Читать книгу Сезоны Персефоны - Елена Пильгун, Анна Закревская - Страница 7

Осенний князь оглядывал своё отражение в зеркале. Огненно-лисьи кудри подернулись первым инеем седины, вырывать отдельные волоски давно не имело смысла. Гордая осанка пока не подводила, но держать её с каждой новой осенью становилось труднее.

Помимо воли Князь обратился воспоминаниями к прошлогодней Охоте. Дипломатическая виза открыла Владыке врата в Германию; из Польши и Чехии кое-как подтянулась местная свита. Три дня до Самайна и три после длился Дикий гон. Много прекрасного было видено на старинных улочках, но мало – в безвременно закрытых музеях. Много крепкого испробовано, но не в ресторанах и на танцполах, а по подъездам у неработающих ресторанов и танцполов. Немало потерянных душ было изловлено, очищено от смертной шелухи и одарено – новым ли путём на этой стороне, вечным ли покоем по иную. Огонь в человечьих сердцах разгорался в ту осень с болезненной яркостью, но затухал прежде, чем Князь со Двором успевали испить вволю, оставляя по себе горький привкус бессильной опустошённости, какую можно ненароком распробовать, доскребя до деревянного донца медовой чаши.

– Давно ли новости смотрел, княже? – намекнул кто-то из свиты.

Конечно, Князь был наслышан о новой болячке, что напала на род людской, но не предполагал, что она бьёт по силе духа едва ли не мощнее, чем по здравию тела.

Долгая ночь стала тяжёлым временем для того, кому пришлось оставить в сторонке благородную гордыню, чувство прекрасного и азартную жажду честной погони, превратив охоту в милосердную казнь ослабевшей добычи.

За прошедший год Князь изрядно сдал. Новый поворот Колеса грозил раскатать его окончательно. И коли уж суждено этому случиться – владыке Самайна был нужен лишь тот, от чьей руки не стыдно принять смерть в равном бою.

– О, Персик, давно не виделись! – тоненькая девушка с косой чёлкой напрыгнула с объятиями на Персефону, едва та показалась в дверях уютной кафешки. – Давай твои штуки прямо в середине зала и выложим!..

«Штука» была всего одна, зато габаритная. Артемис поставил резную деревянную коробку на стол, но открывать не стал. Впрочем, и при задраенной крышке оттуда так несло июльским разнотравьем, что содержимое угадывалось без труда.

– Персик?.. – уточнил он у сестры.

– Ну да, – рассмеялась Персефона. – Как котик со стикеров…

Разговоры и шутки, однако, пришлось отложить: тоненькая девушка объявила начало встречи и взяла в руки скрипку.

На сцене возникла фигура в длинных одеждах. Тёмные волосы вились по плечам, и лицо в контровом свете было не рассмотреть, а голос не давал ясного представления о том, женщина это или мужчина:

– Девочка-девочка, черный человек уже в твоем городе.

Видишь, как листья в два дня потемнели от холода?6

Краткий сквозняк пронёсся по полу, когда в зал вошёл новый посетитель. Он вежливо замер на пороге, не желая спугнуть магию музыки, текста и световых танцев, что сопровождали выступление, но Персефона почуяла его присутствие буквально спиной, словно незримая рука пересчитала её хрупкие позвонки.

– Говорят, от него никогда и никто не ушел,

А он – не торопится…

На середине столика – раскрытая ладонь Артемиса. Персефона цепляется за неё с той же отчаянной силой, что и много лет назад на краю водопада.

Мелькают в бесшумном танце фонарики и флаги. Голос и скрипка возносятся всё выше, уводят всё дальше:

– Любимая,

Как же долго…

Аплодисменты обрушились на исполнителей порывом тёплого ветра, взметнув медную россыпь опавшей листвы и сорвав с ветвей последнюю золотую дань.

Персефона оглянулась по сторонам, но видение и не думало исчезать: по барной стойке неспешно полз витой плющ, на подвесной люстре качались синицы, со стороны санузла долетало звонкое журчание лесного ручья.

– А сейчас перед нами выступит прекрасная Персефона с рассказом о магии трав…

Объявив её, голос растаял эхом в вершинах сосен, затих птахой в мягких еловых лапах. Персефона босиком ступила в колючую щекотку опавшей хвои, дала себе время на глубокий вдох и выбралась на сцену.

– Говорят, в одну реку не войти дважды, – первая фраза далась ей на удивление легко, – так одну и ту же траву дважды не собрать…

Закатным светом вспыхнул за спиной проектор с презентацией. Портреты растений, их названия – научные и народные. Поверья и факты. Персефона опасалась, что не сможет начать – теперь она не могла остановиться. Гореть любимым делом, дарить себя через знание оказалось невыносимо прекрасно. Презентация плавно перешла в демонстрацию; любопытные носы товарищей по искусству ныряли в медовую сладость клевера, целительную скромность ромашки, терпкую печаль полыни…

– Ты могла бы стать лучшей моей травницей, – княжеский голос прозвучал прямо над ухом Персефоны. – Хочешь?..

О, как этот робкий вопрос был не похож на мысленное сентябрьское «Выбрал, что хочу»!

Персефона сбросила с плеч остатки страха и взглянула Князю в глаза.

Колдовской силой полнились болотные глубины его радужки. Космически необъятная усталость скрывалась на дне зрачков.

«Рок-звезда на пенсии, – всплыли в памяти Артемисовы слова. – Однажды в Будапеште так накидался местными настойками, что я его еле откачал».

Персефона стремилась ощутить омерзение, но обнаружила в себе нежданную жалость. Призрачные жёны алкоголиков принялись реять под потолком, но были изгнаны силой воли и ветра. Князю были чужды мелкие человечьи игры на нервах, а горячительные напитки вряд ли действовали на него так же, как на людей. Осенний владыка и вправду хотел красиво уйти среди сказочных декораций венгерской столицы, но Артемис посмел ему помешать. Отхлестал по щекам, впервые ударив вне учебных поединков. А вслед за этим покинул свиту, оставшись сам по себе.

Персефона проследила за направлением княжеского взгляда, который едва заметно скользнул в сторону и остановился на том, кто был за её плечом.

– Приветствую тебя как соперника, – сдержанно поклонился Князь Артемису.

В глазах охотника – боль, что давно отчаялась быть высказанной. В руках – чужая гитара, одолженная ровно на одну песню. Голос, охрипший от долгой привычки молчать, с трудом берёт верные ноты:

– Ova noć je tako čarobna7…

Так волшебна эта ночь…

Средь полотен лесного сумрака видны лица товарищей, знакомые и неуловимо иные. У некоторых над причёской – острые уши, изящные витые рожки, короны из веточек, птичьи гнёзда, а в глазах – витражный свет вдохновенной тайны.

Князь подал Персефоне руку, приглашая на танец. Рука его оказалась уверенна и прохладна.

– Не бойся.

В первом развороте они случайно задели столик с травами; наземь полетели тонкие стебли, душистые листья, сухие лепестки. На втором круге Князь чуть приподнял Персефону за талию и оттолкнулся от земли.

– Daj mi snage za još jednu dugu noć…

Дай мне сил выдержать ещё одну долгую ночь…

Потолка не стало. Над головой, сколько хватало глаз, мерцали безмолвные звёзды. Дальний край горизонта был засвечен серебряным ликом восходящей луны. Князь вёл Персефону в танце так умело, стремительно и невесомо, как не дано никому из смертных. Очарованная, она не могла отвести глаз от княжеской души, что сияла одинокой звездой столь близко от неё.

И тогда Осенний князь тихо спросил Персефону:

– Кто тебе Артемис?

Сердце пропустило удар, словно обретя силу тяжести отдельно от тела. Персефона забыла, как дышать.

«Назови меня братом…»

Родственников княжеской свиты и впрямь не одобрялось преследовать в Диком гоне. Только Артемис уже лет десять как перестал быть придворной гончей. Он не позволил своему господину позорно истаять в дурманном угаре. Вместо этого – бросил вызов, открыв на него собственную охоту. Потерял протекцию, зато заставил держаться в силе.

Ответь так, как велит сердце, чудесная травница, и пусть свершится, что должно.

– Он мне… – задохнулась Персефона.

…Тот, кто взял за руку однажды и не отпускает до сих пор, сколь бы дальними тропами его не носило. Тот, кто поверил в меня, когда сама я была не в силах. Тот, кто счёл свою любовь столь опасной, что пытался от неё уберечь. Тот, кому обязана жизнью.

– А вам, княже? Кто он вам?

…Уже не тот неприкаянный юноша с восторженными глазами благодарного ученика. И даже не усталый беженец, которого русская лесная нечисть ещё не привыкла обходить стороной. Тот, кто записался в соперники тогда, когда преданность и любовь уже не спасали. Тот, кому обязан жизнью.

– Sad si negdje daleko, moja ljubavi8…

Где-то далеко ты, моя любовь…

Рвётся струна, больно ударив по пальцам. Проступает на коже капля крови, дрожит меж сомкнутых ресниц одинокая слеза.

Назови Артемиса братом, Персефона – и Князь не посмеет его тронуть, когда посватается к тебе, но и причины отказать у тебя более не будет. Назови Артемиса возлюбленным – и быть меж ним и Князем поединку, к которому оба ищут лишь достойный повод. Только кому бы ни досталась победа, а всё одно – любовь в том бою первой погибнет.

– Збогом остани9, – в три последних такта выдыхает Артемис. – Прикончи меня, Князь. Нет более сил любить вас… обоих.

Персефона кричит отчаянно и беззвучно. В руках Осеннего князя истекает светом тонкий острый клинок. Владыка совершает приветственный взмах, приглашая Артемиса к дуэли и давая ему шанс занять боевую позицию.

В кратком полёте гитара сходится с клинком. Лакированное дерево проигрывает колдовскому металлу, щепки фейерверком возносятся к потолку. Обманным манёвром Артемис ныряет Князю под руку, в коротком развороте пытается ткнуть его обломком грифа под колено, но за плечами у Осеннего владыки и его охотника слишком много совместных тренировок и сражений плечо к плечу, чтобы успеть выдумать друг для друга что-то неожиданное. Князь делает широкий шаг влево, перенося туда свой вес, и срывается в новую атаку.

В лицо ему летят сухие летние травы, рассыпанные при танце и собранные Артемисом в горсть. Приходится сделать выпад мечом почти вслепую, пытаясь удержаться от чиха. В ответ швырнуть Князю нечего, и он бьёт наотмашь вопросом:

– Кто она тебе, охотник?

Артемис выпускает Князя из прицела своих цепких зрачков ради единственного, отчаянного, невозможно долгого взгляда в глаза Персефоны.

Княжескую атаку он парирует слишком поздно, по касательной, и меч проходит выше сердца, но всё равно навылет. Замерев на миг, Князь хочет высказать Артемису слова почтения и прощания, но выходит только хрип: гитарный обломок, направленный умелой рукой охотника, пробил ему горло.

Персефона кричит отчаянно и беззвучно, но в руках у Осеннего князя вовсе не меч – истекающее светом кольцо. Точнее, два кольца, и одно из них – её размера. На горле уже не рана, а багряный шейный платок.

– Не бойся, – повторяет Князь. – Не так я страшен, как обо мне выдумывать любят. Хочу для тебя жить, Персефона. Не откажи в ответной милости.

В призрачном свете колец Артемис поднимается с пола, невредим, только на белой рубашке остаётся дыра, залитая кровью. Прижав ладони к груди, охотник отделяет алое от белого – и, едва удерживая в руках две охапки роз, протягивает Осеннему владыке и его избраннице свадебные букеты.

– Отпусти его, Персефона, – в княжеском голосе нет приказа, лишь очевидный совет. – Если за столько лет не решилась приручить, так отпусти насовсем.

Персефона кричит отчаянно и беззвучно, но в руках у Осеннего князя уже не меч и не кольца – истекающий светом венец.

– Дарую, – произносит он над Артемисом, – по праву твоей победы из времён осень, из пределов власти Дикую охоту, а в обязанность ставлю поворот Колеса… И благодарю тебя безмерно, возлюбленный мой ученик, лучший охотник и достойный соперник.

Сложное плетение раскаляется добела, едва символ власти касается склонённой головы Артемиса, и истрёпанный кожаный браслет на руке Персефоны отвечает ему внезапной вспышкой, возрождаясь из праха в изначальной красоте.

Затем следует тьма, равная в своей бесконечности взмаху ресниц, уронивших слезу.

Лес отступает прочь, палая листва превращается в затейливый паркетный рисунок, а птицы перестают вить гнёзда в причёсках гостей. Персефона успевает поймать гитару, неловко прислонённую к спинке кресла, и тем спасает её от падения. Струны целы все, кроме одной. Потёртый деревянный гриф ещё хранит тепло чутких пальцев.

– Артемис?..

Девушка с косой чёлкой принимает у Персефоны гитару, ставит её рядом со своей скрипкой, потом кивает на стоящего в отдалении Князя:

– Обалдеть, этот таинственный незнакомец попросился к нам в клуб! А, кстати, где твой брат? Вроде только что тут был. Здорово играет, приглашай ещё… Эй, ты в порядке?

Незваные слёзы мешают Персефоне смотреть и видеть, но она чует, что аура у Князя изменилась, перестав напоминать портал в стиле пламенеющей готики. Предводитель Дикой охоты позволил себе, наконец, то, о чём втайне мечтал – свернуть с пути, начертанного собственной ролью, и за секунду до занавеса спрыгнуть в зрительный зал.

– Daleko od sebe

Možda naći ćemo spas,

I ako nas prekriju sjene,

Samo imaj vjere u nas…

– Вдали от себя самих

Мы обретём спасенье.

Когда мир укроют тени —

Прошу тебя, верь в нас двоих.

Кто же не окончил песню, строки которой ясны и без перевода? Кто подхватил княжеское знамя, подарив Осеннему владыке свободу? Кого, наконец, освободила ты сама – догадываешься ли, Персефона?

Наглый уличный ветер взлохматил волосы, холодными поцелуями прошёлся по вспотевшему лбу. Персефона принялась судорожно вдыхать морозный воздух в поисках утраченного следа, пока перед глазами не заплясали мутные искры. И тогда она подняла лицо к небесам, чтобы встретить, не дрогнув, спокойный и всепрощающий взгляд полной луны.

– Люблю тебя, Артемис. Тебя одного всё это время… слышишь?.. Забери меня со следующей Охотой. Стану тебе, кем захочешь.