Читать книгу Северные моря в истории средневековой Европы. Эра викингов и эпоха Оттонов. 300–1100 годы - Арчибальд Росс Льюис - Страница 3

В IV веке главным фактором, влиявшим на земли Атлантики, протянувшиеся от Испании до Финского залива, была Римская империя. Так продолжалось более трех веков. Ее важность основывалась на ряде обстоятельств.

Во-первых, эта империя включала, если говорить о географии, большие участки побережья, омываемого серыми водами северных морей. Вся атлантическая Испания и Галлия признавали влияние Рима, который распространил свою власть на север до устья Рейна и даже за него. То же самое можно сказать о Британии – до Ферт-оф-Форта. Только Ирландия, некоторые части Шотландии, Скандинавия и Прибалтика остались за пределами римского мира.

Во-вторых, к началу периода ранней империи Рим установил контроль над большинством народов, которые следовали давним морским традициям до прихода римлян. Кадис, древний финикийский центр торговли с Атлантикой, перешел под римский контроль в конце III века до н. э. Цезарь добавил к империи побережье Галлии, где жили опытные мореплаватели – сантоны, морины, менапии и венеты. Клавдий, завоевав Британию, присоединил к империи кельтских мореплавателей, которые пока еще оставались свободными, а последующее поглощение фризов и батавов завершило процесс. К середине II века свионы, удаленное балтийское племя, использовавшее примитивные гребные плавсредства, были единственным важным северным морским народом, не попавшим под власть римлян. Их активность, если верить Тациту, ограничивалась Балтикой.

В-третьих – и этот фактор был едва ли не самым важным – влияние Римской империи, основанное на превосходстве в организации, управлении, вооружении и цивилизации, придало ее культуре огромный престиж, который распространился далеко за пределы ее границ, куда не проникали ни легионы, ни суда. В ранней империи термины «Рим» и «цивилизация» являлись практически синонимами. Римская империя была атлантической державой первостепенной важности, по сути, единственной атлантической державой того периода.

В свете таких фактов представляется парадоксальным утверждение, что Рим в течение первых двух веков империи инстинктивно отвергал свою атлантическую участь. Тем не менее его правители, если не считать завоевания и удерживания Британии, судя по всему, сопротивлялись географической тяге, которая повсюду, от рек Испании, Галлии и Рейнской области до далекой Британии, казалось, требовала, чтобы империя стала атлантической державой. Причины столь явного нежелания Рима понять нетрудно. Во-первых, римляне не имели природной склонности к мореплаванию. В отличие от греков и финикийцев, их предшественников в Атлантике, они были и оставались сухопутными солдатами и фермерами, а вовсе не мореплавателями и торговцами. Судя по всему, они не доверяли морю, даже столь близкому им Средиземному. Атлантика, с приливно-отливными явлениями и течениями, туманами и штормами, вселяла в них ужас. Достаточно прочитать рассказ Цезаря о вторжении в Британию, в процессе которого он не понаслышке познакомился с коварством прибрежных вод и едва не лишился своих кораблей, познакомиться с повествованием Тацита о фризских берегах или с трудами Плиния, чтобы понять отвращение римлян к Атлантическому океану. Римляне хорошо понимали и ничего не имели против сухопутных дорог. Морские пути были для них чуждыми.

Еще более важным представляется тот факт, что Рим был, как отметил Пиренн, по сути своей, средиземноморской державой. Несмотря на существование обширных атлантических владений, ее правители никогда об этом не забывали. Имперское наступление шло к северу от Средиземноморского бассейна, это верно, но только оно носило, по существу, оборонительный характер. Оно велось, чтобы защитить свое сердце, Средиземноморье. Если рассматривать его в таком аспекте, становится ясно, что завоевание Цезарем Галлии имело целью не столько продвижение к Атлантике, сколько оборонительное наступление, которое, отодвинув римские границы к Рейну и океану, обезопасило важный путь вторжения по долине Роны, а также по долине Гаронны. Первому тогда угрожали гельветы Ариовиста, а до этого – кимвры и тевтоны, которых уничтожил Марий. Цезарь остановился у Рейна, поскольку ему не надо было идти дальше, чтобы достичь требуемой цели. Август продвинул границу на восток к Дунаю, стараясь защитить альпийские перевалы, ведущие в Италию, и присоединил Лузитанию, чтобы раз и навсегда завладеть средиземноморской Испанией. Он и его преемники позволили одному поражению отвлечь их от вялого завоевания Германии до Эльбы. Два более поздних продвижения римлян в северном направлении – завоевание Британии и Дакии при Клавдии и Траяне – также носили оборонительно-наступательный характер, основанный на средиземноморской позиции. Британия образовала внешний бастион или треугольник, который защищал Галлию, а значит, жизненно важный путь по долине Роны. Дакия, находясь в руках римлян, обеспечивала дополнительную защиту на Балканах для пути по долине Вардара на юг к Эгейскому морю, который, как впоследствии доказали славяне, булгары и авары, был не менее опасен для Рима на востоке, чем путь по Роне на западе. Упрекать римских правителей ранней империи в том, что они не продвинули границы дальше, чтобы создать линию Висла – Днепр, значит не понимать ни их цели, ни основы их управления. Им было вполне комфортно на Средиземноморье. Если попытки закрепить за собой и обезопасить этот бассейн привели их на Атлантику, это произошло случайно и не изменило ни их цели, ни характер.

Это может объяснить целый ряд весьма любопытных вещей, к примеру, тот факт, что римляне так и не потрудились завоевать Ирландию, хотя ошибочно считали, что она располагается между Британией и Испанией. Она могла завершить их атлантические владения, и, если верить Тациту, для ее завоевания потребовался бы всего один легион. Это также объясняет, как они поверили, что Британию – остров – можно защитить от вторжения, построив укрепления на севере через самую узкую часть территории. Речь идет о валах Адриана и Севера.

Чрезвычайно важным представляется также следующее: средиземноморское, сугубо сухопутное оборонительное мышление объясняет любопытную модель римской дорожной системы в Испании, Галлии и Британии. В этих провинциях римские дороги практически полностью игнорируют Атлантику. Их галльская дорожная сеть, к примеру, сосредоточена вокруг Лиона в головной части долины Роны и следует оттуда к важнейшей рейнской границе, к Руану и Булони, откуда по кратчайшему водному пути через Английский канал можно попасть в Британию. За исключением долины Гаронны и области Сентонь, дороги вообще не ведут к Атлантике. Изучая их дорожную сеть, создается впечатление, что римляне едва ли завоевывали Бретань.

В Британии обнаруживается такая же модель. Построенные римлянами дороги полностью избегают Корнуолла, который легионы не смогли оккупировать и романизировать, и только позже были продлены до Уэльса. На побережьях Английского канала и Северного моря, за исключением Кента, тоже нет римских дорог. Как и римские виллы, и романизированное британское население, их дороги были сосредоточены в центральных районах Англии и вели к Йорку и римской стене Адриана, следуя вдоль моря лишь на коротком участке вдоль берега Кумберленда.

В том, что это не случайность, можно убедиться, изучив дороги римской Испании. На Иберийском полуострове римские строители тоже избегали Атлантического побережья. Их дороги образовывали четырехугольник вокруг внутренней части полуострова. Даже богатые рудники Галисии были соединены с дорожной сетью, которая вела по суше к Средиземному морю, а не к расположенной намного ближе Атлантике. Вполне можно понять, как во II веке Аппиан мог написать: «Римляне не используют Атлантический или Германский океан – кроме как для поездки в Британию». Тацит также отмечал отсутствие навигации в Северном море. Сравнение современных и римских дорожных сетей в Западной Европе показывает, что эти два автора верно отразили римское отношение и практику в части атлантического судоходства.

Все это вовсе не означает, что римляне полностью пренебрегали своими морскими интересами в северных морях. Они осознавали, что могущество в этих морях имеет определенное значение. В 5 году римский атлантический флот достиг берегов Ютландии и входа в Балтийское море. В точности так же Септимий Север во время кампании в Каледонии довольно эффективно использовал морской контингент. На основании археологических свидетельств нам известно, что некоторое число военно-морских сил постоянно размещалось в Булони и вдоль побережья Британии, чтобы подавить пиратские набеги хауков и держать морские пути открытыми. Однако представляется, что в ранней империи римляне использовали свой атлантический флот как придаток к сухопутным силам или как полицейский контингент, а вовсе не как отдельную тактическую часть армии. Корбулон, к примеру, предпочел прорыть канал между Маасом и Рейном для связи и доставки припасов во время кампании в низовьях Рейна и Фризии, вместо того чтобы положиться на судоходство в Английском канале и Северном море.

Несмотря на такое официальное отношение и политику римлян, оккупация Британии и берегов Испании, Галлии и Фризии имела важные результаты в Атлантике. По большей части она обеспечила экономические стимулы в течение первых двух веков империи. Ввиду ограниченного объема книги мы имеем возможность лишь очень кратко описать удивительное развитие этих стран в указанный период под эгидой римлян. Римляне привнесли в атлантические регионы, особенно в Галлию, новые зерновые культуры и фрукты, внедрили новые сельскохозяйственные методы. Обширные виноградники покрыли земли в долинах Гаронны, Луары и Шаранты. Новая система вилл изменила модель сельскохозяйственной жизни в Северной и Западной Галлии, в Рейнской области, а также в Британии и Испании. Новые города стали расти в местах древних племенных центров этих регионов. Более культурная романизированная британская, галльская и испанская аристократия присоединилась к высшим слоям имперского общества. Несомненно, римские городские центры являлись в определенных отношениях искусственными, правительственными созданиями, особенно в Британии и Северной Галлии, где они служили резиденциями аристократов-рантье, которые ничего не производили, но черпали свое богатство из окружающих территорий. Тем не менее в сравнении с тем, что было раньше, их важность весьма велика.

Кроме того, при римлянах имело место развитие и новые разработки природных ресурсов. В Британии результатом стало широкомасштабное производство римлянами железа в Кенте и области Дин, серебра и свинца в Мендипе, Флинтшире и Дербишире, меди в Англси. В Бельгии они использовали железо и цинк на Маасе и в Аргоне, вели разработки залежей железной руды Центрального массива. В Норике и Реции они также добывали железо. В Испании именно римляне первыми начали разработку меди Уэльвы, и, если верить Плинию, они также открыли рудники и стали добывать олово, серебро золото и свинец в Астурии.

Влияние римской экономической деятельности было особенно велико возле тех границ, где еще со времен Августа располагались легионы. Этот факт объясняет особенный рост производства железа в Бельгии, Рейнской области, Норике и частях Британии, которое должно было удовлетворить потребности легионеров в оружии. Он также объясняет сравнительно раннюю организацию в некоторых частях Северо-Восточной Галлии и Фландрии производства шерсти. Также следует заметить, что очистка земли от деревьев и кустарников шла быстрее у границ, где потребность легионеров в пище, одежде и оружии служила стимулом для развития производства, в отличие от более удаленных территорий этих провинций.

Именно эта сельскохозяйственная, промышленная и добывающая деятельность, особенно заметная вблизи границ Галлии и Германии, помогает объяснить рост важной атлантической торговли в эти века. Тот факт, что судоходство оказалось в руках не римлян, а скорее местных жителей, находившихся под римской властью, не умаляет его важности. Самыми важными были короткие пути, ведшие через Канал в Клаузентум (в районе современного Саутгемптона) и Порчестер, и из Булони в Дувр, Ричборо и Лондон. Из Неймегена, Фекцио (Фехтен) и Домбурга, которые были расположены неподалеку от устья Рейна, другой торговый путь вел в Лондон и на восточное побережье Англии. Также торговцы плавали в Британию из Бордо, что в устье Гаронны, и из Корбилона в устье Луары. На самом деле Страбон, писавший во II веке, уделял особое внимание деятельности, которая характеризовала британскую торговлю с Луарой, Гаронной, Сеной и Рейном. Он также рассказывал об испанских, гасконских и бельгийских (менапийских) торговцах в Бордо, который, по его утверждению, был соединен путем через Нарбонну со Средиземноморьем. Таким образом, мы видим, что существовала атлантическая торговля, начиная от берегов Испании, возможно, от Кадиса, которая шла вдоль берегов Галлии в Британию. Интересно отметить, что колония галльских и менапийских торговцев в этот период была основана в Лондоне.

Морское сообщение не было ограничено побережьями Британии и теми, что занимали римляне. Во времена Агриколы римские купцы появлялись в Ирландии и, возможно, даже в Шотландии. Об этом писал Тацит. Еще важнее было то, что морская торговля достигала Норвегии, Дании и побережья Балтийского моря. Объем торговли по этому маршруту был так велик, что скандинавские археологи, впечатленные количеством предметов римского происхождения, обнаруженных в Скандинавии и датированных I–II веками, назвали это время римским железным веком в Скандинавии. Морской путь в Скандинавию следовал вдоль берегов Фризии и Северной Германии к Ютландии, где он или пересекал в самом узком месте Датский полуостров, или вдоль берега к Каттегату, Скагерраку и южному побережью Норвегии. Самое большое количество римских находок этого периода было обнаружено на Ютландии и Зеландии, однако их также достаточно на всем норвежском побережье до региона Тронхейма. Эта торговля была достаточно велика, и для ее обслуживания появилось большое число торговых портов от Фландрии до устья Эмса и Эльбы. Раскопки таких мест, как Доккум (Доккюм) и Битгюм, показывают, что они, вероятно, находились под протекторатом римлян, а большие запасы монет, найденные у берега, иллюстрируют их важность. Такие монеты находили и на побережье Норвегии, хотя и в меньшем количестве. Римские серебряные монеты периода ранней империи норвежские археологи встречали редко. На раскопках в районе Осло и на норвежских берегах обнаружена только одна монета Августа, две – Клавдия, две – Адриана и три – Антония Пия. Золотых римских монет этого периода в Норвегии не нашли. Представляется вероятным, что купцы-менапии, активные в Лондоне и на западном побережье Галлии, были посредниками в этих перевозках, хотя некоторую роль могли играть и жители Фризии.

В целом морские пути, ведшие вдоль атлантических берегов в Британию, Ирландию и Скандинавию до римских завоеваний, действовали и позже, и даже повысили свою важность в первые два века империи. В то же время следует подчеркнуть, что народы-мореплаватели, активные раньше – в первую очередь менапии, жившие на берегах Северной Франции и Фландрии, продолжали свою деятельность и при ранней империи.

Завершить на этом краткое описание атлантических торговых путей – значит не принять во внимание торговую деятельность Рима к северу от границ империи. Кроме морских торговых путей, достигших Скандинавии, торговля велась и по суше. Сухопутные пути вели от Рейна и верховьев Дуная до южного побережья Балтийского моря. Пунктами отправления были устья Одера и Вислы, откуда грузы везли через Борнхольм, Оланд и Готланд на материковую часть Швеции. Некоторые поселения на южном берегу Балтийского моря могли достичь статуса городов – poleis – или, по крайней мере, существенно возвысились над изначальным примитивным уровнем. По этим путям свионы или шведы, упомянутые Тацитом как народ, обладающий значительным морским могуществом, торговали с богатыми землями на юге. Также им маркоманы во II веке были обязаны своим значительным положением основных посредников. Но и это еще не все. К временам Марка Аврелия сухопутная торговля продвинулась на восток, достигнув низовьев Днепра и Черного моря. Таким образом, старые янтарные пути, ставшие чрезвычайно важными позже, действовали и в последние годы II века.

Несмотря на явное нежелание Рима смириться со своей североатлантической судьбой, его влияние на атлантические регионы начало стимулировать торговлю в Британии, Ирландии и Скандинавии, от Испании и галльских берегов до центральной и восточной Балтики, благодаря наземным путям от Рейна, Дуная и Черного моря. Пусть торговля в границах империи была важнее, чем морская и сухопутная торговля за ее границами, все равно ее нельзя было считать незначительной, особенно для Скандинавии и Балтики. Она являлась настоящим коммерческим прорывом в сравнении со всем, что существовало там раньше. Рим, хотя и не стремился к этому, являлся стимулом для торговли и цивилизации северных морей.

Остается упомянуть о товарах, которые везли по этим торговым путям. В Британию из Северной Галлии везли вино Гаронны и Луары, соль Сентони и оливковое масло, перегружаемое из провинции через Гаронну или Рону-Луару. Из Испании везли металлы, в первую очередь олово и золото. Из Северной Галлии, Бельгии и Рейнской области везли промышленные товары. В обратном направлении из Британии на континент поставляли металлы – железо, медь, свинец и серебро, зерно и шкуры. Некоторые изделия из металлов и керамика поступали в Британию и на север с фабрик Италии и Северной Галлии, особенно в I веке. В Германию и Скандинавию везли римское оружие, бронзовые и металлические изделия, которые местные жители высоко ценили, а также вино, гончарные изделия, а в обратном направлении – меха, рабов, янтарь, перья и некоторых диких животных для римских городских амфитеатров. Именно торговля в империи и за ее пределами объясняет активное речное судоходство в этот период на Гаронне, Шаранте, Луаре, Сене и Рейне, впадавших в Атлантику, и наличие там морских коллегий или корпораций. Как уже говорилось ранее, морскую торговлю вели, главным образом, галльские купцы: менапиии, морины и западногалльские потомки венетов, сантонов и другие племена, которые некогда служили посредниками в Атлантике между греками и финикийцами и варварскими землями за Средиземным морем. Они вместе с испанскими и фризскими торговцами были хозяевами северных морей периода ранней империи.

Затем наступил решающий и ужасный III век, который изменил сам характер римского мира – особенно в западных его провинциях. После двух столетий мира гражданская война, инфляция и выступления багаудов, так же как и вторжения германцев, затормозили, а то и вовсе ликвидировали прогресс, имевший место при ранней империи. Саксонцы на море и франки и алеманны на суше вторглись в Бельгию и Галлию, продвинувшись до Пиренеев и даже дальше. Создалось впечатление, что империя распадется на части. Но потом ход событий стал медленно, но верно меняться. Императоры-воины – по большей части это были иллирийские императоры – взялись восстанавливать порядок. К началу правления Диоклетиана империя была возрождена. Но она уже была не такой, как во времена Августа, Адриана или Марка Аврелия. Это был радикально измененный мир, в котором предстояло жить Диоклетиану, Константину и их преемникам. Именно этот новый римский мир больше всего нас интересует и заслуживает самого внимательного рассмотрения. Из него родился атлантический мир Европы следующих восьми веков.

Позднеримский мир, граничивший с Атлантикой, и варварские миры за его пределами являли собой разительный контраст в сравнении с теми, что существовали при ранней империи. Поздний Рим, к примеру, часто называли средневековым – возможно, это уместный термин. В любом случае он имел четыре яркие характерные черты. Во-первых, к концу III – началу IV века Рим стал укрепленной империей. Канули в прошлое широкие улицы, просторные храмы и сады, которые были признаками римских городских центров ранней империи в атлантической Галлии, Британии и Испании. Вместо них появились небольшие города, поспешно укрепленные массивными стенами, часто возведенными из булыжников и строительного мусора, оставшегося от прежних строений. Для этого периода Пуатье, к примеру, считался большим городом, но его площадь составляла сорок гектаров, а население – около 12 000 человек. На границах империи укрепления не были новыми. Адриан в Англии и Домициан в Германии начали устанавливать границы, и это дело продолжили их преемники. Новым было то, что теперь, как в средневековые времена, внутренние части страны тоже укреплялись, в том числе сам город Рим. Судя по всему, население поздней империи не было уверено ни во внутреннем, ни во внешнем мире, даже в Британии, которую в III веке почти не тревожили вторжения извне. Были укрепленные города, укрепленные поселения, укрепленные убежища и даже укрепленные виллы. Повсеместно люди утратили веру в порядок.

Другой важной характеристикой поздней империи стало то, что жизнь в ней была полностью регламентирована. Относительную свободу первых двух веков после Августа сменила твердая рука правительства. К началу времен Константина и даже раньше государство начало заставлять жителей делать то, что они раньше охотно делали сами, – обеспечивать себя пропитанием, одеждой, защищать себя и оплачивать содержание правительства. Регламентация медленно укреплялась во всех областях деятельности, и, в конце концов, колоны (зависимые крестьяне) были прикреплены к земле, ремесленники – к своему ремеслу, солдаты – к месту расположения полков, моряки – к судам, а декурионы в городах – к своей неблагодарной работе сбора государственных налогов. Постоянно растущая обременительная бюрократия заняла жизненно важные места в государственной машине, и стоимость правительства возрастала. Только сенатская знать, владевшая обширными поместьями, избежала общей участи. Это был, по сути, единственный класс внутри империи, способный нести расходы. Далеко не вся регламентация в IV веке была новой. Она началась уже во II веке, когда имперское правительство начало вмешиваться в местное сельское хозяйство и городское управление. Новым стала степень и полнота системы. Это был ошеломляющий контраст со свободой времен Клавдия или Траяна.

Третья черта заключалась в том, что империя на западе к IV веку стала аграрной. Это правда, что при римлянах экспансия городов и городской жизни в Британию и атлантические провинции Галлии и Испании никогда не была очень уж успешной. В урбанизации всегда присутствовал элемент искусственности, отсутствия глубины. Имевшие небольшие размеры, эти civitates были не органичными образованиями, а скорее центрами, унаследованными романизированными владельцами поместий – рантье, получавшими доходы не от производства в городах, а из сельской местности. Средний класс купцов жил в городах и занимался в основном снабжением таких рантье предметами роскоши и продовольствием. Таким образом, в противоположность более поздним средневековым городам, такие римские городские образования не играли жизненно важной экономической роли и только паразитировали на сельской местности – этот факт объясняет их ограниченный рост. Они являлись центрами религиозного поклонения, управления, социальной жизни, но играли лишь небольшую роль в производстве, а там, где оно все же велось, производство по большей части снабжало нужды таких же искусственных, созданных правительством римских гарнизонов на границах. Это была серия маленьких Вашингтонов, или нечто похожее на небольшие города, выросшие, чтобы обслуживать современные американские военные лагеря. Их существование поддерживалось правительственной или военной системой, а не обусловливалось естественными потребностями регионов, в которых они располагались. В атлантических провинциях Римской империи, вероятно, было только два по-настоящему крупных города – Бордо и Лондон. Только их можно было назвать городами в смысле, который вкладывал в это слово Пиренн, повествуя об этом регионе в XII веке.

Таким образом, экономической единицей этой части римского мира был не civitas, а вилла, или крупное поместье. К IV веку именно эти виллы на западе стали центрами экономической жизни. Города с одним или двумя исключениями приходили в упадок. Разрушенные гражданскими войнами III века и впоследствии утратившие свою эффективность из-за строжайшей регламентации всех сторон жизни в IV веке, уцелевшие civitas были лишь тенью. Все, кто мог, в первую очередь сенатская знать, покинули их, отбыв в сельские поместья. Аграрное общество, выраженная черта раннего Средневековья, сформировалось уже в IV веке.

Четвертая, и самая важная, черта заключалась в том, что поздняя империя на Западе была не только укрепленной, регламентированной и аграрной, но также имела оборонительное мировоззрение. Это, вероятно, самая явная ее характеристика. Все еще невообразимо богатая и могущественная в сравнении с противостоявшим ей варварским миром, она утратила инициативу, прекратила экспансию и занялась консолидацией, стремясь удержать то, что имела в противостоянии с внутренними и внешними врагами. Отсюда – фортификационные сооружения внутри страны, пограничные крепости и регламентация. Римская империя утратила веру в свою способность противостоять варварам, которую имела раньше. Это была психология жертвы линии Мажино. Она даже нанимала в армию германцев, своих злейших врагов, и поручала им защиту своих границ, словно не могла или не хотела доверить эту задачу своим подданным.

Внутри империи только христианство имело достаточно жизненных сил и возможностей для роста. Однако следует отметить, что в конце IV века христианство слилось с государством. Оно остановилось у границ Рима – если, конечно, сумело продвинуться так далеко на западе. Не ортодоксальное христианство империи, а еретические секты показали способность перешагнуть границы и увлечь людей за собой. Несторианство, арианство и монофизитство оказали влияние на неримское население – германцев, персов и абиссинцев, а вовсе не официальные культы римского мира.

Было бы неразумно утверждать, что оборонительный характер империи в западных провинциях был совершенно новым в поздней Римской империи. Как мы уже отмечали ранее, первоначальная экспансия Рима в сторону Атлантики имела оборонительный характер. Когда ограниченные цели были достигнуты, римские правители отказались двигаться дальше за Рейн, Дунай или вал Адриана в Британии. Однако неспособность идти вперед в ранней империи была результатом намеренной политики имперских, тяготевших к Средиземному морю правителей. Германик или Агрикола, желавший раздвинуть границы империи и уверенный, что сможет это сделать, был остановлен римскими властями, считавшими, что захватывать Ирландию, Шотландию или Германию нет смысла. Даже во время вторжения в Британию были сомнения в целесообразности этого шага. Решения принимались, судя по всему, на основании разумности такого шага, а не на основании возможности достичь цели. Захват и развитие Дакии при Траяне и после него показывает, какими эффективными могут быть действия римлян в этом направлении.

К IV веку, однако, проявились новые настроения. Стало очевидно, что слабость, а вовсе не осторожность или экономика, диктует оборонительную позицию империи. Élan vital (жизненная энергия) покинула имперскую политику. Этот недостаток силы был заметен не только в контактах римлян с народами, живущими за пределами ее границ, но также внутри империи – в ее западных провинциях. Так называемая кельтская реакция в Галлии, Британии, Испании и Бельгии, возвращение доримских форм искусства и религии среди частей провинциального населения, тот факт, что новые жизненно важные формы искусства достигли Скандинавии из Персии через вестготский юг Руси, а не из Рима, – все это показывает цивилизацию, теряющую свое влияние на население и внутри страны, и за ее пределами. Эта цивилизация упорно сопротивляется, даже временами восстанавливается, но, по сути, отступает от сил, которые больше не может контролировать.

Помня эти важнейшие факты, мы можем рассмотреть положение на северных морях в IV веке. Сразу бросается в глаза тот факт, что Рим больше не господствует в этих водах, как это было в период ранней империи, из-за бездействия или завоеваний морских народов. Изменения начались в III веке, когда одновременно с нападениями германцев через Рейн саксонские пираты принялись грабить британское побережье и совершать набеги на галльское побережье Английского канала – жизненно важную артерию, соединяющую Британию и Галлию. Появился новый и крайне опасный враг на море – саксонский пират, и заставил Рим обратить усиленное внимание на оборону берегов Атлантики.

Вместе с угрозой со стороны саксонских пиратов появилась еще одна, возникшая в Ирландии, к западу от Британии. В I веке при Агриколе Ирландия была островом варваров, расположенным на самом краю римского атлантического мира. Она не имела значимых военно-морских сил. Однако к III веку начались перемены. Согласно ирландской традиции, в 222 году первый ирландский флот совершил плавание за море. Нам известно, что к 275 году десси, жившие в южной части острова, начали высаживаться на побережье Корнуолла и устраивать там, как и в Южном Уэльсе, свои поселения. Набеги показали, что ирландцы, как и саксонцы, представляют собой большую угрозу для Рима.

К этим двум угрозам вскоре добавилась третья – шотландские пикты. Трудно сказать, когда именно пикты стали массово выходить в море. Но если письменных источников крайне мало, раскопки их брохов – крепостных сооружений на мысах западного побережья Шотландии, островах и восточном побережье – ясно показывают, что к началу периода поздней империи они тоже стали морским народом. Если раньше они были дикарями, которых можно было остановить стенами, крепостями и небольшими военными флотилиями, теперь они стали грозными противниками. Их морская доблесть и быстроходные суда дали им возможность легко обходить римские фортификационные сооружения на суше и совершать набеги на западное побережье Британии. По мнению Вегеция, римляне, вероятнее всего, копировали суда пиктов.

На Балтике, как показал Тацит, скандинавское военно-морское могущество всегда существовало, вне зависимости от римского. Но интересно отметить, что, когда готы и связанные с ними северные народы в III веке добрались до Черного моря, они скоро вышли в море и стали угрожать с моря берегам Малой Азии, прорвавшись через Дарданеллы. Они даже вышли в Средиземное море. Готы обосновались в южнорусских степях, но их ранние действия на море были удивительно похожи на действия их варяжских преемников. Короче говоря, в III веке Рим оказался перед лицом серьезных трудностей на северных морях.

Римский ответ на эти угрозы был типичным для периода поздней империи. Римляне приняли решительные, но чисто оборонительные действия. В конце III века началось создание морской оборонительной системы, призванной сдержать пиратов. Работы начал Караузий, а продолжил Констанций Хлор. В Британии была построена серия из одиннадцати морских крепостей, протянувшихся от Уоша до острова Уайт и даже немного дальше. Там несли службу римские солдаты, которыми командовал комит Саксонского берега, – и это был очень важный титул.

Возможно, эти оборонительные позиции включали, наряду с наземными гарнизонами, эскадры быстроходных кораблей, известных как пиктские корабли благодаря камуфляжу или конструкции, если верить Вегецию, они могли предупредить гарнизоны о приближении вражеской эскадры. Автор считает более вероятным, что эти корабли назывались пиктскими из-за их конструкции, а не из-за того, что они были как-то по-особенному замаскированы или покрашены. Вегеций не объясняет, почему использовал этот термин.

Аналогичные крепости были построены на галльской стороне Канала, от устья Рейна до Бретани, а главный флот размещался в Булони, в узком Дуврском проливе. За этот флот, согласно Notitia Dignitatum, отвечал дукс Белгики II. Другие крепости были возведены в ключевых пунктах вдоль берегов Нормандии, Бретани и Западной Галлии до Пиренеев. Ими командовал граф Арморики и нервиев. Представляется вероятным, что только эти фортификационные сооружения вдоль канала до Гранноны в Бретани назывались Саксонским берегом и предназначались для защиты от набегов саксонских пиратов. Те, что располагались в Западной Бретани, вдоль западного берега Галлии, а также известные нам в Испании, могли быть построены для защиты этих регионов от ирландских разбойников. В дополнение к этим береговым постройками флотам, на Рейне и Сене курсировали специальные речные флотилии.

Аналогичные морские оборонительные сооружения были найдены археологами на западном побережье Британии. Они были построены, чтобы противостоять ирландским пиратам. Целый ряд крепостей и наблюдательных вышек располагался на острове Энглеси и в Северном Уэльсе, а также на обеих сторонах Бристольского канала; самые важные – в Кардифе. Флотилия, вероятнее всего, располагалась в устье Северна, чтобы отражать нападения, на что указывают найденные в процессе раскопок остатки военно-морской базы. Также представляется вероятным, что более древний римский флот нес вахту у берега Кумберленда, к югу от Вала, где являлся подкреплением против набегов ирландцев и пиктов. Флот, который Коротикус из своего центра в Дамбартоне использовал для набегов на Ирландию в V веке, возможно, был остатками римской флотилии.

Единственным серьезным пробелом в римской морской обороне Британии было северо-восточное побережье Йоркшира, где военно-морские укрепления, вероятно, не считались необходимыми в начале IV века. Большое совместное нападение на Британию в 367 году пиктов, ирландцев и саксонцев изменило ситуацию. После поражения Британии комит Феодосий велел построить там несколько наблюдательных вышек, вероятно, чтобы британцы могли получить заблаговременное предупреждение о приближении эскадры пиктов. Первое большое нападение пиктов имело место во время совместного вторжения 367–368 годов, и оно едва не уничтожило римскую Британию.

В то же время римляне отошли со своих уязвимых позиций вдоль берега Северной Германии и Фризии на Рейн, покинув береговые форты, которые занимали в период ранней империи, возможно, потому, что чувствовали себя незащищенными перед вражескими нападениями. Тогда вдоль берега Атлантики, от Рейна до Пиренеев и в Британии, была построена новая морская оборонительная система, достойная речных эскадр, крепостей и специальных армейских подразделений, защищавших рейнскую и дунайскую границы.

Рассматривая римскую систему береговой обороны, невольно обращаешь внимание на кое-что другое, помимо ее целостности и законченности. Имеется в виду ее строго оборонительный характер. Совершенно очевидно, что речные флотилии на Рейне и Сене, быстроходные корабли, приданные укреплениям Саксонского берега, и эскадры в Британском канале и Кумберленде имели, в сущности, оборонительный характер. Даже главный флот в Булони находился там, чтобы охранять узкий Дуврский пролив и защищать жизненно важные пути по каналу, которые вели в Ричборо и Дувр из Булони и в Клаузентум из Руана. Многие береговые крепости и их гарнизоны, так же как и выдвинутая вперед обширная сеть наблюдательных вышек, говорят о той же оборонительной доктрине, поставленной во главу угла. На море римляне также акцентировали внимание на глубокой, но, в сущности, пассивной обороне. Не для них защита крупного активного флота, который может вести войну с Саксонией, Ирландией и пиктами. На самом деле мы лишь однажды читаем о военно-морской карательной экспедиции, отправленной комитом Феодосием против пиктов Оркнейских островов. Он желал наказать их за нападение 367 года. Экспедицию тогда возглавил Лупициан. В целом римляне довольствовались ожиданием нападения со стороны своих врагов, и, судя по их оборонительным диспозициям, их особенно тревожило возможное нападение из Северного моря в Английский канал, поскольку там пролегал путь в Британию.

Тесно связанными с атлантическими военно-морскими оборонительными сооружениями и сравнимыми с ними во многих отношениях были те, что защищали сухопутные границы Рима вдоль Рейна и Дуная. Эта оборонительная система, созданная Диоклетианом и Константином, была лучше понята историками, чем та, что располагалась на побережье. Она состояла из трех основных частей. Первая – вдоль Рейна, точнее, вдоль среднего течения Рейна, откуда шли легкие пути вторжения через Мозель и Савернский проход в долину Роны и сердце Галлии. Вдоль этого пути располагались самые мощные оборонительные сооружения Рима, и город Трир, его охранявший, считался в IV веке имперской столицей на западе. Вторая часть – это Норик, Реция и Паннония в верховьях Дуная, охраняющая альпийские проходы в Италию. Прямо за этими провинциями в Италии находился Милан, разделявший с Триром честь являться резиденцией императора Запада. Со времен опаснейших маркоманских войн конца II века эта граница считалась особенно уязвимой, и ее всячески старались охранять. И наконец, существовала еще граница в низовьях Дуная, которая была ответственностью императора Востока, и находилась под пристальным наблюдением из Константинополя. Поскольку Аврелиан покинул Дакию, оставив ее вестготам, путь по Вардару к Эгейскому морю сделал необходимым поддержание этого региона в оборонительной готовности.

К IV веку вдоль этих границ была установлена новая модифицированная система обороны. И снова это была оборона вглубь. Внешний слой составляли племена варваров – foederati – такие как франки, жившие за пределами речных границ, или, в некоторых случаях, как франки, осевшие внутри границ. Им была поручена охрана регионов, где они обосновались. На Рейне и Дунае были флотилии, обязанностью которых являлось патрулирование рек, перехват мелких рейдеров и контроль за имперской торговлей. Они были особенно полезными на обширных просторах низовьев Дуная, где отсутствовали мосты. Их важность подтверждается рядом положений в Кодексе Феодосия и Notitia Dignitatum, которые относятся к ним.

За этими силами располагались крепости, в которых стояли старые приграничные легионы, теперь утратившие свою былую значимость и превратившиеся в нечто вроде крепостной милиции, полезной для предупреждения атаки и отражения нападений небольших групп налетчиков, но абсолютно неэффективные в случае масштабного нападения варваров. Надежные укрепления были в тылу – укрепленные города и лагеря, где располагались мобильные полевые армии империи; элитные конные войска под командованием опытных командиров, готовых немедленно повести своих людей в бой, если враг прорвется через внешние линии обороны. Важность Трира и Милана объяснялась тем, что они служили штабами таких полевых армий; в далекой Британии аналогичную роль играл Йорк. На суше, как и на море, акцент делался на оборону – оборону вглубь, правда, скорее пассивную, чем активную по характеру.

В какой-то степени экономика империи, которая была обращена к Атлантике и Северной Европе, отражала эту оборонительную модель и была сформирована ею. На первый взгляд это кажется неверным, поскольку в поздней империи бок о бок существовали две экономики, что наглядно доказали Пиганьоль и другие историки. Первая – международная экономика, основанная на золоте и в какой-то степени серебре. Она раскинулась по всей империи, от одного конца до другого. В атлантических провинциях Римской империи в нее были вовлечены богатые чиновники, землевладельцы, священнослужители и некоторые торговцы, в основном сирийские и восточные. Она включала в основном торговлю предметами роскоши, такими как специи, вина, шелка. Эти товары проходили через Средиземноморье и попадали на виллы Восточной Галлии, долин Роны и Мозеля и даже во Фризию и Англию.

Другая экономика имела местный характер и оказывала влияние на массы населения, а не на отдельных его представителей. Она была основана на зерне и других продовольственных продуктах, которые попадали к имперской бюрократии в виде налогов, и на некоторых промышленных товарах, производимых на фабриках. Речь идет об оружии, одежде и различном оборудовании, предназначенном для удовлетворения потребностей армии и бюрократии. Она была основана на corvées, взыскиваемых с населения, чтобы поддерживать дороги и имперскую почтовую систему, чтобы перевозить грузы к местам их потребления. Хотя она уходила корнями в определенные аспекты правительственной системы, существовавшей в ранней империи, но больше напоминала ту, что получила развитие в Древнем Египте.

Такая экономика, по сути своей, должна была иметь местный характер в атлантических и северных регионах, поскольку товары и продовольствие в тех местах было не так легко перевезти на большие расстояния, чтобы обеспечить потребности войск и населения на приграничных территориях, как в Средиземноморье. Поэтому под давлением потребностей обороны и государственной регламентации вдоль римских границ постепенно произошло развитие пяти разных экономических регионов. Первый – в низовьях Дуная. Второй состоял из Норика, Реции и Паннонии в верховьях Дуная. Третий – в Рейнской области и Северо-Восточной Галлии. Британия составляла четвертый. Пятый, несколько отличный от других, состоял из Западной Галлии и частей северо-запада Испании.

Мы обладаем обширными знаниями только о третьем из этих пяти экономических регионов, расположенном в Рейнской области и Восточной Галлии. Бросается в глаза сравнительно большое число местной промышленности, хотя в основном она работала на имперское правительство. Несколько государственных фабрик – gynecées – работали в разных городах. В Реймсе, Турне, Трире и Меце изготовляли ткани, в Отёне, Суассоне, Страсбурге, Амьене, Реймсе и Трире – оружие. На юге – в Арле и Вьене – производили полотно и тонкие пурпурные одеяния для императорского двора на Мозеле. На рудниках Центральной Галлии, Мааса и Мозеля добывали руду, необходимую для производств, а collegia nautae отвечала за доставку продовольствия, произведенного на месте, и продукции gynecées в места, указанные государством.

В центрах, где существовали государственные фабрики, а также в иных местах развивались и другие отрасли промышленности. Наиболее важным было изготовление предметов из стекла в Кёльне, Аргоне и некоторых районах Бельгии. Немаловажным было также изготовление изысканных, покрытых эмалью украшений, а также производство латуни и бронзы. В Аргоне и в районе Трира производили римскую посуду – terra sigillata. Такое производство в этих регионах существовало до середины V века.

Подобный индустриализм существовал к IV веку и на противоположном берегу Канала – в римской Британии. В Уинчестере, Кайстор-бай-Норидже и Каеруенте находились государственные фабрики тканей, подобные галльским. Железные рудники в Кенте и в Форест-оф-Дин активно работали, возможно чтобы удовлетворять нужды воинов, размещенных в фортах Саксонского берега или приграничных с Уэльсом районах. Как и в Галлии, здесь начала развиваться важная гончарная промышленность, В Британии она сконцентрировалась вокруг Кайстора, где дешевая местная terra sigillata быстро вытеснила более дорогие ввозимые аналоги. На острове добывали свинец и серебро, производили бронзу, латунь и олово.

Похожая ситуация сложилась в Реции и Норике. Там тоже, согласно Кодексу Феодосия, процветало государственное производство тканей. Велись разработки залежей железной руды, чтобы удовлетворить потребности приграничных войск. Жаль, что нам почти ничего не известно о ситуации на Нижнем Дунае. Возможно, там было нечто подобное.

Таким образом, можно утверждать, что к началу этого периода, по большей части при участии государства, появились экономически автономные регионы, активно развивающие промышленность, где производились товары для местных рынков, чтобы удовлетворить местные потребности. Развивалось и сельское хозяйство. Виноградники, к примеру, к IV веку имелись уже в долине Мозеля – раньше их там не было. В регионе стали производить собственное вино, перестав ввозить его из Галлии. В Британии в это время также произошел переход от импортируемого вина и оливкового масла к местному пиву и животному жиру. Только на Верхнем Дунае все еще поддерживались тесные экономические связи со Средиземноморьем, да и здесь не следует преувеличивать объем такой торговли, за исключением разве что предметов роскоши.

Объем торговли между этими тремя самодостаточными регионами – Британией, Северо-Восточной Галлией и Верхним Дунаем – к IV веку был сравнительно небольшим. Некоторое количество стекла, произведенного на севере Галлии и в Рейнской области, нашло дорогу в Британию, и нам известно, что в то же самое время зерно с острова отправлялось на другой берег Канала, чтобы кормить армии на Рейне. Стекло Кёльна также везли в верховья Дуная, но такие перевозки оставались незначительными.

Интересно, что, за исключением транспортировки некоторых предметов роскоши, эти регионы были также отделены в экономическом отношении от торгового мира Средиземноморья. Исследование артефактов, обнаруженных в процессе раскопок в Бельгии, Фризии и разных местах Северной Галлии, указывают на это однозначно. Лишь совсем немногие из них имеют средиземноморское происхождение. Даже произведенное в Рейнской области стекло этого периода, в отличие от стекла Меровингов, как показал химический анализ, не содержит средиземноморских ингредиентов. Британские шерстяные изделия были известны в сердце империи при Диоклетиане, однако, похоже, туда больше ничего с севера не поступало.

Следует рассмотреть еще один регион империи, непосредственно связанный с Атлантикой. Это территория вокруг Бордо, состоящая из Западной Галлии и северного побережья Испании. Археологической информации об этом регионе в тот период немного, но все же на ее основании можно сделать вывод, что он не так резко порвал с прошлым ранней империи, как другие[1]. Хотя его города сильно пострадали в III веке, в IV веке они сохранили некоторую важность. Аммиан Марцеллин назвал Бордо, Сент, Пуатье и Орлеан городскими центрами уже в 390 году. Бордо в IV веке был достаточно богат, чтобы поддерживать школы риторов, звездой которых являлся поэт Авсоний. Тесную связь с Северной Испанией и, особенно, Галисией в этот период доказывает распространение присциллианства в этих регионах. Не прерывались связи и со средиземноморским миром через Гаронну и, возможно, также через Луару-Рону. Активная торговля вдоль берегов достигла Гибралтара и далеких Британии и Ирландии. Здесь жила богатая сенатская аристократия, и вина из ее обширных поместий доставлялись на северные рынки. Предположительно, изделия из металла тоже производились не только для удовлетворения местных нужд. Достаточно удаленный от границ, чтобы избежать имперских поборов и регламентации, необходимой для поддержки пограничных армий, этот регион находился в относительно привилегированном положении. Но и здесь местничество и отделение от средиземноморского мира оставались общими правилами.

Характерной экономической единицей всех северных регионов империи, однако, была вилла, а вовсе не центр, где государственные фабрики выпускали оружие и оборудование, необходимое для римских пограничных армий, и даже не уцелевшие торговые города, такие как Лондон, Кёльн, Бордо или Пуатье. Вилла всегда была сильна в этих регионах, даже в условиях раннего процветания империи, а к IV веку она стала особенно могущественной экономической единицей. На самом деле эта система вилл была прямым результатом того самого экономического местничества, о котором говорилось ранее. Причем дело было не только в недостаточности денежной экономики и торговых связей со Средиземноморьем, но также в определенной политической линии имперского правительства.

Государственная регламентация транспорта, государственное управление промышленностью, государственные политические решения, привязывавшие гильдии купцов, ремесленников и городскую аристократию к своим задачам, а также тяжелый гнет налоговой системы поздней империи – все это уничтожило жизненную силу, еще оставшуюся в городских центрах. Это также вывело большую часть торговли и промышленности в сельскую местность, где под защитой могущественной сенатской аристократии можно было действовать свободнее. Таким образом, в поздней империи значительная часть экономической жизни переместилась на виллы в сельской местности. В точности так же текстильное производство периода позднего Средневековья вырвалось из лап гильдий в аграрный мир, где было больше свобод. Этот факт объясняет парадокс разрушенных городов и процветающих вилл Западной Галлии, долины Мозеля и Британии этого периода. Он объясняет, почему такая вилла, как Чедворт, что в графстве Глостершир, существовала как сельскохозяйственные фабрики, производившие разные товары, в том числе шерсть и черепицу. Он объясняет процветание британской сельской местности в те годы. Объясняет торговлю между виллами в регионе Гаронны, которая дала жизнь классу состоятельных разносчиков, разносивших товары для продажи на некоторое расстояние от места их производства. А также дает нам возможность понять источник богатства таких семейств, как Авиты и Аполлинарии в этой части Галлии.

Те историки, которые видели в системе вилл поздней империи в этих регионах своего рода замкнутую натуральную экономику в более позднем средневековом смысле слова, вероятнее всего, ошибаются. Система вилл больше напоминает систему плантаций колониальной Вирджинии, Малайи XIX века или Вест-Индии. Для тех, кто работал на земле, как колоны, или трудился в одной из мастерских вилл, это была закрытая аграрная система, но для хозяев, живших в комфорте, она обеспечивала необходимые средства, чтобы наслаждаться имперской роскошью и отправлять продукцию своих полей и мастерских на дальние расстояния. Владельцы вилл Галлии, Британии и других регионов Запада, имеющие экономические привилегии благодаря имперским законам и защищенные от вмешательства официальных лиц и налогообложения собственной силой, играли важную экономическую роль, выходившую далеко за пределы их поместий. На самом деле в V веке одному императору хватило ума понять их роль и осознать, что торговцы незаконно покидают города и продолжают вести коммерческую деятельность в портах и виллах, свободных от имперских налогов.

В общем, мы можем утверждать следующее: в атлантических и центральноевропейских провинциях империи к IV веку появился ряд экономических регионов, отделенных друг от друга. В каждом была сравнительно высокоразвитая промышленность и самодостаточное сельское хозяйство. Эти регионы, обязанные своей замкнутостью и местничеством оборонительному мировоззрению и правительственной системе, созданной поздними римскими императорами, не были, в сущности, частью средиземноморского мира, служившего основой существования Рима. Они зависели от аграрной усадебной экономики, производившей не только продовольствие, но и промышленные продукты для потребления.

Однако считать, что появление такой своеобразной экономики является исключительно результатом потребностей Рима для обороны или ее правительственной политики, все же нельзя. Ведь со времен Августа действовали и другие силы, влиявшие на трансформацию экономики римских северных провинций, обращенных к Атлантике и Центральной Европе. Представляется вполне возможным, что даже без давления потребностей обороны и правительственной регламентации и его вмешательства все равно могла возникнуть экономическая ситуация, подобная описанной выше, хотя, вероятно, не так быстро. Растущий индустриализм и отдельные экономические системы были неизбежны в Галлии, Британии, Рейнской области и в верховьях Дуная, как результат успеха римской цивилизаторской миссии, наличия природных богатств в этих частях Европы и влияния географических условий, которые определили тяготение этих регионов к северным морям, а не к Средиземному морю.

Давайте рассмотрим промышленные и экономические события на латинском Западе. Возьмем, к примеру, производство тканей, гончарных изделий и стекла. В I веке центром производства этих трех товаров была Италия, откуда их экспортировали в северном направлении за границы Рима. К IV веку появилось местное стекольное производство в Бельгии и Рейнской области, сделав итальянский импорт ненужным. Во II веке популярная и дешевая римская посуда изготавливалась на юге Франции, откуда ее везли в Британию, Северную Галлию и Рейнскую область. Ко временам Константина это производство исчезло в Провансе и вместо этого укоренилось на севере в Аргоне и долине Мозеля, а также в Восточной Британии. То же самое произошло с производством бронзы и латуни. Что касается тканей, в поздней империи Бельгия и далекая Британия стали центрами производства шерсти, хотя ранее они почти не вносили вклад в это производство. Производство железа и металлообработка шли по тому же пути развития, став особенно важными для экономик Британии, Рейнской области и Альп. Не следует игнорировать и перемещение в тот же период производства вина из Южной Галлии на север в долину Мозеля.

Хотя III век был свидетелем неудач римской цивилизации в западных провинциях, нет сомнений в том, что к IV веку продвижение на север возобновилось, и не только торжествующее местничество привело к промышленному и сельскохозяйственному развитию, о котором мы говорили. Оно было результатом поступательного движения цивилизации. Так и в современном мире мы видим, что, несмотря на войны и беспорядки, развивается промышленность в Южной Америке, Африке, Азии и других районах, преобразуя аграрные территории в более самодостаточные экономические единицы, которые успешно конкурируют со старыми установившимися центрами. Этот процесс, ускоренный официальной политикой Рима, который работал на римском Западе, помогает объяснить ситуацию, сложившуюся в IV веке.

Теперь рассмотрим влияние на торговлю в Северной Европе, от Испании до Финляндии, события в римских северных и атлантических провинциях, отделенных от Средиземноморья. Здесь следует различать торговлю Западной Атлантики – Галлии, Испании, Британии, Ирландии и далее – и торговлю Центральной Европы и Черного моря, которая тоже доходит до Балтики и Скандинавии по суше, старым янтарным путям.

Сначала рассмотрим торговлю Западной Атлантики. К началу периода поздней империи произошли изменения характера этой торговли, тех, кто в ней участвовал, и в смене маршрутов. Возможно, самым важным изменением стало появление довольно большого числа британских моряков и купцов, ставших ее полноправными участниками. Во времена Страбона атлантическое судоходство в основном было в руках галльских купцов, в первую очередь менапиев и моринов, самых выдающихся торговцев на атлантическом побережье от Бордо до Лондона. Но уже в III веке в Бордо стали появляться британские моряки с восточного берега острова.

Одной из причин такой перемены может быть упадок бельгийских портов при поздней империи. Римляне из Фризии покинули такие старые торговые центры, как Битгюм, Домбург, Фекцио и Неймеген, и даже расположенный дальше по побережью Ауденарде к этому времени утратил свое значение. Некоторые считали, что оставление этих портов стало прямым результатом вторжения моря на прибрежные регионы Фландрии и Фризии[2]. Другие видели в этом упадке результат набегов агрессивных саксонских пиратов. Но какова бы ни была причина, следует отметить, что вся эта часть Нидерландов, в противоположность Долине Мозеля возле Трира, пришла в упадок в период поздней империи. Не только порты, но даже виллы исчезли. Из 400 вилл, как известно существовавших при ранней империи, только 22 еще были заселены в начале IV века, а в конце века – семь. Причем последние по своему расположению больше тяготели к Рейну, чем к Каналу и Северному морю.

Представляется очевидным, что исчезновение купцов – менапиев и моринов из атлантической торговли после времен Караузия было тесно связано с упадком, постигшим их родину после ухода римской цивилизации из Фризии на юг. Но не вся торговля из этих регионов исчезла. Нам известно, что рейнское стекло поступало в Англию и в IV веке, и некоторое количество terra sigillata попадало в Фризию уже после 300 года. Однако ее объемы были невелики в сравнении с теми, что имелись при ранней империи. Нет сомнений в том, что купцы из Восточной Британии, которую не коснулись катастрофы III века, так сильно повлиявшие на Нидерланды, обязаны своим возвышением, по крайней мере отчасти, исчезновению конкуренции на северных морях. Теперь они сами плавали за товарами, которые раньше привозили в их порты галльские купцы. Это объясняет нахождение вдоль восточного побережья Шотландии множества римских монет, датированных тем периодом.

Еще интереснее новый морской торговый импульс, отмеченный в те годы в Западной Британии. И здесь особенно важной представляется положение Корнуолла в поздней империи. Известно, что в ранней империи в Корнуолле не было ни развитой промышленности, ни торговли. Его оловянные рудники не разрабатывались, и римляне, ближайший гарнизон которых располагался в Эксетере, даже не потрудились занять полуостров. В III веке начались перемены. Открылись оловянные шахты, и, если верить Авиену, вдоль корнуоллского побережья началась активная морская торговля, которой занимались коренные британцы. Некоторые авторы считают, что это произошло из-за истощения испанских оловянных залежей в Астурии. Другие утверждают, что из-за беспорядков на западе олово Галисии стало трудно получать. Теперь уже никто не узнает, как было на самом деле.

Тем не менее не может быть сомнений в том, что новый британский морской импульс распространился далеко за пределы Корнуолла. Мы узнаем о британских мореплавателях на побережье Северной Испании. Корунья в Галисии в IV веке стала известна как Portus Britanniae. Для британских моряков, плававших к этим далеким берегам, был даже построен маяк. Возможно, новая британская морская активность на море была отражением того, что Хаверфилд уместно назвал кельтским возрождением в Британии при поздней империи, возрождением, заметным в кельтских религиозных идеях и отчетливо видным в произведениях искусства, обнаруженных в Бате, в сокровищах Милденхолла и на британских римских виллах.

Кельтское возрождение не ограничивалось одним только британским побережьем. Оно также отразилось – и было связано – с подъемом пиктских и ирландских морских сил в те годы. В Ирландии, к примеру, в IV веке отчетливо видны признаки стимулирующего воздействия из римских источников, что, вероятно, было результатом близкой связи с империей, по-видимому с соседней Британией. Удивительно большое число бронзовых предметов, имеющих позднее римское происхождение, датированных этими годами, было найдено в Ирландии, в противоположность сравнительно небольшому их числу периода ранней империи. Монетные клады поздней империи были найдены в Голуэе и центральной части Ирландии. Это подразумевает, что торговая активность достигла и этого удаленного острова.

Аналогичные предметы и клады с римскими монетами также были обнаружены на западном побережье и островах Шотландии, земли пиктов – на островах Уист и Айлей (Гебриды) и возле Лох-Несс на материке. Представляется вероятным, что западный морской путь протянулся дальше Шотландии к скандинавским берегам, поскольку аналогичные римские предметы и монеты были найдены при раскопках в районе норвежских фьордов. Одна из самых интересных находок в том регионе – серебряная монета Констанция Хлора, чеканенная в Аквитании. Она связывает Западную Норвегию и Западную Галлию в IV веке империи. Даже в Исландии обнаружены римские монеты этого периода[3].

По монетам, бывшим в обращении в тот период, видно, что весь атлантический регион, территории как внутри империи, так и за ее пределами, обладал экономическим единством. Повсюду от Норвегии и Исландии до Испании все найденные монеты того периода были только серебряными[4]. В империи в целом и в средиземноморском регионе в частности в те годы существовала биметаллическая система, хотя золото чаще использовалось в международной торговле. Тогда почему оно было настолько редко в Атлантике? Возможно, причина в том, что Британия была крупным производителем серебра, и торговля, оказавшись в руках британцев, велась с использованием серебряных монет. В этой связи интересно отметить, что серебряные рудники в Мелле, распложенном в Западной Галлии, ранее не использовавшиеся, в IV веке начали разрабатывать. Возможно, лучшее объяснение заключается в том, что грузы, перевозившиеся по атлантическим путям, в основном не были дорогостоящими предметами роскоши, и их везли мелкие торговцы. Для такой коммерции расчеты в серебряных монетах целесообразнее, чем в золотых. В общем, каким бы ни было объяснение, можно не сомневаться в том, что развитие этой серебряной монетной системы, аналогичной той, что появилась в этих же регионах при поздних Меровингах и Каролингах, знаменует становление атлантической торговой и экономической жизни, отдельной от жизни Средиземноморья.

Вторая важная группа торговых путей протянулась от регионов Рейнской области и Восточной Галлии и верхнего и нижнего течения Дуная по суше через Германию и Центральную Европу к Балтике и Скандинавии. Представляется, что обычно использовались древние янтарные торговые пути по Одеру и Висле. Здесь снова, как и с атлантической торговлей, мы замечаем определенные перемены, появившиеся к началу IV века. До III века по морскому пути, проходившему через Фризию к устью Эльбы или к Зеландии через полуостров Ютландия, перевозили самую важную часть грузов Балтики. Многочисленные предметы римского происхождения, датированные периодом ранней империи, были обнаружены в Ютландии, Зеландии и других местах. Как уже говорилось, уход римлян из Фризии привел к упадку городов на побережье Северного моря. У нас почти нет свидетельств того, что в IV веке римская торговля достигала Ютландии, и никаких доказательств ее существования, датированных после 300 года, не было найдено при раскопках на побережье Фризии.

Вместе с тем наземные пути, расположенные восточнее, стали важнее в коммерческом отношении, и не только Зеландия, но и находящиеся дальше на восток острова Эланд и Готланд стали демонстрировать близость к римскому миру. В торговле между Римской империей и Балтикой произошел общий сдвиг на восток.

В дополнение, еще один важный путь вел в те годы с серой Балтики на юг. Расположенный еще восточнее, он протянулся через Неман и, возможно, Двину к Днепру и государству остготов на Черном море. Оттуда этот торговый путь доходил до Персии Сасанидов. По этому пути из Центральной Азии в Скандинавию попадали самые разные произведения искусства, а с ними и сказания о славном остготе Эрманарихе.

Проанализировать товары, составлявшие основу этих трех торговых регионов, довольно трудно. Мы обладаем слишком скудной информацией об атлантическом регионе, по крайней мере о его коммерческой деятельности. Нам известно, что вино составляло основную часть экспорта из Южной Галлии в Британию и за ее пределы. Возможно, соль Сентони тоже являлась статьей экспорта. Оливковое масло, произведенное в Южной Франции или Испании, везли через Юго-Восточную Галлию. Многочисленные предметы из бронзы, найденные в Ирландии, были доставлены или из Галлии, или из Британии – последний вариант более вероятен. Возможно, в долине Луары производилось слишком много железа, чтобы его можно было употребить на месте, и его тоже вывозили. Из Рейнской области и Северной Галлии в Британию и на север везли стекло.

Британский экспорт состоял, по большей части, из металлов – олова Корнуолла, меди Энглеси, свинца и серебра Мендипа и Флинтшира. Нам также известно, что британские ткани везли на юг к Средиземному морю, а также иногда с острова вывозили пшеницу. Испания производила ценные металлы. Речь идет о меди из Уэльвы и олове, свинце, серебре и золоте из Астурии. Другие статьи испанского экспорта – оливковое масло и рыба. Наших знаний, полученных из исторических и археологических источников, слишком мало, чтобы можно было с уверенностью утверждать, что эти статьи экспорта отправлялись, как раньше, в Бордо. Возможно, ими загружали возвращающиеся порожние британские суда, которые заходили в Корунью. Об ирландском экспорте нам мало что известно, за исключением того, что в начале V века с острова везли в Галлию охотничьих собак. Тем не менее представляется вероятным, что оттуда везли также шкуры, рабов и даже золото. Примитивные Гебриды, Шотландия, Исландия и Норвегия отправляли меха, диких животных и перья морских птиц на юг на римские рынки. Иными словами, по атлантическим путям в этом веке везли весьма разнообразные товары.

Торговля со свободными германцами через Рейн и Дунай до самой Скандинавии в тот период тоже была очень важной. Первостепенной важностью обладало оружие, которое являлось главной статьей экспорта империи, на что указывают многочисленные археологические находки, к примеру, в Нидаме. Другие изделия из металла, главным образом из бронзы, также отправлялись на север вместе со стеклом и керамикой из Рейнской области для потребителей всей Германии и Балтики. К этим предметам экспорта следует добавить вино, продовольствие и, возможно, ткани.

Следует подчеркнуть один важный пункт. В IV веке, в отличие от периода ранней империи, источником товаров, отправляемых германцам, больше не были мастерские Средиземноморья. Теперь промышленные товары, отправляемые через римские границы, производились в Рейнской области, Галлии, Норике и Реции. Более того, если найденные монетные клады, датированные этим периодом, указывают на то, что в германо-римской торговле в основном использовались серебряные монеты, было обнаружено также золото, а значит, серебро утратило эксклюзивность. В отличие от торговли в Атлантике с Шотландией и Ирландией, где использовалось только серебро, в Центральной Европе иногда расчеты велись в золоте, хотя его экспорт, по-видимому, существовал в форме выплат наемникам и союзникам, а не как плата за товары[5].

Импорт в империю из этих регионов перечислить сложнее. Основной статьей импорта с Балтийского моря, безусловно, был янтарь. Также в империю ввозили меха, диких животных и рабов. В общем, изучение археологических находок и монетных кладов в Скандинавии указывает на то, что, в отличие от ситуации в Атлантическом регионе, торговля между империей и свободными германцами была меньше по объему в поздней империи, чем при Августе и его непосредственных преемниках, и в ходе IV века она уменьшалась.

Уменьшение объема торговли с римским миром может объяснить рост важности более восточных путей через Неман и Двину к остготам юга Руси и дальше в Центральную Азию. Это подтверждают находки русских археологов. По этому пути в тот период, как и позже, везли меха, мед и рабов. Интересно, что в России, согласно трудам Грекова, было обнаружено очень мало кладов римских монет, датированных позже III века. Это указывает на то, что коммерческие связи с Персией Сасанидов и Центральной Азией в IV веке были важнее, чем торговля с империей через Крым и Черное море. Этот факт также объясняет художественное влияние, достигшее Скандинавии из Азии в те годы.

Подведя итоги рассмотрения торговых путей и товаров, пересекавших римские границы, мы начинаем понимать многие вещи лучше. Становится очевидно, что не только римские провинции, выходящие к Атлантике и расположенные вдоль Рейна и Дуная, в целом в IV веке были в экономическом отношении отделены от Средиземноморья, но то же самое справедливо и для регионов за пределами империи. Ирландия, Шотландия и даже далекие Исландия и Норвегия были частью Атлантического торгового региона, связанного с римской Британией, Западной Галлией и Северной Испанией. А Германия и Балтика были связаны с Рейнской областью и римскими провинциями к северу от Италии, а также вдоль Дуная. Еще одна коммерческая связь соединяла Восточную Балтику с Русью и Центральной Азией. Уже в IV веке новые экономические связи начали отвлекать и римские, и неримские земли, обращенные к северным морям, от их прежних экономических уз со Средиземноморьем, на котором был основан римский мир. Началось неуверенное и осторожное формирование атлантической – североевропейской судьбы.

Мы уже отмечали, что на земле и на море правители поздней империи пытались отразить опасность со стороны пиктов, ирландцев, саксонцев и германцев, создав массивную оборонительную систему вдоль своих морских и сухопутных границ, чтобы удержать северные провинции и защитить свое средиземноморское сердце. Мы видели, как они строго регламентировали промышленность, сельское хозяйство и пограничное население для этой цели в Британии, Галлии и других территориях Запада. Как они разбирались с более неуловимыми, но ничуть не менее опасными экономическими силами, которые объединяли Британию с Шотландией и Ирландией, или римские провинции вдоль Рейна и Дуная к Центральной Европе и Балтике? Как они сражались с экономическими силами, неумолимо разрушавшими их империю? Здесь заложена очень интересная информационная мина, к которой еще почти не прикасались историки.

Во времена ранней империи Рим, судя по всему, приветствовал торговлю через границы. Такая коммерция, по-видимому, была ограничена только возможностями варваров производить нужные Риму товары. С экономической и культурной точки зрения большая часть Германской Европы являлась удаленной территорией, «задворками» Римской империи. К IV веку Рим, однако, занял другую позицию. Это могло начаться в 297 году, когда был заключен особый договор с Персией, по которому торговля между империей и царством Сасанидов была ограничена двумя конкретными пунктами на границе.

В первые годы V века, согласно Notitia Dignitatum, аналогичная система действовала вдоль Рейна и Дуная, регулируя торговлю с германцами. Варварские народы проходили через два особых портала согласно предписаниям комитов по вопросам коммерции Мезии и Иллирика. Еще один должен был быть основан в Паннонии под надзором комита по торговле этой провинции. Есть свидетельства, указывающие на то, что эта система начала работать веком раньше. В 329 году упоминалось о том, что решение римского правительства прервать торговлю с вестготами заставило их просить мира. Мы располагаем ссылкой 369 года на торговую систему, в сущности аналогичную той, что упомянута в Notitia Dignitatum. Договор с готами в том году определил два места, где торговля между римлянами и готами через границу могла вестись легально. Представляется в высшей степени вероятным, что похожая система контролируемой торговой деятельности также могла быть навязана на Рейне и в верхнем течении Дуная. Ведь мы знаем из закона 367 года в Кодексе Феодосия, что послы и делегаты варваров, прибывающие на римскую территорию, должны направляться на определенные почтовые станции, чтобы получить транспорт для своего путешествия в империю. Этот закон предполагает наличие пограничных «пропускных пунктов». Изучение торговых путей, ведущих с римской территории в Германию в IV веке, дает основания полагать, что Кёльн и Майнц являлись такими пунктами для трансрейнской торговли с варварами. Это предположение в случае с Майнцем подкрепляется и другими фактами. Из всех рейнских городов только один Кёльн в том веке разросся – возможно, из-за активизации торговли через Рейн.

Изучение исторических источников, однако, показывает, что римляне не были удовлетворены направлением своей торговли через границы через два определенных пункта. Они создавали препятствия на пути иностранной торговли. Закон первых лет V века, который, вероятно, имел более ранние прецеденты, запрещал римским подданным выходить за границы империи, а иностранцам – вступать в ее пределы без паспортов. Такой контроль передвижений не был необычным. Это следует из того факта, что в последние годы IV века император Гонорий даже закрыл все порты Западной империи для купцов из восточной ее части. Запрет, похоже, оставался в силе больше десяти лет. Другие законы IV века ограничивали не только количество товаров, но даже денежные суммы, которые купцы могли привезти с собой для торговли в границах империи.

Неудивительно, что законы начала IV века запрещали вывоз бронзы и железа (изделий) за границы империи. В 374 году этот запрет распространился на золото. Закон представляется весьма интересным, поскольку он требовал, чтобы были предприняты усилия вернуть посредством торговли золото, которое уже перешло в руки варваров, – яркий пример меркантильного мышления. Несколько позже к списку запрещенных к вывозу товаров добавилось оливковое масло, вино и liquamen (рыбный соус). Учитывая, что в Скандинавии обнаружили много римского оружия, изделий из бронзы и т. д., которые находились в запретном списке, можно сомневаться в эффективности системы контроля торговли, но нет никаких сомнений в благих намерениях имперского правительства. Закон 381 года, имеющийся в Кодексе Феодосия, определил общие положения правительственного контроля над ведением торговли с иностранцами. В нем сказано, что людям, дружественно настроенным к Риму, разрешается экспортировать свои грузы в империю из их регионов после выплаты 15-процентного таможенного сбора. Покупать на территории империи они могут лишь то, что дозволяет закон, но это могут делать свободно.

Этот закон должен был не только ограничить римский экспорт через границу, но также, не позволяя соседним дружественным народам экспортировать в империю товары других производителей, предотвратить возможность появления за пределами римских границ процветающих посредников. Довольно редко правительство сознательно следовало более осмотрительной политике использования торговли как оружия против потенциальных врагов. А если прибавить к этому интересный закон, по которому империя запрещает экспортировать чужеземцам судовые проекты – что явно было направлено против неримских морских народов, можно по достоинству оценить намерение правителей поздней империи ограничить, ослабить и даже уничтожить экономики опасных соседей империи.

В свете такой политики становятся понятными и маршруты, по которым римские товары пересекали Германию, чтобы оказаться на Балтике, и природа коммерции, которая велась в те времена. Ясно, что выбор Римом торговых порталов в немалой степени диктовал, какие маршруты становились самыми важными. Также очевидно, что уменьшение – с течением времени – объема торговли, достигающей Скандинавии, не случайно и является в основном, результатом намеренной римской политики. Учитывая это, представляется возможным, что конец важного торгового пути вдоль побережья Фризии в Ютландию был также результатом планов римлян, а вовсе не других факторов. Разве это не могло быть попыткой, вкупе с законом 381 года, лишить мужества враждебно настроенных саксонских пиратов, отобрав у них товары и торговлю, от которой зависели их сила и процветание? Если так, это объясняет упадок морского могущества менапиев и моринов, напрямую зависевшего от этого торгового пути.

И это проливает дополнительный свет на бунт Караузия в конце III века. Караузий был менапием, по приказу римлян организовавшим флот для подавления саксонских пиратов в Северном море и Канале. Неожиданно мы обнаруживаем, что он не подавляет их, а сотрудничает с ними и игнорирует римлян, создав независимую Британию, контролирующую также бельгийское побережье. В то же время нам известно, что в 297 году велись переговоры по заключению первого торгового договора с Персией, регулирующего внешнюю торговлю империи. Представляется возможным, что бунт Караузия был обусловлен попыткой установить аналогичный контроль или эмбарго на торговлю с варварами побережьем северных морей, от которой зависело процветание родины Караузия и Британии. В любом случае бунт Караузия стал последним свидетельством морского могущества менапиев при империи.

Труднее разобраться, применял или нет Рим подобную систему контроля своей внешней торговле к атлантической торговле из Галлии, Испании и Британии в Ирландию и земли пиктов. Эта проблема усложняется отсутствием точной информации. В Notitia Dignitatum нет сведений об этих регионах, и Британия, ключевой регион Атлантики, не упоминается в Кодексе Феодосия. Однако закон 381 года, на который мы уже ссылались, определенно применим к этим регионам. И нам известно, что в вале Адриана имелось два портала, которые были специально сделаны и поддерживались для торговли с пиктами. Также представляется возможным, что два порта, Честер на западном побережье и Гулль-он-Хамбер на восточном побережье, стали центрами морской торговли с ирландцами и пиктами соответственно.

Также интересно отметить, что некоторые предметы, экспорт которых варварам был запрещен законами IV века – железо, бронза, вино, пшеница, оливковое масло, – являлись особенно важными в атлантической торговле. Liquamen, к примеру, в этот период везли в Бордо из Испании, а вино являлось главной статьей экспорта Галлии. Более того, положение Кодекса Феодосия, обязывавшее капитанов судов, отправлявшихся в другие государства, сообщать чиновникам о пунктах своего назначения, в большой степени касалось именно атлантической торговли. Самое впечатляющее доказательство применения контролирующих мер к атлантической торговле – рост в эти годы морского могущества ирландцев и пиктов. Запрет, наложенный римским правом на римлян, на пересечение границ империи, мог только стимулировать иностранную морскую активность. Теперь варварам приходилось самим отправляться в империю, чтобы получить товары, которые раньше доставлялись им купцами под контролем римлян. Таким образом, представляется вероятным, что подъем морской активности в Атлантике стал прямым результатом римского торгового железного занавеса.

Даже если так, нельзя не признать, что в целом меры Рима по контролю торговли было труднее применить к атлантическим регионам, чем к территориям, расположенным вдоль германских границ. По рейнско-дунайской границе империи контроль торговли был возможен благодаря речным патрулям, гарнизонам крепостей и отсутствию мостов. В Атлантике то же самое было справедливо только вдоль побережья Бельгии, в устье Рейна и в Юго-Восточной Англии. На этом маленьком участке северных морей речные флотилии, форты Саксонского берега и присутствие главного флота, базировавшегося в Булони, делали широкомасштабные коммерческие контакты практически невозможными.

Вдоль берегов Западной Галлии, Северной Испании и Западной Британии положение было совершенно другим. У римлян было только несколько крепостей на берегах Британии, Аквитании и Испании – все они построены в конце IV или даже начале V века. А в Британии трудности римлян были особенно заметны в Корнуолле и юго-западной части Уэльса. Обе территории официально входили в состав империи, но в действительности находились вне эффективного контроля римлян. Поэтому за их торговлей не было надзора. Возможно, так же обстояли дела в Ирландии. Это объясняет раннее поселение ирландских колонистов там. Они создавали скорее торговые, чем военные поселения, или нечто вроде наполовину торговых, наполовину пиратских поселений французов, голландцев и англичан на Карибских островах в XVII веке. Схожая ситуация могла сложиться и в маленьких портах Бретани. В любом случае представляется очевидным, что в целом на Атлантике существовал менее эффективный римский контроль торговли, чем в Центральной Европе того периода. Быть может, поэтому мы не располагаем свидетельствами того, что эта торговля к концу IV века существенно уменьшилась.

Давайте теперь рассмотрим последствия римской политики контроля коммерческой деятельности через границы империи для земель, прилегающих к Атлантике. Их никоим образом нельзя было назвать несущественными. Этой политике в значительной степени обязаны своим расположением торговые пути на Балтику, а также упадок морских связей между Фризией и Ютландией. Благодаря римской политике в те годы шло постепенное уменьшение объема товаров, попадающих в Скандинавию из Центральной Европы. Определенно упадок морского могущества менапиев и моринов был, по крайней мере частично, связан с римскими ограничениями.

Однако в более широком смысле торговая политика римлян была неудачной для империи. Она могла уменьшить, но не уничтожить экономические связи между центральноевропейскими провинциями империи и варварским миром германцев, одновременно не делая ничего для предотвращения продвижения далеко на запад Атлантического экономического сообщества. Хуже того, передав внешнюю торговлю в руки неримлян, эта политика укрепила морское могущество своих же врагов, таких как пикты и ирландцы, которых она стремилась ослабить. К тому же она не смогла устранить саксонскую угрозу в Северном море. Уменьшив объем торговли с далекой Балтикой, политика контроля торговли существенно замедлила развитие Скандинавии. Она же стимулировала тревогу и беспокойство, которое подталкивало германцев к Дунаю и Черному морю, и должно было с помощью гуннов привести их в империю.

Римская торговая политика, пограничные армии и морские фортификационные сооружения не могли остановить продвижение цивилизации через границы империи, хотя и были способны ослабить римское содержание цивилизации. Совершенно ясно, что варварские народы быстро догоняли тех, кто жил под властью римлян. Ирландцы IV века были в высшей степени продвинутыми людьми, в сравнении с теми примитивными членами племен, чей остров Агрикола собирался покорить силами одного только легиона тремя веками раньше. Они преобразились благодаря материальным элементам римской цивилизации, добравшимся до их берегов, и в их душах уже были посеяны зерна христианства, которым вскоре предстояло прорасти. Пикты севера были уже не теми варварами, которых презирал Септимий Север, а народом, способным построить свой флот, который сможет проникнуть вглубь римской территории. Корабли этого народа римляне в конце концов стали копировать.

Еще большего прогресса достигли германцы, жившие вдоль римских границ и на юге Руси. Было бы ошибкой думать, что в IV веке эти германцы остались на том же уровне развития, который описал Тацит. Фризы, франки, саксонцы, алеманны и баварцы больше не были кочующими пастухами. Они стали оседлыми земледельцами и уже использовали для обработки земли тяжелый колесный плуг, который позволял взрыхлять девственные почвы, для обработки которых у римлян не было возможностей. Маленькие нестабильные племенные группы сплотились в крупные конфедерации под властью королевских семей. Идея, что все германские племена представляли собой силу, которая постоянно теснила римлян, является явным преувеличением. Хотя римляне, конечно, так не думали. Они уже допустили некоторых германцев на свою территорию, взяли их на военную службу и поселили внутри своих границ как foederati – федератов.

В те годы нестабильным кочевым элементом являлись германцы Скандинавии и Восточной Германии. Готы, вандалы, свевы, ломбарды (лангобарды) и бургунды стремились на юг к низовьям Дуная и Черному морю. И даже здесь остготы и вестготы совершили уверенный шаг к цивилизации. Готы, христиане, ставшие всадниками на центральноазиатский манер, были нисколько не похожи на своих языческих скандинавских предков-варваров. В этом римские легионы Валента имели возможность убедиться при Адрианополе. Разница в цивилизации и экономических условиях, так же как во владении военным искусством, разделявшая жителей империи от варваров, живших за пределами ее границ, пока они еще существовали, теперь стала намного меньше.

Осталась одна заключительная проблема для историка – типы судов, использовавшихся на северных морях в IV веке, – судов, от которых произошли все более поздние разновидности, бороздившие эти моря впоследствии. Чтобы понять суть этой проблемы, следует вернуться к временам ранней империи. Когда Цезарь прибыл в Галлию, он обнаружил два типа судов, которые ходили по Атлантике от Испании до Норвегии. Первый – curragh (куррах) или coracle (коракл), примитивная лодка с ивовым каркасом, обтянутым кожей или шкурами животных. Обычно кораклы были маленькими, но все же некоторые обладали достаточными размерами для совершения океанского прибрежного плавания. Согласно документам, в IV веке они еще использовались в Корнуолле и Ирландском море.

Второй тип судов использовался венетами Бретани, назывался ponto – понто. Это более совершенное плавсредство, чем коракл, – большое плоскодонное океанское судно с обшивкой вгладь. Его строили из дуба. Понто имел высокую корму, кожаные паруса и железные якоря. В таких кораблях венеты добирались до Британии и даже дальше. К этим двум судам следует добавить еще одно, ходившее по Балтийскому морю, – весельное плавсредство из дерева, прямой потомок выдолбленных лодок, которые изображались в наскальной живописи Готланда и побережья Норвегии.

Нет никакой уверенности в том, что Цезарь, уничтожая морское могущество венетов, положил конец строительству понто на галльском побережье. Да и представляется вполне обоснованным предположение, что римляне привнесли в северные воды новые типы судов средиземноморской постройки. Одно из них – hippago – парусное транспортное судно, которое Цезарь использовал во время экспедиций против Британии. Другое – corbito – прочное торговое судно средиземноморской постройки, хорошо приспособленное для беспокойных вод Атлантики. Кроме того, римляне стали использовать на севере catopiscus – быстроходное разведывательное судно, и actuana – галеру, которую иногда называли navis longa. Все они были обшиты вгладь.

Нам хорошо известны и другие суда, помимо куррахов, ходившие в IV веке по Атлантике. Все потому, что на дне Темзы в Лондоне были найдены фрагменты римского судна, датированные, вероятнее всего, концом III – началом IV века. Это были фрагменты судна длиной 60 футов и шириной 16 футов. Оно было плоскодонным, построенным из дуба и имело фальшкиль. Судно было обшито вгладь, и листы обшивки соединялись с помощью небольшого количества железа. На нем имелась мачта диаметром 10 дюймов. Было ли оно оснащено веслами, трудно сказать. Конструктивно это судно было неким сочетанием понто и корбито. Не исключено, что это был тип судна, известного несколько позже как barca[6].

Еще одно судно, в тот период плававшее в британских водах, – это новый и отличный от других военный корабль. Это был быстроходный корабль, согласно Вегецию оборудованный парусом и десятью парами весел. Вегеций называл его «пиктским кораблем». На нем все было окрашено в синий цвет, чтобы он оставался незаметным в море. Вероятно, корабль называли пиктским потому, что он был построен по образцу судов пиктов, а значит, можно предположить, что он был деревянным и имел обводы, как куррах. По-видимому, эти пиктские корабли, как и все другие, бороздившие Атлантику в то время, были обшиты вгладь.

На Балтике между тем к IV веку появился особенный тип судна. Благодаря находке одного из них – Нидамского корабля, датированного около 300 года, – нам точно известна конструкция этих судов. Нидамский корабль был обшит внакрой, имел длину 77 футов и ширину 11 футов. Дубовая обшивка соединялась с помощью железных заклепок и крепилась к шпангоутам канатами. На нем было большое рулевое весло, плохо сконструированный киль и не было ни мачт, ни парусов. Конструкция судна не выдерживает никакой критики. Оно являлось настолько низким в средней части, что волны его захлестывали, и к тому же оно не обладало остойчивостью. Более того, уключины, которые были привязаны канатами к каркасу судна, сконструированы так, что грести можно было только в одном направлении. Его можно было использовать на относительно спокойных водах Балтийского моря, и, возможно, именно о нем упоминал Тацит, как о судне, используемом шведами. Однако оно было непригодно для использования в Атлантике и на Северном море. Множество отклонений от кельтских и римских проектов судов является лучшим доказательством того, что в этот период почти не было морского сообщения между Атлантикой и Балтикой.

Обычно считалось, что саксонские пираты Северного моря, нападавшие на римские берега, использовали корабли, построенные по образу и подобию Нидамского. Это представляется крайне маловероятным. Сидоний, писавший в следующем веке о саксонских пиратах, отмечал, что штормы их не слишком беспокоили, поскольку они были блестящими мореплавателями. Если так, они не могли использовать суда, подобные Нидамскому. Он также указывал, что их суда были парусными, а на Нидамском корабле паруса не было. Кроме того, было бы странно, если бы саксонцы, несколько столетий жившие на Северном море в непосредственной близости от лучше построенных римских и кельтских судов, зачем-то стали использовать худшие суда. Очевидно, отмеченный в Кодексе Феодосия римский запрет на продажу варварам проектов судов доказывает, что такое заимствование было в порядке вещей. Тогда, вероятнее всего, суда саксонских пиратов скопированы с пиктских или римских, хотя они могли взять что-то из балтийской практики и обшивать свои суда внакрой. Тем не менее вопрос остается открытым.

Таким был мир Северной Европы в IV веке. Это был мир, быстро двигавшийся к серьезным и важным переменам. Для римского мира появилось много опасных знаков. Это новая морская активность ирландцев, пиктов и саксонцев, вкупе с ростом их деятельности на водах Атлантики, контакты по суше, соединившие германские народы на северных римских границах с империей, в результате которых стала неуклонно расти цивилизация германцев. А новое готское королевство на юге Руси обеспечивало контакты жителей севера с Центральной Азией. Римский мир, столкнувшийся со столь серьезными событиями у своих границ, регламентированный и аграрный, укрепленный, расколотый на региональные экономики и отделенный от Средиземноморья, не мог долго противостоять столь серьезным вызовам. У него было больше слабостей, чем сил, и уже в конце IV века начали разыгрываться первые сцены новой исторической драмы, покончившей с римским господством над землями, выходящими к северным морям.

Первый удар обрушился на Западную империю на границе, где римляне произвели больше всего приготовлений к обороне, – на Рейне. В 355 году франки и алеманны прорвались через оборонительные сооружения римлян, вторглись в Северную Галлию и разграбили много городов. Юлиан, позже ставший императором, был вынужден провести тяжелейшую военную кампанию, описанную Аммианом Марцеллином, прежде чем ему удалось вытеснить алеманнов обратно за Рейн и восстановить границу. Но с франками ему повезло меньше. Несмотря на ряд побед, ему пришлось разрешить им поселиться на западном берегу реки на пустынной территории Северной Бельгии. В то же самое время набеги саксонцев из Северного моря вниз по Каналу стали чаще и ожесточеннее, и пиратам даже удалось основать поселение в районе Булони, откуда их не смогли изгнать. Таким образом, рейнская граница оказалась нарушена, и связь Галлии и Британии по Каналу ослабела.

Ситуация была чрезвычайно опасной для Рима, однако худшее было еще впереди. Британия, оборона которой была ослаблена для обеспечения поддержки рейнской кампании Юлиана, в 363 году неожиданно подверглась нападению со всех сторон. Ирландцы напали с востока, саксонцы с запада, а пикты и аттакотты – с севера. Саксонцы и ирландцы прибыли морем. Возможно, пикты тоже использовали свои морские силы, чтобы обойти римские наземные укрепления вдоль вала Адриана. Почти весь остров был захвачен, а римский командир гарнизона убит. Вероятно, к этим вторжениям добавился страх восстаний угнетенного населения, занимавшегося обработкой земли на процветающих романизированных виллах, которых было множество в Британии. В общем, Британия, казалось, была потеряна для Рима.

Ситуацию спасло своевременное вмешательство комита Феодосия. Он высадился на острове, разгромил захватчиков, вытеснил их из провинции и восстановил оборону. Однако он не уделил внимания восстановлению вала Адриана, как важнейшей составной части британской системы обороны. Такое сооружение, которое легко можно было обойти с моря, было проигнорировано. Вместо этого он велел построить ряд сторожевых башен на побережье Йоркшира.

Однако усилия и энергия Феодосия не смогли полностью восстановить прежнюю ситуацию в Римской Британии. Эти вторжения и сопутствующие им крестьянские восстания почти везде в центральной и южной частях Британии уничтожили процветающую систему вилл – систему, которая до этого времени переживала свой золотой век. Феодосий смог отремонтировать фортификационные сооружения и вытеснить захватчиков, но он не имел возможности восстановить повсеместно разрушенные поместья. В Восточной Англии эта система уцелела только вокруг фортов Саксонского берега, в Норфолке, Суффолке, в Кембридже, Кенте и вокруг Лондона, а в Семерсетшире и долине реки Северн она сохранилась только вокруг Каеруента. В других регионах Римской Британии наступил новый беспорядочный и тревожный век.

Даже имперское правительство еще до конца века признало неизбежное. Трир, в течение века бывший галльской столицей, был покинут ради более безопасного Вьена, а монетный двор в 395 году перевезен в Милан. Так была подготовлена почва для еще более масштабных катастроф, которым предстояло потрясти Британию и Галлию в следующем веке.

Как раз в то время, когда имперская оборона на западе начала разрушаться, разразилась катастрофа и на востоке. Ей предшествовало появление гуннов. Необходимо написать еще одну книгу такого же объема, чтобы рассказать важную историю о том, как гунны переместились с границ Китая через Центральную Азию и подошли к границам римского мира. Поэтому мы не станем на этом останавливаться. Не будем мы и перечислять последствия их нападений на империю Сасанидов, хотя они, безусловно, важны. Нас интересует их прямое влияние на Рим. К 370 году этот кочевой центральноазиатский народ, империя которого разрасталась словно снежный ком, покорил аланов и включил их в свою армию, после чего добрался до остготов, живших на юге Руси. Готский король Эрманарих тщетно пытался им противостоять. Его силы были разгромлены, а сам он убит. Германцы и славяне, жившие под его властью, были присоединены к гуннскому воинству, которое двинулось на запад к Центральной Европе.

Вестготское королевство на Дунае было следующим на пути наступления гуннского воинства. Его жители, обеспокоенные судьбой своих остготских соплеменников, в страхе попросили разрешение Рима переправиться через Дунай и обосноваться в границах империи, где широкая река послужит им защитой от гуннов. Император Валент приветствовал их, увидев в них новый контингент для своих сил.

Допустив, однако, готов в империю, Валент оказался достаточно глуп, чтобы позволить своим чиновникам угнетать их, и не выполнил данных им обещаний. Вестготвы выступили против своих римских союзников и двинулись на Константинополь. В Адрианополе их встретили римские легионы Валента. Это было в 376 году. В последовавшем сражении римские силы были разбиты конными готскими войнами, и император лично был среди убитых. Варварский народ, пришедший в империю, уничтожил римскую армию и императора и положил конец мифу о неуязвимости римских легионов. Это правда, что Феодосий, сменивший Валента, сумел умиротворить вестготов и постепенно сделал их лояльными федератами Римского государства. Однако он не мог уничтожить Адрианополь, равно как и скрыть тот факт, что германский народ обосновался на земле империи. Не мог он и помешать росту гуннско-германско-аланской империи в Центральной Европе, что не сулило ничего хорошего будущему Рима. Таким образом, на Дунае, так же как в Британии и на Рейне, были расставлены декорации для катаклизмов следующего века.