Читать книгу Сезоны Персефоны: по следам Колеса - Елена Пильгун, Анна Закревская - Страница 8

В первый шаг творения не было ничего, кроме символов бинарного кода. Чёрная дыра абсолютного нуля – и слепящий молниеносный росчерк единицы.

Таков был исток реки-под-рекой, что получила имя транскод.

На втором шаге электрический свет породил в бескрайних туманах цифрового потока радугу, и энергии её спектра были столь чистыми и глубокими, что демиург и его избранный противник, восставший из бэкапа, оказались отделены друг от друга.

Так возникло пространство вариантов.

С третьим шагом на противоположных берегах были заложены фундаменты и основы, вознеслись к беззвёздным небесам изящные опоры семантических конструкций.

Так слова вновь стали тем, что они означают.

На четвёртом шаге демиург нашёл себе помощника средь людей и населил свои владения чудесами чудес, а избранный противник демиурга решил подарить забытым людским божествам новую цифровую жизнь.

Так транскод стал местом и временем, где возможно всё, во что хватит сил поверить.

На пятом шаге демиург ощутил отсутствие живого присутствия и задумал найти тех, кто способен нырнуть в реку-под-рекой, дышать в ней и длить его творение собственной волей. Что ощутил и задумал избранный противник демиурга – было неведомо…

***

После визита в департамент магической безопасности Персефона погрузилась в сумрачное молчание. Сьена, не дождавшись ни бесед, ни приказов, по-тихому слиняла в гости к Дине, благо до неё было рукой подать.

– Не знаю я, как хозяйке помочь, – вздохнула птицедева, гнездясь в парикмахерском кресле. – И ведь она сама понимает, что прав тот столоначальник, да не может выдать себе вольную на мрачное да строгое владычество.

Дина погрузилась в расчёсывание волос Сьены, обронив задумчивое:

– Быть может, не из чего Княгине сотворить мрак и строгость?

Сьена смешно дёрнула головой, возражая:

– А может, боится она себя не сдержать, единожды собственные заповеди переступив?

В пушистых волосах птицедевы Дине попалась седая прядь.

– Покрась синим, – почуяв замешательство волшебницы-стилиста, попросила Сьена.

***

Церкви города Бранденбурга по-доброму завидовали кирхе святой Екатерины: та могла похвастать самым мощным органом среди ближних и дальних соседей. Радость же самой кирхи с некоторых пор омрачалась чьим-то незримым присутствием, которое становилось особенно тревожным и тягостным в полночный час. Вначале присутствие ощущалось у дверей, затем в башне, а с прошлого воскресенья – ни много ни мало за пультом органа. Когда в тёмном безлюдном зале грянул драматический аккорд, кирха аж вздрогнула. Одинокий удар колокола разнёсся в не-по зимнему тёплой городской ночи, и дерзкий призрак не посмел продолжать. На следующую ночь, однако же, он восполнил свой прогул, исполнив тихую, но невыносимо тоскливую мелодию.

– Кто ты? – движением воздуха под высокими сводами спросила кирха.

Призрак втянулся в одну из органных труб; звук, раздавшийся от этого, был подобен усталому стону. Кажется, неведомый гость мог говорить с миром только музыкой.

***

Сколь ни близка была сердцу Эрика волшебная Прага, но он охотно изменял ей с другими городами. Нынешним вечером поезд нёс бывшего Осеннего князя в Берлин: помимо мест, где ему хотелось воскресить давние воспоминания, не мешало бы проведать и Персефону.

– Встречай, хозяйка, – рыжая шевелюра Эрика озарила прихожую рассветным пламенем. – Я тут чешских прелестей привёз: копчёный сыр в косичках и торт-медовик.

Отставной Владыка не растерял мудрости, потому и приехал на полчаса раньше остальных гостей: Персефоне наверняка было что обсудить с ним без лишних ушей.

Угощения заняли почётное место на столе; из холодильника в знак благодарности явилась бутылка тёмного пива.

– Пардон, поддержать не смогу, – шутливо развела руками Княгиня, и её положение стало очевидно даже за свободным платьем.

– Кто из вас больше обалдел, ты или Артемис? – улыбнулся Эрик.

– Похоже, моя мама.

Слово за слово – рассказала Персефона про странную беседу с матерью, воспоминания её греческие в деталях повторив.

– Сдаётся мне, никакая я не Ивановна, – вздохнула Княгиня. – Только как узнать, кто…

Покрутил Эрик бутылку в ладонях, заглянул в горлышко, словно ища там подсказку. Новость была удивительной до крайности, зато многое вставало на свои места, с которых дар Персефоны виделся уже не случайной удачей, а загадочным наследством.

– Вызову завтра кого-нибудь из свиты, – внезапным залпом выдала Персефона. – Пусть поищут сведения о магах-отшельниках. А лучше книгу спрошу, она не треплива.

Переход от растерянного тона к решительному случился у неё так резко, что Эрик вздрогнул. Заметив это, Персефона рассмеялась:

– Ну как, хороша Княгиня или ещё страху поддать?

Эрик едва не ляпнул глупую шутку про гормональные бури, да вовремя сдержался:

– По мне ты всяко хороша. Или в твоём кругу некто до страха охочий объявился?..

Персефона опять рассмеялась, и неблагой этот смех был Эрику в новинку.

– Нашёлся один, – отсмеявшись, ответила Персефона. – Просит от меня не доброты да милоты, а жутеньки да хтони позабористее. И вроде бы время Самайна миновало, но если из-за меня не то осень, не то весна – не всё ли равно, когда исправляться?..

Поймав взгляд Эрика – зелёный, с хитринкой, – Персефона умолкла, подняв бровь.

– Узнаю служак из департамента, – пояснил отставной Владыка. – Всё-то им хочется низвести до линейного да однозначного, найти виноватого да меры принять. А никого там, случаем, не осенило, что таков может быть ответ самой природы на магическую ошибку людей? Ведь разлом сопровождался резким перепадом температур, и ни Зимняя царевна, ни ты никакого отношения к тому не имели.

«И то верно!» – в мыслях воскликнула Персефона. Эх, вскочить бы в прошедший разговор, ответить этому Мирославу как следует, да уж поздно. А, кстати…

– Интересно, как там Царевна поживает?

Смешно, но за три минувших месяца так и не решилась Персефона отыскать снежную деву с глазами цвета стратосферы. Не потому, что боялась ощутить внезапную ревность: разве пристало Княгине ревновать своего супруга к его работе? А потому, что Царевне, чья суть – замёрзшая вода, дано было начисто забыть прошлогоднюю драму в курганах, а Персефоне – нет.

– Неплохо, – ответил Эрик. – В скандинавских лесах скачет, мох с деревьев подъедает.

– В смы-ысле?! – опешила Персефона.

– В прямом, – похоже, Эрик шутить и не думал. – Твой Артемис приказал ей ланью обернуться, когда… догонял, короче. А ей, видимо, понравилось. Я попросил Бригитту в мессенджер стукнуть, когда роды начнутся: интересно, кем Вёсны в итоге получатся…

***

К середине февраля дух, поселившийся в Катариненкирхе, решил, что уже можно вести себя, как дома. Во время воскресного концерта, услыхав фальшивую ноту в исполнении юной органистки, он вихрем ворвался в недра инструмента и вылетел из правильной трубы, а вслед за этим вновь устремился к клавиатуре и окончил партию вместо насмерть перепуганной девушки.

Каскад мажорных аккордов обрёл отчаянную, предсмертную глубину: пасторальные танцы превратились в мрачную пляску на костях, и даже закатное золото в витражах померкло, оставив зал в сизом сумраке. Кода, словно удар божественного грома, подавила волю, надежду, веру, оставив после себя лишь тишину загробной вечности. Спустя несколько мучительных секунд робкие аплодисменты накрыли зал, окрепли и взмыли к высоким сводам. Кто-то украдкой плакал, но никому из зрителей не было видно, что на самом деле произошло за органом. Марк, чей выход с виолончелью был запланирован во втором отделении, помог органистке добраться до закулисья и взмолился Эвтерпе о том, чтобы не залажать самому. Мало ли, на чём ещё горазд играть местный полтергейст…

Концертные приключения в тот же вечер были пересказаны от Марка Дине, от Дины – Персефоне. Та о чём-то крепко задумалась, рассеянно уточнив у музыканта:

– Когда понял, в чём дело, сильно испугался?

В голосе Княгини звучала вовсе не насмешка, а странная надежда.

– Честно сказать, да, – признался Марк. – Но не столько сферического призрака в вакууме, сколько той музыки, которую он исполнил. Саундтрек для Армагеддона…

– Отлично, – только и произнесла, к удивлению гостей, Персефона.

Ночь февральского новолуния выдалась для Катериненкирхе беспокойной. Сначала внутри неё колобродил призрак, пытаясь досочинить свой опус магнум, не завершённый при жизни и не отпускавший его в посмертии. Едва на призрака снизошло вдохновение, кирха ощутила, как некто отомкнул её двери заклинанием. Почуяв посторонних, призрак вздрогнул и ощетинился незримыми иглами эктоплазмы.

– Я могу приказать вам, неведомый музыкант, – усмехнулась незнакомая фрау, – но предпочла бы договориться. Говорят, ваша музыка пугает…

В воздухе пробежали искры. Призрак ощутил, что во власти незнакомки – потребовать от него раскаяния за недавнюю выходку на концерте, но беспокойный дух упрямо не чувствовал вины. Видят боги: его вела сама музыка, и не было сил противиться этому!

– Я задумала концерт-мистерию в мрачных тонах, – добавила фрау. – Хочу, чтобы вы завершили свою работу, а затем исполнили её там и тогда, где и когда я укажу.

Приказы не потребовались вовсе. В предложении, которое властная незнакомка принесла с собой, нежданно воплотилась заветная мечта призрака, не достигнутая при жизни. Впервые за долгие годы его наняли не повторить чужое, а исполнить своё. Впервые его хвалили за то, в чём раньше упрекали: за «излишний» драматизм и «кошмарную» тяжесть собственных сочинений.

– Скажите, уважаемый призрак, как могу к вам обращаться?

Ничуть не смущаясь, фрау взошла на кафедру, с которой утром звучала благая проповедь, и оставила там ручку с листом бумаги. Ручка дёрнулась, зависнув в воздухе, и понеслась в танце по белому прямоугольнику.

«Моё имя Гюнтер. Если бы я веровал в Господа, то счёл бы вас его посланницей. Но, кажется, вы сами себе госпожа. Я буду счастлив приложить свой скромный дар к воплощению мистерии, задуманной вами. Ввиду предстоящих гастролей позвольте просьбу: обрести предмет, в который можно вселиться. В качестве такого сгодится любой, самый малый, духовой инструмент. И встречный вопрос: как величать вас?»

Прочтя ответ, фрау полезла в недра своей сумки, что видом напоминала кленовый лист. Когда облегчемодан – а это был он, принявший удобную форму, – выдал искомое, фрау кивнула. В её ладонях возникла глиняная свистулька в виде птички.

– Моё имя Персефона, – с лицом торжественным и серьёзным представилась ночная гостья. – Осенняя княгиня, супруга владыки Самайна.

***

Мглистый сумрак горного леса полнился птичьим писком. Неутомимые пушочки приветствовали рассвет последнего дня зимы, но сонное солнце, едва погладив птах по мягким перьям, скрылось в тяжком одеяле снеговой тучи. Серая пелена, подхваченная северным ветром, размыла горизонт и похитила краски у леса.

В ледяном сердце метели слышался стон, и одинокий тёплый огонёк спешил сквозь снежную пляску к нему навстречу. Где бы ни оказалась Зимняя царевна в момент поворота Колеса года – Бригитте будет дано отыскать и помочь.

Большая белая лань изнемогала под деревом, и в её синих очах стояли слёзы.

– Не бойся, – девушка с волосами золотого света склонилась над ланью, накрыла тёплым пледом. – Важный срок пришёл, но ты справишься, а я тебе помогу. Всё завершится хорошо, как и всякий прежний раз, хоть ты об этом и не помнишь…

Издав гортанный вопль, Царевна-лань забилась в судорогах. Поток талой воды хлынул из её промежности, обдав юбки Бригитты. Та, ничуть не смутившись, ловко выловила из потока первую Весну, укутала нежное тельце в серый кулёк:

– Здравствуй, Марта!

Разглядывать Марту было некогда, ибо в мир спешила Аврил. Ей, как и в прошлые рождения, достался кулёк цвета ясного неба. Третья Весна, Майя, явилась следом и была поймана в одеяло оттенка юной зелени. Бригитта погладила измученную Царевну по холке, и та, шумно выдохнув облачко пара, обмякла меж древесных корней.

– Дорога от Имболка до Остары короче, чем от искры до любви2…

Приглядевшись, наконец, к Вёснам, Бригитта хихикнула. Помимо разноцветных, как и положено, глаз, девочки могли похвастаться острыми шерстяными ушками.

– Ох, я же обещала Эрику фото! – спохватилась Бригитта, ища телефон.

Увлёкшись съёмками стремительно растущих тройняшек, Бригитта едва не упустила миг прощания с Зимней царевной. По щиколотку в талой воде, с тремя кульками на руках, богиня плодородия и творческого огня всё-таки успела подарить Царевне тепло объятий её дочерей прежде, чем та обратилась в ослепительно-белый сугроб.

Взявшись за руки, Марта, Аврил и Майя отправились в мир. Бригитта глядела, как талые прогалины и робкие первоцветы отмечают их путь, и устало улыбалась вслед.

– Почти не слышится шёпот смерти за гомоном птичьих стай.

О самом главном напомнит ветер: весна – это ты. Настань!3