Читать книгу Пустой дом Шерлока Холмса (сборник) - Антология - Страница 10

Постой со мной здесь, на террасе, потому что это может быть последний наш спокойный разговор.

Холмс мягко взял меня за рукав и повел на маленькую террасу, располагавшуюся позади прекрасного дома, которому пришлось повидать немало зла. Мы уехали от фон Борка связанными, сидя в машине спиной вперед. Холмс прикурил нам обоим сигареты с видом человека, пишущего последнюю главу в деле всей своей жизни.

– Что вы имеете в виду? – спросил я нарочито бодрым тоном. Это было непросто, потому что в какой-то момент вечер внезапно стал холодным и неуютным, а лунный свет напомнил о давно ушедших днях и навеял мысли о неясном будущем.

– Только то, что мы можем больше не увидеться, Уотсон. – Мрачный голос моего друга будто сгустил пространство между нами.

– Вы имеете в виду завтрашний день?

Холмс улыбнулся, по-прежнему не отводя глаз от темной линии горизонта над водой.

– Я имею в виду вообще, Уотсон.

– Но, Холмс, бросьте…

– Я совершенно серьезен, Уотсон. Вы же знаете, я всегда говорю правду. – Он быстро взглянул на меня и вернулся к своей сигарете. Вечер, казалось, стал еще холоднее.

– За исключением вашего разговора с фон Борком пару минут назад, – ответил я так решительно, как смог, отчаянно желая удержать его взгляд еще на одно мгновение.

Холмс пожал плечами и отмахнулся. Длинные бледные пальцы зачерпнули облако дыма и отбросили его в сторону.

– Это было совсем другое дело, и вы понимаете, о чем я.

Он глубоко вздохнул и покачал головой. Этот жест был мне хорошо знаком.

– А правда заключается в том, Уотсон, – продолжил он, все так же глядя куда-то вдаль, – что еще до рассвета эта страна вступит в войну, и покой и благоденствие сменятся беззаконием и смертью. Убийство в Бирлстоуне станет лишь каплей в океане бесчеловечных преступлений. Кто знает, что с нами будет, Уотсон? Вы вернетесь в армию, а я продолжу работать на правительство, а что будет дальше? Вы же понимаете, что захват фон Борков – только начало.

Мы немного постояли в полной тишине. Внезапно меня охватило болезненное чувство, такое же, какое я ощущал все те годы, когда считал, что Холмс встретил свою смерть в струях Рейхенбахского водопада вместе с профессором Мориарти. И снова мне почудилось, что мир вокруг меня замер.

День умирал, и вот уже единственным источником света было звездное небо над нами. С тяжелым сердцем я развернулся, чтобы вернуться к машине, как вдруг с огромным удивлением услышал, что Холмс тихо смеется. Он явно думал о чем-то приятном и далеком. Только вот о чем, я не знал, мне никогда не удавалось угадать ход его мыслей.

– Что, Холмс? – Мой голос был безжизнен, почти мольба, чуть громче шепота. Все же не существовало ни иной силы на этой земле, ни иного человека, способного так раздразнить во мне любопытство, как тот, кто сейчас стоял возле меня.

Он улыбнулся, на этот раз шире, и снова вернулся к действительности, но лишь для того, чтобы взять меня с собой в наше прошлое.

– Помните тот вечер в Сток-Моран, Уотсон? Я знаю, с тех пор прошло много лет.

Внезапно я почувствовал, как камень упал с моей души, стоило ему напомнить об одном из наших приключений, которые со временем стали составлять суть моей жизни.

– Конечно помню, – вырвалось у меня. – Наша первая слежка. Да я больше в жизни так не нервничал!

– Да, это было одно из самых необычных и интересных дел, – согласился Холмс.

– Едва ли необычнее дела союза рыжих, – запротестовал я, чувствуя, как ко мне возвращаются воспоминания о годах совместной работы.

Холмс громко захохотал, вспомнив рыжеволосого клиента и тайну, которая некоторое время окутывала его самого и его маленькую мастерскую.

– Да уж, Уотсон, не необычнее.

Явно охваченный воспоминаниями, Холмс неожиданно заговорил приподнятым тоном. Я, как всегда, старался не отставать от него, и мы стали вспоминать наши старые дела и удивительные приключения, как будто все это происходило вчера.

В какой-то момент я мог поклясться, что на дворе был не август 1914-го, и мы стояли не на террасе в мире, замершем на пороге войны. Я даже чувствовал тепло и потрескивание огня, как будто мы снова сидели друг напротив друга в нашей квартире на Бейкер-стрит. Снаружи в закрытые ставнями окна стучался дождь, а ветер гнал мимо клочья густого тумана, в то время как мы тихо пили чай: я – держа в руках вечернюю газету, а Холмс – свой извечный блокнот. Внизу миссис Хадсон готовила ужин, и дивный запах медленно поднимался вверх по лестнице, пробуждая во мне сильнейший аппетит.

И все мое существо преисполнилось ностальгией по Бейкер-стрит: табачный дым, от которого по вечерам у меня вечно щипало глаза, мягкие звуки волшебного творения Страдивари утром по воскресеньям, прекрасный вид из окна на улицу, магазины и людей, радостное возбуждение при появлении нового клиента.

Холмс был прав. Прошло много лет, и пусть будущее непредсказуемо, но прошлое изменить невозможно. Никто не отнимет у меня лет, проведенных на Бейкер-стрит, 221b, в самом центре Лондона. Что бы ни случилось дальше, это место навсегда останется для меня домом.

– Нам действительно было весело, Уотсон, – неожиданно сказал Холмс, будто отвечая на мои мысли, а не на слова.

Он повернулся ко мне. Да, прошло много лет, и теперь, стоя всего в нескольких футах от него, при свете луны я замечал на его лице сеть морщинок вокруг глаз и губ, впалые щеки и серебряные нити в волосах цвета воронова крыла. «Он уже немолод», – напомнил я себе и вдруг осознал, что за два последних года мы с ним практически не виделись.

– Времена меняются, Уотсон, и боюсь, нам не остается ничего другого, как измениться вместе с ними. – В его чуть охрипшем голосе теперь слышался акцент, вероятно возникший после общения с американцем.

Всматриваясь в его лицо, я заметил грусть в его благородных чертах. Он прав. Времена действительно изменились. Мир, в котором он родился и вырос, который принадлежал ему, прекратил свое существование. И та жизнь, которую мы вели, теперь по не зависящим от нас причинам была нам больше не доступна. Газовые фонари уступили место электричеству, а повозки на конной тяге – машинам. Телеграммы, которые Холмс раньше получал и отправлял ежедневно, устарели и использовались крайне редко. Но его метод расследования, насмешки над которым я слишком часто слышал от полицейских из Скотленд-Ярда, теперь стал для них основой ведения любого дела.

Раньше Холмс был известен своим удивительным пытливым умом и энергичностью в расследовании, и эти качества делали его самым выдающимся сыщиком мира. Теперь же он стал частью далекого прошлого, вместе с рассказами, бледными красками запечатлевшими жизнь незаурядного человека, обладавшего уникальными способностями. Я надеялся, что эти рассказы говорили еще о дружбе и преданности.

Эти размышления не улучшили мое настроение, и я не удержался от грустной усмешки над самим собой и попытками стреножить свои чувства. К своему удивлению, я понял, что с возрастом становлюсь все более сентиментальным.

Повернувшись к серебристой тропинке, извивавшейся в густой темной траве, отделявшей нас от черной кромки воды, я усердно старался смириться с мыслью о том, что все это давно прошло и не вернется никогда. Больше не будет никаких дел и засад с преследованиями, не будет ни миссис Хадсон, ни Бейкер-стрит, ни «друга Уотсона».

И чем дольше я думал об этом, тем сильнее ощущал, как теплый осенний ветер пронизывает меня до костей. Пути назад не было, потому что уже ничто не повторится. Ноги едва держали меня, начинала кружиться голова. Да это и неудивительно, учитывая, какой сегодня выдался денек.

– С вами все в порядке, Уотсон? – мягко спросил Холмс. Без всякого сомнения, он почувствовал мое отчаяние. Я никогда и ничего не мог скрыть от этого человека.

– В полном, – все же попытался солгать я, но его долгий взгляд дал мне понять, что у меня опять ничего не вышло.

И в этот момент сжавшие мое сердце тиски ослабли. Его серые глаза, такие знакомые, сиявшие ярче звезд над нашими головами, смотрели спокойно и уверенно. Он ни капли не изменился. И ничего не изменилось. Теперь я это видел, он мне это показал. На краткое мгновение он стал прежним собой, и только его лицо с ехидной усмешкой лучилось непривычной для него теплотой.

Должно быть, я расхохотался, потому что он сделал то же самое, будто следовал за каждой моей мыслью. И я снова увидел сильного молодого человека с пробиркой в руках, полного сил и упорства и желания приложить их к выполнению своей работы, которая вскоре составит суть его и моей жизни.

Постепенно образ нашей первой встречи померк перед моими глазами, но этого было достаточно. Одному Богу известно, сколько прошло времени с той встречи в лаборатории под госпиталем, и мы все еще оставались друзьями.

– Будь что будет, – сказал он. А он всегда был прав.

Когда они повернули к машине, Холмс указал в сторону освещенного луной моря и задумчиво покачал головой.

– Собирается ветер с востока, Уотсон.

– Да нет, Холмс. Слишком тепло.

– Старина Уотсон! Вы – единственная постоянная величина в этом изменчивом веке.