Читать книгу Современная греческая поэзия - Антология, Питер Хёг - Страница 6

Куда все они делись, куда исчезли?

Тот, который когда-то хотел изменить весь мир,

ребёнок, ни минуты не сидевший тихо,

потом любовь: ранимый отрок,

и армия: дерзкий, крутой, бесстрашный,

и ещё дорога: пылкий странник.

Куда они делись, куда исчезли?

Какой-то ветер окутал их и унёс.

А тот, который, оставшись один, испугался бессонницы —

пожалуйста, вот он: бродит сейчас по улицам

с яблоками и обогревателями в руках.

Позвать тебя по имени я уже не могу.

Но всё же сигнал какой-нибудь пошли мне.

Потому что я один

как после убийства дым над стволом пистолета или как

смоковница дикая

выросшая внезапно в черноте пепелища.

Как причастная лжица

с вечера во рту завтрашнего покойника или как дубок

на месте казни,

я один и жду тебя,

навострив все чувства:

как коты, ждущие приглашения из таверны. С единственным глазом,

у которого вместо зрительного нерва

само небо под микроскопом,

и с единственным ухом, у которого вместо барабанной перепонки

не более, чем шатёр цыганский.

Со словами, бросающимися врассыпную,

как при виде поезда козье стадо,

и с тёмной душой ещё, которая всё-таки многое видит, как одинокий

под лупой запертый глаз часовщика: я один.

Я один и жду тебя.

Здесь мириады шелестов ветра,

неистребимый запах смолы и бензина.

Всё здесь, всё здесь: одряхлевшие велосипеды, мопеды,

автобусные зеркала, головы фур.

Всё здесь, всё здесь: хромые трициклы, раскуроченные такси,

и даже куриной царицы трон,

заднее сиденье прогнившего Мерседеса.

Всё здесь, всё здесь: утопленные трактора,

вальцы от дорожных катков,

экскаваторы Дойч, Катерпиллар, всё здесь, всё здесь, и в той же

куче —

тысячи вечных «люблю», сказанных посреди

металлолома, репьёв и кала.

Я устал от высокогорий

и хочу спуститься,

поцеловать руку земной Марии,

которая расправляет плети плюща в саду

и тут же рядом, за оградкой каменной, варит варенье.

Я устал, говорю вам, совсем устал,

ночь всё больше меня терзает,

и неудержимая лихорадка,

как враги – разгромленный гарнизон, захватывает меня.

Предвечерье уже,

а я на сёла, на зелёные свежие пашни вдали на равнине

всё смотрю.

Предвечерье уже и скоро начнёт смеркаться.

Ткётся смерть на ржавых водяных мельницах, птицы

вспархивают, улетают,

и, глубоко внутри их ушей, безумцев

псы преследуют,

псы преследуют и набат.

Мёртвого ребёнка несли в гробу.

Несли по проулкам мимо запертых табакохранилищ,

мимо парикмахерских, лотков и «цыганских» кабаков.

Проносили мёртвого ребёнка,

и никто в толпе не перекидывался взглядом,

не заговаривал с идущим рядом.

Дома склонялись безмолвно, склонялись скорбно, низкий ветер шёл

воровато, скрытно, переходил на ту, на ту сторону улиц, и

морская волна тревожно,

тревожно к себе подзывала свои плески, своих детишек.