Читать книгу Бой бабочек - Антон Чиж, Лана Вилан - Страница 12

Разных звезд повидала сцена «Аквариума». Но такую видела впервые. Звезда возвышалась над сценой могучим ростом, легонько помахивала докторским саквояжем желтой кожи и перекатывала во рту незажженную сигариллу. Что было большой удачей для всех. От запаха этой никарагуанской сигариллы, говорят, падали в обморок крепкие извозчики, а барышни лишались чувств. Да что там барышни, сам директор Департамента полиции Зволянский однажды неудачно вышел на лестницу, где раскуривалась сигарилла, упал в обморок и, придя в себя, долго не мог вспомнить, где находится. Пришел в себя, только когда поднесли портрет его супруги. Говорят, при этом сильно закричал.

Звезде никто – даже начальство – не мог сказать слово поперек, не то что запретить курить в присутственном месте бесчеловечную гадость. И вообще звезда отличалась вздорным характером и умением говорить в лицо дуракам все, что о них думает. Но эти выходки терпели. Потому что в России, а может, и Европе не было другого такого великого криминалиста, как Аполлон Григорьевич Лебедев. О заслугах и научных открытиях можно говорить так долго, что это наконец наскучит. Довольно и того, что он открыл антропометрическое бюро по методике бертильонажа, в котором вел и расширял ненавистную воровскому миру картотеку преступников.

Левицкому сильно повезло никогда не иметь дела с Лебедевым. Но он был наслышан, как однажды строптивый пристав посмел оспорить обнаруженные улики, за что был отправлен головой в реку Мойку. А потому Левицкий старательно держался как можно дальше от Лебедева.

Между тем Аполлон Григорьевич, героически скрестив руки, отчего стал похож на памятник самому себе, потребовал показать, ради чего его оторвали от важной работы.

– Дайте насладиться зрелищем! – прогромыхал он.

Заранее призванный мастер сцены Варламов послушно дернул за механизм. Снизу неспешно выпорхнуло тело, свисавшее с троса. Судя по платью и ботиночкам, оно принадлежало женщине. Руки болтались плетьми, верхняя часть туловища и плечи стянуты расписной шалью накрест. Повешенная была бы похожа на десятки других жертв, если бы не лицо.

– О, вот это подарок! – с удовольствием заявил Лебедев. – Умеете находить редких красоток, прямо талант у вас, друг мой Ванзаров!

Лицо погибшей было необычно: высохшая мумия, с ввалившимися щеками, острым носом, торчащими скулами и мутными шарами глаз, торчащими из ям глазниц. Кожа черноватого оттенка натянулась, как на барабане. Не зря Икоткин принял мумию за мертвую ведьму. Да и Ванзаров не сразу привык. Трудно сказать, какая она была при жизни, но сейчас дама была страшна, как… только может быть страшна сама тьма.

– Какой яд дает на коже такой оттенок? – тихо спросил Ванзаров, хотя Александров с приставом и Турчановичем разумно держались у края сцены. От греха подальше, так сказать.

– Это не яд, друг мой! – последовал ответ, подчеркнувший превосходство науки над серостью сыска.

– Перед смертью напилась медного купороса?

– Не лезьте в криминалистику, как я не лезу в вашу логику, – заметил Лебедев. – Это не яд и не купорос, а сыровяленая барышня. Вот так-то!

Механизм подъемника находился в неустойчивом равновесии. От малейшего движения тело скользило вниз. Ванзаров поймал трос и вернул мертвую барышню на место.

– Ишь шустрая, плутовка! – И Лебедев засмеялся своей искрометной шутке.

– Аполлон Григорьевич, сколько она висит?

– Хотите спросить, друг мой, сколько вялилась?

Ванзаров кивнул.

– Полагаю, не меньше трех месяцев… Точнее скажу, когда попадет ко мне на прозекторский стол. То, что вижу сразу: веревка глубоко вошла в кожу, значит, ее не трогали с момента повешения, – Лебедев глянул на господ, которые держались на приличном расстоянии. – Хотите совет, друг мой? Не ищете здесь того, чего нет…

– Чего не надо искать? – так же тихо спросил Ванзаров.

Ему погрозили крепким пальцем.

– Знаю вас, уже придумали красивую историю: загадочное преступление, таинственная смерть. Все проще простого, не берите в голову, пусть вон пристав-подполковник дело заводит, а вы отправляйтесь в отпуск. Заслужили.

– Какие факты говорят, что сыровяленая барышня погибла «проще простого»?

– Да вы же сами это видите, разве нет? – Лебедев подмигнул.

Ванзаров, конечно, осмотрел ее не прикасаясь, пока ждал Лебедева. На теле и платье не было следов борьбы, ногти не поломаны, прическа не растрепана. Даже шаль не развязана.

– Намекаете на самоубийство?

– Не намекаю, это очевидно, друг мой. Как мне, так, полагаю, и вам. От несчастной любви барышня сунула голову в петлю, трос поехал вниз, дыра в полу как раз позволяет свободно пройти телу, что мы наблюдали. Съехала и провисела три месяца. Хорошенько провялилась. И еще могла в три раза дольше провисеть, окончательно мумифицироваться. Ее случайно нашли?

– Почти случайно. Этим подъемником давно не пользовались.

– Ну вот! А под сценой сквозняки гуляют, как вам прекрасно известно. Вот барышня и приготовилась до вяленого мяса, – поставил Лебедев победную точку.

Ванзаров поманил Варламова, который топтался в одиночестве. Мастер сцены подошел с большой неохотой. За ним, как за приговоренным, следили и Александров, и пристав.

– Откуда эта петля? – спросил Ванзаров, указывая на веревку, что сдавила шею жертвы, намертво прицепившись к тросу.

Варламов только покосился и отвернулся. Зрелище было тягостным, прямо сказать, омерзительным. Для тонкой театральной души – невыносимым.

– По своей надобности вяжем, – пробормотал он.

– Что же это за надобность? Провинившихся актеров вешать?

Мастер сцены окончательно помрачнел, как будто его уже подозревали.

– Когда груз большой поднимать надо, мы, чтоб сподручней было, вяжем такие рукояти. Трос тянуть ловчее выходит, – словно оправдываясь, добавил он.

Ванзаров отпустил Варламова, но уходить разрешил не дальше рампы.

– Не могу согласиться, Аполлон Григорович, – сказал он.

Лебедев хищно перекинул в зубах сигариллу.

– А что так? Ваша лженаучная психологика не разрешает?

– Нет, физика, – ответил Ванзаров.

– Ох ты. Это что-то новенькое. Ну, блесните познаниями на уровне 5-го класса гимназии.

– Рассмотрим идею самоубийства, – сказал Ванзаров, пропуская мимо ушей укол.

– Ну, попробуйте, – разрешил Лебедев.

– Барышня решает покончить с жизнью. Что ж, ее право. Она взволнована, в слезах, в истерике, в нервах…

– Где физика? Подайте мне физику!

– Она выбирает не яд, не прыжок с моста, что у нас частенько проделывают, а повешение… – продолжал Ванзаров.

– Требую физику! – не унимался Лебедев. – Долой психологику!

– …И не находит ничего другого, как прийти в театр, за кулисы, найти трос, найти на нем петлю и сунуть в нее голову. Не странен ли поступок?

– Мало ли глупостей люди совершают?

– Она хочет свести счеты с жизнью, причем не дома, а в публичном месте. Что это значит?

– Не знаю, не вскрывал ее.

– Вывод: барышня прекрасно знает театр изнутри, знает машинерию сцены. Или служила в театре, или хорошо знакома с кем-то из театральных работников. С этим согласны?

Для виду фыркнув, Лебедев согласился.

– Итак, она знает, что на тросах, которые поднимают декорации, есть особые петли, – продолжил Ванзаров, – о чем лично я узнал только сегодня. А если так, она не может не знать самого главного…

– Чего же? – с интересом спросил Лебедев.

– Если сунет голову в петлю и прыгнет, чтобы повеситься, трос под ее тяжестью уедет вниз. Она сильно ударится коленями. Или повредит шею. Вот вся физика.

Аполлон Григорьевич стал серьезным.

– Что хотите этим сказать?

– Прежде вы ответьте: на чем можно повеситься дома?

– На чем угодно. Хоть на дверной ручке. Помните случай в Песках[8], когда жена удавила мужа полотенцем на спинке железной кровати, да еще и лежа? Пыталась меня обмануть, дурочка: дескать, умер во сне любимый супруг…

– То есть нужно нечто прочное, упор для веревки.

– О великое открытие!

Ванзаров указал на трос и тело.

– Подъемник с противовесом находится в неустойчивом равновесии. Тронь – поедет. Можно предположить, что жертва не только сунула голову в петлю, но и держала противоположный трос, пока не умерла?

– Исключено, – резко ответил Лебедев.

– Логический вывод из противоречия: ей кто-то помог, – сказал Ванзаров. – Честно признайтесь: найдется в вашем опыте подобное повешение в театре?

Спорить невозможно: не то что в опыте самого Лебедева, в опыте полиции ничего подобного не случалось. В чем криминалист вынужденно согласился.

– Устроили приставу головоломку, будем теперь снимать! – сказал Лебедев и позвал несчастного Варламова, чтобы помог с телом.

Ванзаров подошел к Александрову, который пребывал в нервном «мандраже», как говорят в театре про актерское волнение перед выходом на сцену.

– Господин Ванзаров, спасите! – Он молитвенно сложил руки.

– От чего вас спасти?

– Через два дня у нас великое представление, о котором будут помнить в веках! Умоляю, не дайте ему сорваться!

Ванзаров искренне не понимал, почему обнаружение тела может помешать бенефису. Театр никто закрывать не собирается. Во всяком случае, пока.

– Вы не человек театра, вы не можете понять катастрофы! – с плачущей интонацией начал Александров, что для крепкого мужика с окладистой бородой и хитринкой в узких глазах казалось перебором. – Если об этом узнают, Отеро и Кавальери закатят истерику и откажутся выходить на сцену, где… где был труп. Публика начнет сдавать билеты, и мы погибнем! Окончательно! Совсем!

– Разве нельзя перенести представление? – спросил Ванзаров, что с точки зрения логики было проще всего.

– О, вы не понимаете! – опять затянул Александров. – Тридцатого августа заканчивается летний сезон частных театров, открываются государственные театры. Хуже того, наш театр на весь зимний сезон снят Николаевым-Соколовским с русской опереточной труппой, которую он набирает в Москве! Мы не сможем передвинуть великий бенефис!

Эмоции лились на чиновника сыска крутым кипятком. Обжигало и шипело. Что вовсе не добавляло любви к театру.

– У меня в запасе несколько часов, – сказал Ванзаров. – Вечером уезжаю в отпуск. Чем смогу – помогу. Дальше дело будет вести господин пристав.

– Кто? Я?! – поразился Левицкий, будто в участке был другой пристав.

Александров чуть было не брякнул «это конец», но вовремя сдержался.

– Господин Ванзаров, все что угодно, мой театр в вашем распоряжении!

Предложение было заманчивым. Но не настолько, чтобы променять его на отпуск. Ванзаров всего лишь спросил, как быстрее попасть под сцену.

– Варламов, люк! – рявкнул Александров так, что пристав вздрогнул от неожиданности. – Господин Ванзаров, извольте встать вот сюда…

Ему указали на кругляш, вделанный в пол сцены, полтора аршина в диаметре. Ванзаров бесстрашно шагнул в середину. Пол под ним чуть вздрогнул и поехал вниз. Ванзаров начал опускаться, как Каменный гость, который проваливается в преисподнюю, унося с собой погибшую душу Дон Жуана. Или как Орфей, который спускался в ад по своим делам. Хорошо, что Лебедев был занят телом. А не то Ванзарову еще долго пришлось бы выслушивать шуточки о похождениях в загробном мире.