Читать книгу Измена, развод и прочие радости - Анна Томченко - Страница 6

– Сволочь! – выдала Олеся, неуклюже раскачиваясь на детских качелях у меня во дворе. Ириска носилась, как после энергетика, и облаивала здоровенного дога, тот флегматично игнорировал её. – Не, ты глянь, какая сволочь! Мало того что кобелина, так ещё и шмотки пожалел.

 Подруга икнула и передала мне бутылку шампанского. Пить не хотелось, но обстановка располагала. Вечер, снег, детская площадка и две дуры с игристым.

– А давай… – рыжеволосая гарпия задохнулась от гениальной идеи. – Давай машину ему разрисуем?

– Тебе в садике не хватило раскрасок?

– Хорошо, давай накарябаем…

– Зачем? Если она достанется мне, потом и ремонт делать мне.

– Ладно, тогда хоть одно колёсико может, спустим?

 Она молитвенно сложила руки перед грудью, а я уронила лицо в ладони. Да послал же бог друзей, с такими и врагов не надо.

 Первой ошибкой за этот вечер была бутылка алкоголя. Я это осознала на пути к своей квартире, сидя в такси, под кудахтанье Олеси, что мы-то ему уж покажем. Что покажем, старалась не уточнять, размах фантазии подруги колебался от стриптиза на снегу до водородной бомбы под дверью.

 На парковке пьяный юрист быстро разыскала наш "Ниссан". Поскольку машина была внедорожником, напакостничать просто так не получалось. До лобовухи было не дотянуться, а колёса это неблагородно.

 Телефон тренькнул, и я поспешно приняла вызов. На том конце пищала Наташенька – мечта поэта. Она в слезах рассказывала, что Василий сошёл с ума, грозится идти драться или бороться за что-то, а если ему помешают, он выпрыгнет из своего окна. Я порекомендовала психдиспансер и бригаду медиков для буйнопомешанных.

 Скинув звонок, развернулась и обомлела. Олеся жирной неповоротливой гусеницей распласталась по капоту машины, и только ноги истерично подрагивали в такт поступательных движений. Я бросилась к ней, схватила за сапог, но подруга вцепилась в стеклоочистители, норовя выдрать их к чертям собачьим с ошмётками металла. Почуяв моё смятение, она тряхнула ногой, и я повалилась в снег, всё ещё сжимая в руках труд итальянских кожевенных мастерских.

 Сняла я её только после того, как она размашисто украсила стекло красной помадой и надписью… Ну, из трёх букв, короче.

– А кто звонил? – подруга сползла улиткой с машины.

 А вот здесь я совершила вторую ошибку.

– Спиридонов надрался и хочет самоубиться.

 Сидя в такси на пути к дому поэта, я размышляла, что проще было бы дать подруге карт-бланш и свалить в закат. Были подозрения, что этот северный олень очень неплохой манипулятор и актёр. Я вообще старалась не думать о Ваське после нашего ночного разговора, ибо сразу возникало желание придушить засранца. С одной стороны, его правда, они друзья и сливать Мишу он не был обязан. А с другой… Это какой лицемерной тварью надо было быть все эти два года, чтобы, улыбаясь мне, осуждать действия друга, но молчать. Либо ему было выгодно моё неведение, либо стало выгодно моё знание. Почему-то не отпускали его пьяные слова: «А я люблю…». Кого он любит, не хотелось уточнять, но очень надеюсь – не меня, куда мне ещё такой болезный сдался.

 Квартира Спиридонова встречала криками и морозным воздухом. Не разуваясь, я прошла на кухню, откуда доносились разговоры. Олеся неспешно топала за мной, трезвея и, верно, сомневаясь в причине прибытия. На подоконнике в майке и трениках стоял Василий, а Наташенька висла у него на штанине, уговаривая не дурить. Он открещивался и цеплялся за раму. Потом распахнул её и полез на карниз. Подруга оттеснила меня. Как бравый спецназовец, она пошла на перехват, то есть вцепилась во вторую ногу. А я, облокотившись на гарнитур, смотрела эту комедию. Девочки дёргали его вниз, он бил себя в грудь и требовал отпустить. Апогеем стало то, что они просто стянули с него штанцы. Оленя это не остановило, и он в портках пытался сигануть с третьего этажа. Как по мне, один чёрт не убьётся.

 Тут дамская половина стала заметно нервничать, ибо хватать за трусы неудобно. Но спасение души от самоубийства это богоугодное дельце, поэтому две гарпии повисли уже на нижнем белье. Оно не сдюжило и поползло вниз. Когда мужик разоблачённый понял, что хозяйство замерзает, он заорал в приоткрытую форточку:

– Чести лишают!!!

 Олеся не придумала ничего лучше, чем в этот самый момент схватить Спиридонова за причиндалы и потянуть вниз. Он по-бабьи завизжал. Но попыток не оставил:

– Пустите! Пустите меня! Я прыгну…

 В этом гвалте мой тихий голос прозвучал набатом, так что все замерли.

– Прыгай, – спокойно разрешила я, отлепившись от гарнитура и шагнув к окну. Наташенька и Олеся благоразумно отступили. Вася, сообразив, что его не держат, натянул исподнее. – Прыгай, давай…

 Я залезла на табуретку. Шагнула на подоконник, который ощутимо прогнулся под весом двух людей. Распахнула створку и повторила:

– Прыгай. – Я толкнула его в плечо, побуждая шагнуть на карниз. – Вперёд…

 Схватила за руку псевдомученика. Раскачала, как любят делать дети, когда гуляют с кем-то. Он смотрел на меня со смесью недоверия и печали. А ещё на левом глазу у него разрастался такой хороший синяк.

– А хочешь, я с тобой прыгну? – предложила я, бросив его ладонь, и наклонилась, чтобы выбраться наружу. Меня с силой дёрнули за талию, ногти опасно проскрежетали по пластику. А в следующий момент – секунда свободного падения, визг и отшибленный локоть.

 Спиридонов вцепился в меня своими клещами и, не придумав ничего лучше, сиганул в квартиру, а не из оной. В процессе отлетела табуретка, зазвенела посуда и ушиблась я. Мне пришлось извернуться в его руках, чтобы оказаться лицом к лицу.

 И последняя ошибка этого фантасмогоричного вечёрка.

– Три раза за ночь, Вась? – спросила я, цепляясь пальцами за его подбородок и слегка поворачивая голову, чтобы лучше рассмотреть фингал.

 Мне в ответ молчали абсолютно трезвые глаза, хоть перегар и присутствовал. Я сбросила его руки со своей талии и встала, поправила куртку, подхватила со столешницы бутылку коньяка и сказала:

– Ну ты и олень, Вась…