Читать книгу АГУ работает, заявок нет - Антон Владимирович Чумаков - Страница 6

Я закончил биофак. Я ― дипломированный биолог-зоолог.

После универа я работал на самых разных работах ― и школьным учителем, и программистом, и контент-менеджером, и менеджером по рекламе, и менеджером по сбыту, и старшим менеджером по сбыту, и кассиром, и продавцом-консультантом, и водителем-экспедитором, и копирайтером-рерайтером, и «литературным рабом», и дизайнером-аниматором, и курьером.

Но я никогда не работал биологом-зоологом. И, честно сказать, даже не собирался.

― А почему тогда пошел туда учиться? Наверно, больше некуда было, никуда больше не брали? Лишь бы вышку получить, хоть какую-нибудь?

– Это может показаться полной ахинеей… Но… Отец очень просил меня найти лекарство против смерти. Антисмертин. И я пошел его искать. Учиться его находить. По-моему, все началось с похорон кого-то скольки-то-юродного…

Отец говорил, что я ― умный, и что я обязательно найду. И мама вторила, что я ― очень умный, что я сделаю великое открытие (если даже не антисмертин, то какое-нибудь другое), что у меня еще до окончания учебы будет очень много денег. И что я буду жить, скорее всего, в Америке. А лучше – в Канаде. В крайнем случае, в Турции. На берегу Анталии. И буду слушать Мустафу Сандаля днями напролет. Айя бензер, юриим…

Мне польстило и я поверил в сказку.

А что тут удивительного? Вы разве никогда не верили в интрасенсов, летание по фотографии или космические каналы? В преимущества своей нации или заботу царя о народе. Или, например, что Япония – один сплошной хайтек-рай на Земле. Все люди периодически верят в какую-нибудь чушь, и это совсем не зависит от «количества ума».

Вот и я поверил. И пошел учиться открывать антисмертин. А вдруг и правда?

Да, так бывает. Сейчас, конечно, ужасаешься: о чем они тогда думали?! Может, ни о чем?.. Ведь и то, что я курю, всплыло только лет так через пятнадцать, хотя я особо не прятался, просто соблюдал вежливость… Но самое главное – о чем же тогда думал я сам??? Загадка.

К тому же, по идее, антисмертин гораздо ближе к медицине, чем к биологии… Но не все логично в этой жизни. И, видимо, не на все хватает денег.

Так что, я пошел на биофак.

Постигать закономерности устройства и функционирования биороботов. Да, да. Учиться секретам жизни. Чтобы найти секрет смерти. И поначалу это было очень интересно, просто очень-очень. С картинками, чучелами и макетами.

Здесь, наверно, сплошной «Дискавери» и «Энимал плэнет»! Все вокруг такое научное. Пренаучное. Люди в белых халатах. Ученые. Здесь делаются открытия. Здесь ставятся эксперименты. Здесь рождается новое. И я ко всему этому тоже как-то причастен! Фантастика!

Но спустя где-то год-полтора я стал с ужасом подозревать здешнюю науку в полнейшей виртуальности. Где же, где же практические разработки? Что-то не то… Кажется, это ― не храм правды жизни. Я изучал смерть по всем доступным книгам, у меня было много великих идей эликсира (примерно как в фильме «Реаниматор»), но это никуда и никак здесь не вписывалось.

На факультете – пять кафедр: физчиж (физиологии человека и животных), физраст (физиологии растений), зоологии, ботаники и биофизики. Но ни на одной из них не проводится никаких революционных экспериментов и не делается никаких, даже нано-, открытий.

На первом этаже-физчиже ― зачем-то греют крыс двумя видами грелок, а потом измеряют им температуру.

На втором (физраст) ― единственная хоть какая-то практичность ― говорили, выращивают грибы. Но я так и не узнал, какие.

На третьем (зоология) ― там самый большой ассортимент: зачем-то измеряют арибатидных клещей, считают городских и пригородных птиц, смотрят в микроскоп на неких таинственных микроспоридий и что-то такое еще.

Четвертый ― там деканат, а на пятом (ботаника) ― по-моему, ничего научного делать даже не пытаются.

И, наконец, на шестом (биофизика) ― отрезают тритонам лапку, подкладывают им в аквариумы большие магниты и наблюдают, произойдет ли регенерация быстрее, чем без них.

Все.

И это все ― какое-то такое ненастоящее, жалкое и унылое… Ну, может быть, кроме грибов. Совершенно невозможно ответить на вопрос: а зачем все это? Каков практический смысл?

Зачем греть крыс? Зачем измерять клещей? Зачем считать птиц? Что даст рассматривание таинственных микроспоридий? Какая польза от мучений тритонов?

Ученые люди делают определенный вид работы (жутко серьезный вид). Живут в своем радинаучном мирке. Ничего не изобретают. Перекомпилируют информацию из книг и журналов (причем, довольно уже старых книг и не самых свежих журналов). Все «опытные» данные можно просто сочинить. И бездоказательно представить на асмысленной псевдоконференции. Получить грамоту. Справку, что ты – умный.

А самый ужасный ужас состоял в том, что я тоже буду частью этого виртуального болота. Так как, на третьем курсе начинается специализация.

Хотя, учили ― действительно хорошо. Интересно. Правда, чем дальше, тем все более не совсем тому, что мне было нужно. Но действительно хорошо. С картинками, чучелами и макетами.

Так вот. Мои попытки впечатлить разных ученых преподов антисмертином провалились, самостоятельно заниматься смертью нельзя, поэтому пришлось выбирать что-то из виртуальных крыс-грибов-клещей-микроспоридий.

Я попробовал греть крыс, но мне это не понравилось. Очень не понравилось. Это было отвратительно. Крысы жарятся под калориферами, а я должен измерять им температуру. До этого и после. А как крысе измерить температуру? Естественно, ― ректально. Ее же не заставишь подержать градусник подмышкой. Поэтому я брал крысу за хвост, ждал, пока она устанет трепыхаться, окунал стержень термодатчика в вазелин и измерял. И заносил результат «на дискэту». Но, спасибо Небесам, через несколько дней до меня дошло, что значения температуры можно запросто брать с потолка, совсем не прикасаясь к животным. Ведь за мной никто не следил! И я сочинял. И «успевал» с каждым днем все больше и больше. Молодец! Но это было так глупо и скучно. К тому же, мне очень не нравился препод, главный по крысам. С его кошмарным запахом голоса и привычкой хватать тебя за руку.

Он еще книги закладывал старыми советскими трамвайными билетиками… Именно трамвайными, ― зелеными, по три копейки (троллейбусные были синими и стоили четыре, а красные автобусные – пять). И это в конце девяностых-то. Как они сохранились? Почему трамвайные? И откуда у него столько? Впрок, что ли, накупил? Да ну его, зачем нам это знать.

В конце концов, я выбрал «изучение» таинственных микроспоридий. Хотя, на самом деле, – наверно, просто самого адекватного научрука. Который понимал виртуальность всего окружающего и себя в нем, и не пытался этого отрицать. А еще мне, чисто эстетически, понравились сами микроспоридии. Это ― такие крошечные животные, паразиты насекомых, которые вводят своего зародыша в клетки кишечника жертвы очень необычным аппаратом ― чем-то вроде стреляющего шприца, выворачивающегося (язык сломаешь) наружу, как палец перчатки. Прикольная конструкция. Но еще прикольнее то, что с ними «ученому» меньше всего мороки (гораздо меньше, чем с крысами, клещами и прочими).

И я стал, как бы, микроспоридиологом. Перекомпилирующим информацию из книг и журналов (тех самых старых книг и несвежих журналов). Иногда сидящим на кафедре с микроскопом, зачем-то считающим количество микроспоридий в препаратах многолетней давности и записывающим результаты в лабораторный журнал. И, разумеется, все эти результаты сочиняющим. Их никто не проверял. И они никому не были нужны. А я просто делал вид работы.

И, наконец, диплом, ― его я тоже сочинил, от начала и до конца. Это была «научная» фантастика от первой до последней буквы.

Еще в школе я прочитал в журнале «Наука и жизнь» (бабушка выписывала) статью о клеточной «электросварке». О том, что если через две соприкасающиеся клетки пропустить короткий, но мощный разряд, то место их соприкосновения пробьется, и клетки сольются в одну. А если они ― разнородные, то может получиться определенной степени живучести гибрид, сочетающий в себе свойства обоих «предков». И, например, если один «предок» быстро размножается, а второй ― производит нужное вещество, то у нас есть шанс получить хорошо растущую колонию клеток-производителей этого самого вещества.

Я адаптировал идею сварки под закрепленную за мной тему. Под своих дурацких микроспоридий. И придумал сливать насекомьи клетки, полные их полузрелых особей, с раковыми элементами спинного мозга крысы. Чтобы получать быстро растущую и нетребовательную к питанию культуру, дающую большое количество паразитов. Например, для борьбы с вредными насекомыми. Например, путем распыления спор с самолета.

И у меня был «клеткосварочный аппарат». Настоящий! Серый, железный, тяжелый, с ручкой для переноски, с красной лампочкой, красной же кнопкой, стрелочным индикатором напряжения и его поворотным регулятором. Я заказал эту штуку у какого-то деда-умельца на радиорынке. Мне, мол, нужно нечто, что выдавало бы напряжение в пределах от одной до четырех с половиной тысяч вольт. С крутилкой, кнопкой, стрелкой и лампочкой. Для сварки клеток, короче. Деда долго уговаривать не пришлось: ааа, для сварки клеток, тю, обычное дело, так бы сразу и сказал, приходи послезавтра. О тех ли клетках он подумал?

А послезавтра утром я уже нес домой Чудо-Устройство. Аж за полстипендии. Не знаю, работало ли оно. Я никогда в жизни его не включал. Страшно же, ― а ну, как шарахнет током? Хотя, может быть, внутри была просто пара кирпичей. Я не знаю. Но это и не важно. Внешне аппарат выглядел очень убедительно. Внушительно и даже гипнотически.

Я нарисовал много красивых картинок, наврал с три короба, и мой реквизит вызвал доверие. Научрук был очень доволен. А на предзащите и на самой защите мне сказали, что я ― такой молодец, взял такую оригинальную тему и так глубоко ее разработал… Что я ― будущий талантливый ученый. И никого совершенно не беспокоило, что будущий ученый проводил «сварочные операции» под самым обычным световым микроспопом, «тонко регулируя» длительность милисекундного разряда вручную, переключением довольно тугого тумблера. Не говоря уже о вопросах стерильности условий и совместимости крысиных клеток с насекомьими. Такие вот высококустарные биотехнологии с домашней генной инженерией. Хотя, может, профессора все поняли и просто мне подыграли (они же, наверно, люди неглупые)?

Но это все ― так, хихи-хаха. А есть и мрачная сторона. Очень мрачная. Я не выполнил поручение отца и матери. Я хоть и выучился бесплатно (и безблатно), но не оправдал их ожиданий и надежд. Я не изобрел антисмертин.

Это было очень сильное потрясение ― где-то в конце четвертого курса, изучая смерть с философской стороны (Ницше, Гегель, Кант, Беркли, Сартр, Штирнер, реинкарнация, субъективный идеализм, etc), я вдруг четко и ясно осознал: антисмертин невозможен. Его просто невозможно изобрести. Смерть невозможно победить. Она будет всегда. Так устроен мир. Организмы ― смертны. И ничего с этим не поделать.

Я не выполнил свою миссию. Она невыполнима. Хотел антисмертин, а получил образование, несовместимое с жизнью (смайлик). Но, все-таки, я рад, что молодость сложилась так биофачно. Ведь я же именно там нашел свою жену! Такого же виртуального и фальшивого цетолога-дельфинолога.

П. С. Ну, и ко всякого рода ахинее тоже выработался кое-какой иммунитет.