Ох, Риточка, ты не представляешь, что произошло! – воскликнула я и специально для подруги повторила свой рассказ во всех подробностях. В конце концов мы с ней рыдали уже вместе – Рита, мать двоих замечательных девочек, прекрасно меня понимала. Конечно, мы с ней часто соперничали – в методах воспитания детей, в способах приготовления праздничных блюд, – но перед лицом жизненных трудностей всегда сплачивались.

– Ну, развели тут болото, – недовольно прокомментировал Володя, откидываясь на спинку стула. – Девчонок разбудите, ревы-коровы. Сказал же – майор Уточка все решит.

– Так решай, товарищ майор! – Рита утерла слезы кухонным полотенцем и сердито уставилась на мужа. – Ты почему еще здесь?

– Я что, должен в двенадцать часов ночи людей беспокоить? – буркнул Володя, не предпринимая ни малейшей попытки встать с любимого стула. – Завтра с утра позвоню нужным знакомым, сейчас все спят уже.

– А мой Степочка не спит! Его, наверное, пытают там, в застенках! – крикнула я и зарыдала с новой силой.

– Володенька, милый, – угрожающе сдвинула тонкие брови Рита. – Ты, наверное, наивно полагаешь, что я тебя отпущу в эти выходные на охоту? Небось уже и сумку себе собрал, и ружье бараньим салом смазал, да?

– Смазал, ну и что? – Володя явно почувствовал недоброе – взгляд его насторожился, как у скотчтерьера, унюхавшего вместо безобидной лисицы разъяренного бурого медведя.

– А то, что сумку свою можешь благополучно разбирать обратно, а баранье сало станет твоим завтраком, обедом и ужином на ближайшую неделю, на большее не рассчитывай. – Рита говорила спокойно, но Володя поежился от холода, которым был пронизан ее голос.

– Ну ладно, ладно, господи, – забормотал майор Уточка. – Сейчас пойду в спальню, возьму свою записную книжку и позвоню парням, разнюхаю, как там и что.

– Ты что, до сих пор так и не удосужился перенести свои контакты из старой записной книжки в телефон? – раздраженно воскликнула Рита.

Володя ушел в комнату, а я понемногу перестала всхлипывать и огляделась по сторонам, впитывая успокоительное тепло этой симпатичной кухни: золотистые дубовые шкафчики, отдраенная до скрипа бытовая техника (чистота на высоком уровне, почти как у меня!), веселенькие кружевные занавесочки на окнах.

Но главное – каждый квадратный сантиметр стен был заполнен рисунками, эмалями, картинками, тарелочками, связанными одной темой – охотой. Страстный Володя-охотник кардинально отличался от ленивого Володи-полицейского. Он без устали выслеживал дичь и всегда возвращался домой с трофеем. Чего никак нельзя было сказать о его основной работе.

Рита за годы семейной жизни научилась творить из дичи кулинарные чудеса. Конечно же, не без моих полезных советов. Ну а кто бы еще ей подсказал, что в пельмени из медвежатины надо добавить бруснику, чтобы отбить неприятный привкус?

Пока я подправляла розовую помаду, серьезно пострадавшую в ходе моих причитаний, Рита, заговорщецки мне подмигнув мокрыми глазами, достала из буфета бутылочку клюквенной наливки. Знает, хитруша, что это моя слабость!

К наливке мы с ней быстренько слепили бутербродики с вяленой лосятиной и к возвращению Володи из спальни были уже похожи на приятных, рассудительных женщин, а не на половые тряпки.

– Ага, наливочка! – обрадовался Володя, потянувшись к бутылке.

– Какая тебе еще наливочка? – шлепнула его по руке Рита. – Сначала доложи о своих успехах.

– Не томи, Володенька! – взмолилась я. – Как прошел разговор?

– Прости, Люба, не могу пока тебя обнадежить, – вздохнул Володя, жадно поглядывая на клюковку. – Все гораздо хуже, чем я мог себе представить.

Я схватилась за сердце, пребольно уколовшись гранатовой брошью.

– Почему?

– Звонил знакомому в Центральный отдел, – отчитался Володя, незаметно стягивая с тарелки бутербродик, – он сказал, что делом о пропаже кулинарной книги занимается Главное управление МВД по Петербургу. Ответственным назначили полковника Орлова. Я про него наслышан, настоящий ястреб, легенда городской полиции… Короче, Степу, как главного подозреваемого, отпустить никак не могут.

– Батюшки-светы! – ахнула я. Мой мальчишечка – главный подозреваемый! Страшные слова, которые состарят любую мать сразу на пятнадцать лет.

– Может, денег этому полковнику предложить? – Рита, жена полицейского, знала, как в нашей стране решаются подобные проблемы. – Сбросимся всей парадной. Любочку все любят, да и Степа много всем помогал… Уверена, что соберем сколько нужно.

– Не вариант, – вздохнул Володя, самовольно наливая себе рюмку клюковки. – Я сразу у своего знакомого спросил. Говорит, этот подлец Орлов позорит всю полицию – вообще взяток не берет. Нисколько. Никаких. Ни миллионами его не прельстишь, ни дорогими машинами… Неподкупный, как… как архангел Петр, хотя и тому, наверное, легче сунуть бутылку коньяка, чем полковнику Орлову. Я слышал, он в конце девяностых стажировался в полиции Чикаго – ну и нахватался у американских копов всяких диких принципов. Подцепил там словечко «окей» и идиотскую идею, что полицейский должен быть кристально честным, как… не знаю, как вот это стекло. – Ради иллюстрации метафоры Володе пришлось опрокинуть в рот густую красную жидкость и покрутить пустой рюмкой у нас перед носом.

– Плохо дело, – помрачнела Рита и подлила мне клюковки. Я махнула рюмку не задумываясь.

– Что же он так к Степочке прицепился? – простонала я, отдышавшись после алкоголя.

– Понимаешь, Люба, улик у них больше никаких нет, – объяснил Володя. – Ни одна видеокамера в ресторане в момент пропажи книги почему-то не работала. Полковник прямо сейчас допрашивает свидетелей, но толку особого пока нет – шеф-повар вообще бьется в истерике… А у твоего Степы нашли этот чертов медальон с рецептом. Откуда он его взял? – Майор как-то хищно на меня взглянул, и я сразу почувствовала себя тем самым лосем, который имел несчастье оказаться у нас на ржаном хлебе.

– Не знаю, Володенька, клянусь Степочкиным здоровьем, его голубыми глазками и своими леопардовыми тапочками, не знаю! Не его это медальон! – заголосила я.

– Верю, Люба, верю, успокойся. – Володя, старательно игнорируя грозный Ритин взгляд, налил себе еще клюковки. – Я сделал всё что мог.

– Нет, не всё! – с нажимом сказала Рита, отбирая у мужа полную рюмку. – У тебя еще в «Крестах» есть знакомые. Позвони им, попроси, чтобы Степу нашего не обижали и поудобнее устроили.

– Господи, вот туда точно можно завтра позвонить! – воскликнул Володя. – Ничего со Степой за одну ночь не сделается.

– Сделается, сделается! – вновь заголосила я во всю силу своих учительских легких. – Ему должны предоставить самые лучшие условия, и немедленно, он у меня такой изнеженный, как цветочек оранжерейный!

– Мама! Иди сюда! – послышался плач из детской. Похоже, я своими криками разбудила младшую Уточку, второклассницу Леночку.

– Так, муженек. – Рита решительно встала и направилась к выходу из кухни. – Я успокою ребенка, а ты будь любезен прямо сейчас, я подчеркиваю, прямо сейчас, Володя, связаться со своими товарищами в «Крестах» и обеспечить Степе комфорт, а Любочке – душевное спокойствие! Понятно, мой милый? Я не шучу!

– Господи боже мой, закусить не дадут. – Володя, преисполненный недовольства, поднялся вслед за супругой. – Ладно, сейчас найду номер в записной книжке…

– Чтобы завтра же все перенес в телефон! – приказала ему Рита, скрываясь за дверью детской.

– Хорошо, хорошо, господи, разве можно быть такой занудой, – пробурчал Володя, хлопая дверью спальни.

На некоторое время я осталась одна – прижала к лицу Степочкину кепку, вдохнула всей грудью родной запах… Снова чуть не разревелась, но побоялась испачкать косметикой любимый головной убор сына.

Наконец Володя вернулся за стол:

– Знаешь, Люба, Степе страшно повезло – его отправили в новые «Кресты», а не на Арсенальную набережную.

– Да? А чем хороши новые «Кресты»? – с недоверием спросила я.

– Сама подумай – они же новые, – невнятно сказал Володя, жуя бутерброд. – Совсем свежие, их только что построили. Там траволаторы, лифты, церковь, музей, спортзал и госпиталь… Я попросил, нашего парня в отличную камеру перевели.

– Отличную? – обрадовалась я.

Володя кивнул и выпил рюмку наливки.

Меня сразу отпустило. Я всегда свято верила в то, что по знакомству в нашей стране можно организовать практически все: ускоренное оформление документов, операцию вне очереди. А теперь, оказывается, построили такую специальную тюрьму с траволаторами и особыми комфортабельными камерами для тех, кто имеет среди своих знакомых полицейских! Вот это правильно.

На всякий случай я полюбопытствовала:

– А моему малышу дадут свежее постельное белье? И передай персоналу, что полотенца должны быть обязательно накрахмаленные, Степочка любит, когда они хрустят.

Майор перестал жевать и уставился на меня, словно во время охоты вместо ожидаемого лося увидел в лесу инопланетную тарелку, мигающую разноцветными огоньками.

Потом оглянулся на дверь.

Потом снова посмотрел на меня.

– Разумеется, Люба. Разумеется, ему дадут накрахмаленные полотенца, чтобы хрустели как следует, – сказал он после паузы.

– Да, и скажи им, Володенька, пусть его покормят питательным завтраком, – продолжала я наставления. – Степочка привык сытно кушать по утрам.

– Конечно, – кивнул майор с непонятным выражением, – получит свежевыжатый апельсиновый сок на завтрак.

– Нет-нет, Володенька, неужели ты не знаешь, что апельсиновый Степочка не любит! – поправила его я. Вот недотепа! А еще майор! – Ты разве не помнишь, что в детстве у него от цитрусовых был диатез? Лучше пусть ему морковный отожмут, он полезнее.

– Ага, я прослежу. – Майор хмурил густые брови, вертя в руках пустую рюмку. – Прослежу, Люба, чтобы ничего другого не отжали – только морковный сок.

Что ж, наконец хоть как-то все устроилось. Теперь я могла лечь спать, зная, что мой зайчонок сейчас укладывается на чистенькое бельишко, а с утра его накормят вкусным витаминным завтраком.

Вернувшись домой, в свою уютную квартиру №27 с видом на спящую Купчинскую улицу, я бережно положила Степочкину кепку с якорем на комод, рядом с нашей фотографией из Турции – оттуда он и привез этот забавный капитанский аксессуар, который, надо признать, ему невероятно шел. Невольно бросила взгляд на снимок. Мы стояли, обнявшись, в анталийском порту, на фоне островерхих яхт, смеялись – загорелые, счастливые…

«Потерпи, мой малыш», – думала я перед сном, смачивая волосы в пиве и накручивая их на бигуди. «Мамусик тебя спасет».