Читать книгу АГУ работает, заявок нет - Антон Владимирович Чумаков - Страница 5

Как называются внутренние органы (такие вкусные внутренние органы) у курицы? Печень там, сердце, легкие и т. п. Потроха? Ха-ха, неправильно. – «Разности»!

Чк-ш-ш. Перемотка назад (далеко назад).

Вечер. Отец (№2) делает курице вскрытие. А я за компанию раскрашиваю фломастером карточки с «ЖИ» и «ШИ». Кухню освещает закат, но свет еще не горит. Я спрашиваю: «Пап, а это что такое?», кивая на внутренности. А он отвечает: «Это? Гммм… Это, дружище, гммм… – разные разности».

Название «разности» оказалось очень удачным. Оно было емким (одинаково обозначая самые разные разности). И всегда предсказуемым ― спросишь маму: «А суп с разностями?» и она обязательно улыбнется.

Но речь сейчас не об этом. А о том, как именно я полюбил животных.

В принципе, судя по воспоминаниям, собственным и родительским, я был неравнодушен к фауне с тех самых пор, как научился отличать ее от флоры. Муравейчики, там, всякие, жучки. А что, если оторвать лапку? А если крылышко? А усик… Но однажды, где-то во втором или третьем классе, эта неравнодушность возвелась в квадрат.

А дело было так.

В нашем дворе жил-да-был карликовый пинчер по кличке Антошка. И я его ненавидел всеми фибрами своей души. У него был такой мерзкий голос, что у меня внутри все обрывалось и переворачивалось.

Нет, это теперь только я понимаю, что ненавидеть надо было не само животное (которое никак не виновато в том, что его назвали «моим» именем), а его хозяйку. Но тогда я ненавидел именно пинчера.

Ненавидел и при возможности старался «зарядить» ему палкой, каштаном или просто камнем. Отец не раз это видел, наблюдая за мной с балкона, и дома не раз сообщал, что животных обижать не стоит. Да и хозяйка пинчера как-то заходила «в гости». Но моя ненависть к Антошке была очень сильной. Аж до зуда.

И вот, в один из вечеров я возвращаюсь домой, довольный плодотворно выполненной прогулочной программой ― с соседом Максом в футбик поиграл, у Федора Сергеича посидеть в «Запорожце» выпросил, по гаражам полазил, девятое каштановое дерево покорил, трамваям типамячек подложил, какой-то бабуле собрать рассыпавшиеся яблоки помог, одно из них в награду получил, Антошке промеж глаз красиво «зарядил». Ии-хха! Отлично! Открываю сам ключами дверь. Сразу же слышу голос отца из кухни: «Дружище, зайди-ка».

Захожу. Отец вскрывает очередную курицу. Выковыривает разности. И говорит: «Дружище, я в последний раз предупреждаю, будешь обижать животных, ― гммм… отрублю руку».

И покачивает так окровавленным ножом, словно во много раз удлинившимся указательным пальцем.

Страшно мне не стало ни капельки, что-то во мне твердо знало: обещанная ампутация не состоится. Но вот нож… Его окровавленное лезвие с фрагментами разностей, которые папа сосредоточенно продолжил выковыривать, оно ― да, впечатлило и очень неприятно.

Нет, нет, разности я тогда не разлюбил, ― они были (и остаются) слишком вкусны. И никакая ножефобия у меня тоже не развилась.

Но что-то, все-таки, изменилось. Что-то переключилось.

Несколько дней мы с Антошкой не встречались. А когда неожиданно встретились, он… вдруг подбежал ко мне и полизал мою лодыжку. А я… почесал ему за ушком. И чуть позже с удивлением заметил, что ни его надтреснутый визго-лай, ни частое-частое цоканье когтей по асфальту (раньше сравнимое с трением железа о стекло) мне уже так не противны.

Именно в тот период своей жизни я ощутил искренний и неподдельный интерес к животным. Как они живут? Что они едят? Зачем они делают вот так и вот так? Почему у муравья шесть ножек, а у паука ― восемь? Почему птица ест камни? Неужели ей вкусно? Как устроены эти биороботы внутри? Что делает их (эти наборы костей, мяса и органов) живыми?

А помимо интереса, проснулось еще и какое-то теплое сострадательное чувство. И в нашу с соседом Максом прогулочную программу вошло новое развлечение ― похороны сбитых машинами котов и собак. Естественно, с вывалившимися разностями. А однажды была даже порезанная трамваем ворона.

В общем, вот так я и полюбил животных. Причем до такой степени, что даже закончил биофак.