Читать книгу Кусок мяса - Анна Пушкарева - Страница 3

Катерина замешкалась. Подметив это, Маша сама потянулась к бинтам:

– Давай тогда ты почистишь инструмент, а я займусь перевязкой.

Хотя на этот раз Машенька и сама не знала, с чего начать, – и только твердила про себя: «Выключить эмоции! И действовать аккуратно, но быстро!» Она отточенными движениями обработала и наложила повязку на торчащую из-под простыни свежую культю, потом аккуратно приподняла с пациента простыню. Не смотреть не получалось, ее глаза вновь и вновь возвращались к распростертому телу, от запаха которого снова замутило. Пахло опалённым мясом, и всякий раз, когда в голову приходила мысль, что это человеческое мясо, воротило с души.

– Бедный, – еле слышно произнесла Катерина одними губами. Она тоже силилась не смотреть на разверстое на операционном столе тело. – А теперь ещё и ногу отрезали…

– У него началась гангрена. Если бы оставили так, он бы уже погиб.

– Нил Осипович сказал, что он и сейчас может не выжить.

– На все воля Божья…

Машенька видела, как в госпиталях умирают от гангрены. Больше всего, конечно, от госпитальной гангрены, возникшей, куда уж тут денешься, вследствие недостаточного обеззараживания рук, медицинских инструментов и перевязочных материалов. И хотя они, сестры милосердия, трудились день и ночь, обрабатывая все фенолом, беспрестанно кипяча и обеззараживая бинты, – этих мер для кого-то все равно оказывалось недостаточно. Люди делали все возможное, повинуясь неистребимой жажде жизни, которая заставляет спасать себя и вдохновляет спасать других, – а Господь Бог делал так, как полезнее для каждой души. Поэтому кто-то из бойцов поправлялся от серьезных ранений, а кто-то угасал от мизерного прокола штыком.

Газовая гангрена была самой страшной напастью, от неё практически не было средств, человек умирал в жутких мучениях, и медицинскому персоналу оставалось только облегчать человеческие страдания морфием или хлороформом.

У этого пациента, – Машенька мельком пробежалась глазами по его уведомлению о приеме, – Петра Соколовского, – была, насколько могла судить она из своего немаленького уже опыта, влажная гангрена. Можно было ещё побороться.

Хотя в остальном… у него были множественные ожоги головы, спины и ягодиц, из-за которых ампутацию пришлось проводить, положив пациента на живот. Лицо и живот пострадали меньше. Ожоги были свежие; было такое впечатление, что кожа на спине стаяла, – и можно было, ей-Богу, изучать мышечную анатомию по этой спине. Вот оголённые трапециевидные мышцы, а вот – ромбовидные, прикрытые прозрачной, полуистлевший кожной пленкой…

Машенька вдруг вспомнила, как прошлой зимой страдала от трещин на руках. От постоянных стирок и замываний её руки потрескались, начали шелушиться и облазить, и с каждым днём ситуация все ухудшалась: вскоре на руках появились настоящие раны. Как она мучилась тогда, еле сдерживая слезы от боли и жжения. А здесь настолько обгоревшее тело… Сможет ли этот боец, придя в себя, выдержать ожидающую его пытку физической болью? Сможет ли сохранить рассудок? Все эти мысли роились в голове Машеньки, пока она достаточно хладнокровно, – промедление в сестринском деле не всегда было полезно, – проделывала свои манипуляции. Может быть, лучше было бы, если он вообще никогда не очнулся?..

За два года дилемма между жизнью и страданиями исчезла для неё, и случилось это как-то бессознательно, естественно. Когда она только поступила на курсы Красного Креста, важнее всего для юного, горячего сердца было, конечно, спасать жизни. Это казалось неопровержимой истиной. Но постепенно неизбежное, ежедневное соприкосновение со смертью разочаровали Машеньку и дали понять, что ни она и никакие её усилия не способны изменить то, что у человека на роду написано. И тогда она превратилась в настоящую сестру милосердия, собранную, смиренную и понимающую, что смысл её пребывания на войне – просто облегчать страдания тех, кто в этом нуждается. Никакой бравады, никакого героизма, – так она сама для себя решила.

Бинтовать такие ожоги, как и сказала Катерина, не представлялось возможным. Нужно будет спросить у Нила Осиповича, как правильно сделать. «Вы – сестра, два года на войне, неужели не научились управляться с перевязками?» – скажет он ей и будет прав. Скажет так больше от усталости. А ещё оттого, что всегда учил своих подопечных, что сестра – это не беспомощный придаток врача, что она должна наблюдать, сопоставлять, мыслить аналитически и уметь принимать решения. «Что от вас толку на войне, если вы сонными движениями будете передавать хирургу скальпель?»

Тогда она взяла чистое полотно и, аккуратно подтыкая его под тело, накрыла бойца с головой. Санитары отнесли его в общую палату, где все уже спали.

– Тут это, отрезанная нога, – снова прошептала Катерина, указывая на мешок.

– Не отрезанная, а ампутированная, – поправила её Мария. – Не иди на поводу у эмоций.