Читать книгу Большое собрание преданий, сказок и мифов западных славян - Антология - Страница 7

Одиннадцать уже пробило,

а лампа все еще светила,

а лампа все еще горела,

что над иконою висела.

На стенке комнатки низкой

Был образ Девы Пречистой,

Матери Божьей с младенцем Христом,

Как розы бутон с прекрасным цветком.

А перед ликом светлым

девушка на коленях,

лицо к земле склонила,

руки в молитве сложились,

слезы из глаз ее падали,

грудь тоскою теснилась,

плакала бедная девушка,

слезы так и катились:

«Господи! Где же мой батюшка?

Травкой могилка покрылась!

Господи! Где моя матушка?

И та под землею сокрылась!

Сестра и год не прожила,

а брата пуля стерегла.

Когда бы милый рядом был,

отдать бы жизнь хватило сил,

но он давно в чужом краю,

не слышно там печаль мою.

Как на чужбину собирался,

все утешал, все улыбался:

«Любимая, ты лен посей

и понапрасну слез не лей,

а в первый год – пряди, пряди,

и на второй – холсты бели.

На третий – шей и вышивай,

рубашки к свадьбе собирай.

Рубашки только ты сошьешь,

венок из руты заплетешь».

Рубашки те давно я сшила,

в сундук с приданым уложила,

завяла рута на веночке,

а нету, нету все дружочка!

В свете ль бродит он широком,

камнем в море ли глубоком —

где пропал мой ясный свет?

Лета три как вести нет!

Мария, Дева непорочная,

Ты моя защита прочная:

мне верни любимого,

одного-единого,

мне любимого верни

или жизнь мою возьми,

жизнь его – весенний цвет,

без него не мил мне свет.

Мария, Матерь милости,

куда без Твоей жалости!»

Погнулся образ на стене,

забилось сердце в глубине,

лампа, что едва горела,

вспыхнув, сразу потемнела.

То ли буря погасила,

то ль знаменья злого сила!

Слышишь, что там? что за звук?

А в окошко: тук! тук! тук!

«Спишь, красотка, или бдишь?

Что, красотка, не глядишь?

Ждешь меня или забыла?

Тут я, тут, жених твой милый —

Мне верна иль изменила?»

«Ах, мой милый, жизнь моя!

Я молилась за тебя!

Моя мольба тебе подмога,

за тебя прошу у Бога!»

«Брось молитвы! Встань, иди,

впереди вся ночь в пути.

Месяц светит нам в подмогу.

Ну, невеста, нам в дорогу!»

«Боже правый! Ты о чем?

Да куда же мы пойдем?

Воет буря, ночь темна,

ночь для смертных – время сна».

«День как ночь, а ночь как день,

Все равно, что свет, что тень.

Я до криков петухов

мужем стать твоим готов.

Не тяни, вставай, иди,

У нас венчанье впереди!»

Ах, как была ночь глубока!

Светил лишь месяц свысока.

И тихо, пусто все вокруг,

лишь ветра вой и рядом друг.

Он впереди – все скок да скок,

она за ним, к шажку шажок,

Псы разом взвыли в тишине,

учуяв пару вдалеке,

и выли, выли беспокойно,

как будто рядышком покойник!

«Прекрасна ночь, ясна – как раз

Встают из гроба в этот час

усопших тени – встретив их,

ты не лишишься чувств своих?»

«Чего бояться? Ты со мной,

а око Божье надо мной, —

скажи-ка лучше, милый мой,

здоров ли, жив отец родной?

И захотят отец и мать

меня в семью свою принять?»

«Ты слишком много говоришь!

Иди скорее, – увидишь,

иди скорее, час не ждет,

дорога далеко ведет.

Что правой держишь ты рукой?»

«Молитвослов всегда со мной».

«Брось это прочь, слова молитв

тяжеле всех могильных плит!

Брось это прочь, без ноши путь

гораздо легче, не забудь».

Он книжку бросил что есть сил,

И одолели десять миль.

Путь шел их по горам пустым,

по скалам, по лесам густым.

В ущельях несся хищный вой,

и филин ухал над главой,

несчастье будто предрекал,

невесту бедную пугал.

Он впереди – все скок да скок.

Она за ним – к шажку шажок,

по скалам острым, по шипам

ступать пришлось ее ногам,

и белы ножки где ступали,

следы кровавы оставляли.

«Прекрасна ночь, ясна – как раз

живых и мертвых встречи час.

Готова ль ты, дружочек мой,

увидеть мертвых пред собой?»

«Чего бояться? Ты со мной,

а рука Божья надо мной.

Скажи-ка лучше, милый мой,

а как обставлен домик твой?

Чиста ль светлица? Весела?

И храм далеко от села?»

«Ты слишком много говоришь!

Уже сегодня поглядишь.

Скорей идем, бежит наш час,

дорога долгая ждет нас.

А что несешь за пояском?»

«То четки я несу в твой дом».

«Как змеи, четки обвились,

тебя задушат, берегись!

Сними и выброси скорей,

и поспешим мы веселей!»

Отбросил четки что есть сил,

и одолели двадцать миль.

Теперь дорога низом шла,

через болота и луга,

на топях низких вдоль реки,

кружась, мигали огоньки.

По девять два ряда летят,

как будто к гробу встали в ряд,

и жабий крик вещает что-то,

как погребальный хор с болота.

Он впереди – все скок да скок,

она за ним – слабей шажок,

осока – всех ножей острей,

как бритва, режет ножки ей,

на папоротнике вдоль воды

ее кровавые следы.

«Прекрасна ночь, ясна – как раз

живым спешить к могилам час.

Не страшно ли, дружочек мой,

Увидеть мертвых пред собой?»

«Ах, не боюсь, ведь ты со мной,

и воля Бога надо мной!

Давай лишь чуть передохнем,

немножко дух переведем,

дыханье сбилось, в ножках дрожь,

и в сердце словно острый нож!»

«Сейчас должны мы поспешить,

ко времени должны прибыть:

Ждут гости, пенный ждет нас квас,

и как стрела летит наш час —

А что там, мой дружочек,

на шее за шнурочек?»

«То крестик матушки моей».

«А ну, сними его скорей,

Все беды из-за злата,

Беду несет, проклято!

Отбрось его, девица,

и станешь словно птица!»

Отбросил крест что было сил,

и одолели тридцать миль.

А на равнине широкой

дом показался высокий.

Высокие узкие окна в ряд,

и колокольни строгий наряд.

«Вот, дорогая, мы уже здесь!

Видишь – не видишь все, что тут есть?»

«Ах, ради Бога! Ведь это храм?»

«Нет, не храм, это замок мой там!»

«Кладбище это? Могильный ряд?»

«То не могилы, это мой сад!

Ты на меня посмотри поскорей

И через стену – прыг веселей!»

«Нет, подожди, оставь меня так,

Облик твой странен, на нем смерти знак,

Дыханье твое – отравленный смрад,

И в сердце твоем и лед, и яд!»

«Не бойся, милая, ничего!

В доме моем полно всего:

мяса полно, без крови блюда,

сегодня впервые иначе будет!

А что в узелке ты несешь, дорогая?»

«Рубашки, что сшила, тебя ожидая».

«А нам их нужно только две:

одна тебе, другая мне».

Взял узелок и, словно вор,

на гроб забросил, за забор.

«Не бойся, прыгай, на меня глянь,

Свой узелок сама достань».

«Ты шел всегда передо мной,

я за тобой дорогой злой,

так будь и нынче впереди,

дорогу укажи, иди!»

Перемахнул одним прыжком,

не чуя хитрости ни в чем;

подпрыгнул вверх, как бы взлетел,

ее нигде не углядел,

лишь что-то белое мелькнуло,

в ночном тумане утонуло,

спасенье для нее нашлось,

того не ждал ее злой гость!

Стоит каморка тут, стоит,

засов железный дверь хранит,

она дрожа туда вошла,

дверь за собою заперла.

Темно в каморке, окон нет,

сквозь щели – только лунный свет,

строенье крепкое, как клеть,

а посреди лежит мертвец.

Хей, а снаружи шум и толк —

могильных чудищ грозный полк,

стучат и воют – сотни тут —

и песню жуткую поют:

«В могилу, тело, поспеши,

раз не сберег своей души!»

И стук раздался: бух, бух, бух!

Стучит снаружи ее друг:

«Вставай, мертвец, вставай скорей,

открой затворы у дверей!»

И мертвый очи открывает,

и мертвый очи протирает,

собравшись, голову поднял,

вокруг себя все озирал.

«О, святый Боже, помоги,

от дьявола убереги!

А ты, мертвец, ложись сейчас,

Господь покой тебе подаст!»

И мертвый голову роняет,

и очи крепко закрывает.

И снова звуки: бух, бух, бух!

Сильней стучит ужасный друг:

«Вставай, мертвец, вставай скорей,

открой засовы у дверей!»

На этот стук, на этот глас

поднялся мертвый в тот же час,

как будто снова он проснулся,

к дверям руками потянулся.

«Христе Иисусе, вечный Спас,

помилуй душу в страшный час!

Ты, мертвый, не вставай, ложись,

на милость Бога положись!»

И мертвый без движенья лег —

глаза пустые в потолок.

Снаружи снова: бух, бух, бух!

В глазах мутится, гаснет слух!

«Вставай, мертвец, хола, хей, хай,

и нам живую отдавай!»

Ах, трудный час, ужасный час!

Мертвец поднялся в третий раз,

глаза пустые повернул,

на полумертвую взглянул.

«Мария Дева! Рядом стой!

И Сын Твой будет пусть со мной.

Я прежде не о том просила,

прости меня, я согрешила!

Мария, Матерь Милости,

от зла меня спаси, спаси!»

И тут поблизости как раз

крик петуха туман потряс,

и, отовсюду повторен,

понесся крик со всех сторон.

Тут мертвый, что столбом стоял,

на землю, как бревно, упал,

снаружи тихо – смолк весь звук,

исчез мгновенно страшный друг.

А утром люди к мессе шли,

картину страшную нашли:

пуста могила, гроб раскрыт,

в каморке девушка сидит,

и клочья свадебных рубах

висят на памятных крестах.

* * *

Девушка, ты верно сделала,

что о Боге только думала,

друга злого не послушала!

А решила б по-другому,

так пришла б к концу дурному:

не рубашек клочья были —

тела клочья на могиле!