Читать книгу Витязь - Арина Теплова - Страница 4

Часть первая. Война
Глава I. Наступление

Оглавление

Российская империя, Западная Двина,

1812 год, Июль 11


Ротмистр третьего эскадрона, Павел Александрович Корнилов, верхом на караковом жеребце, остановился на берегу реки. Обернувшись, Корнилов мрачно наблюдал за тем, как через реку, вслед за ним, переправляются верхом пятнадцать человек его роты. Едва последний гусар выбрался на берег, Павел сделал знак рукою Бибикову и, стараясь меньше шуметь, приблизился со своими людьми к густому орешнику, росшему у реки. Небольшой русский отряд старался производить меньше шума, чтобы не обнаружить своего присутствия перед французами, которые стояли лагерем неподалеку. Через некоторое время к двум ротам, присоединилась остальная часть эскадрона. Только после этого, Корнилов подал определенный сигнал и с двумя своими людьми вклинился в заросли орешника. Они вернулись спустя несколько минут, и Павел передал по живой цепочке гусар устное послание, которое через минуту достигло подполковника. Все обернули головы на подполковника Ридигера, ожидая его приказа. Ридигер, свел брови к переносице и вполголоса прочеканил:

– По словам Корнилова французов около трехсот человек. Нас чуть более сотни. Внезапность наша сила. Приказываю, порубить особо буйных, остальных взять в плен. И неплохо бы парочку ихних офицеров в штаб к Петру Христиановичу доставить. Все уразумели? – спросил он уже тише. По глазам своих людей он отметил, что его поняли и, вытянув саблю из ножен, гаркнул. – Пошли ребяты!

Эскадрон дружно закричал ”Вперед”, поголовно обнажая сабли, и поскакал через заросли, атакуя лагерь наполеоновских войск, который был разбит всего в десятке метров от реки.

Жарким летом 1812 года западная территория Российской империи находилась под нашествием Великой армии Наполеона. Перейдя Неман, еще в июне месяце, войска Бонапарта, в настоящее время, вклинились в русские земли на десятки верст, намереваясь за считанные месяцы покорить эту огромную, дикую наглую Россию, которая посмела отвергнуть дружбу могущественного полководца и императора всей Европы.

Павел сражался в ожесточенной кровавой схватке. Его конь умело гарцевал под ним, заученно повинуясь движениям ног всадника. Тяжелая сабля, как будто срослась с его правой рукой и рубила направо и налево. От напряжения глаза Павла уже заливал горячий пот, но он отчетливо зорким взглядом различал лица вражеских солдат. Синие ментики и доломаны его товарищей по полку, сражающихся бок о бок с ним, придавала ему силы. В какой-то момент он заметил, как из высокой палатки выбежал военный. Мундир мужчины показался Павлу слишком роскошным и щегольским для простого солдата. Смекнув, что это офицер, Корнилов ударил саблей очередного француза, появившегося у него на пути, отметив, что противник с криком рухнул, закрывая лицо, окровавленными руками. Мгновенно пришпорив коня, Павел галопом доскакал до палатки и нагнал офицера, который уже отъезжал верхом на белой лошади. Высокая, темно-синяя треугольная шляпа с красным пером и мундир украшенный аксельбантами, лишь на мгновение предстали перед Корниловым. Одним мощным ударом кулака, Павел вышиб французского офицера из седла. Упав на землю, мужчина не сразу пришел в себя. Проворно соскочив с жеребца, Корнилов вновь нанес офицеру удар в челюсть. Отметив, что противник потерял сознание, он быстро обезоружил француза и засунул за свой пояс его саблю и пистолет. Связав ему руки, его же аксельбантами, Корнилов отбросил офицера в сторону и, мгновенно, отразил удар летевшего на него солдата с саблей наперевес.

Внезапная атака русских увенчалась успехом. В плен было взято около сотни французов, и столько же убито. Но более всех отличился Павел. Ведь, именно ему, удалось пленить одного из французских генералов, некоего Сен-Женье. Рапорт об удачной вылазке-атаке своего гусарского полка, полковник Кульнев представил генералу Витгенштейну, особенно отметив заслуги Корнилова, который верно произвел разведку со своими людьми, был храбр в бою и взял в плен французского генерала.


Российская империя, Витебская губерния,

1812 год, Июль 15


Карета вновь подскочила на ухабистой дороге. Лиза чуть отодвинула занавеску, осматривая вековые стволы деревьев, которые пробегали перед ее глазами. Вот, уже почти неделю она держала путь на запад России, надеясь со дня на день достичь дислокации русских войск, которые удерживали вражескую армию корсиканца на северо-западе империи. Именно там, как она знала из письма Петра, находился гренадерский Петербургский полк брата. Последнее письмо поручик Николаев отправил ей из Ковно, в котором известил девушку, что тяжело ранен в неравном бою.

Почти месяц назад Лиза вышла замуж за старика Арсеньева. Ее мачеха два месяца подряд не давала девушке спокойно жить, ежедневно по несколько часов кряду угрозами, увещеваниями и истериками допекая Лизу. В первый же день, еще весной, узнав о намерении Ольги Григорьевны выдать ее за Василия Дмитриевича, девушка написала брату в Петербург и в Силистрию, испрашивая у него совета и защиты. Ответное письмо она получила спустя месяц из-за границы. В нем Петр очень сожалел и печалился о судьбе сестры, но написал, что ничего не может сделать для нее, кроме как отписать ультимативное письмо мачехе, ибо в данный момент находится с важной военной миссией в Пруссии и приехать никак не мог. Он писал, что Лиза должна сама решить эту проблему или хотя бы попытаться оттянуть эту злосчастную свадьбу до его возвращения. Однако, Петр с горечью добавил в конце письма, что вовсе не знает, когда он сможет приехать, возможно, через полгода. Тогда, получив письмо от брата, Лиза впала в ужасное уныние. Единственный человек, который мог избавить ее от ненавистного замужества не мог помочь ей, находясь на службе Родине.

Мачеха же не оставляла своего давления и уже через несколько недель Лиза осознавая, что жизнь ее стала просто невыносимой, все же сдалась и ответила, что готова выйти замуж за Арсеньева. Последним доводом в пользу этой женитьбы, стал разговор Лизы с ее старой крепостной няней. Старушка сказала девушке, что замужние дамы гораздо вольнее, нежели девицы в родительском доме. Выйдя замуж и получив статус госпожи Арсеньевой, Лиза сможет жить, так как ей захочется и полностью избавиться от ненавистной опеки и третирования Ольги Григорьевны. Эти слова старой няни стали последней каплей для Лизы. И девушка согласилась на брак с Василием Дмитриевичем, надеясь на то, что сможет смириться с этим замужеством, а в дальнейшем будет сама строить свою жизнь.

Свадьбу сыграли в середине июня месяца. Сразу же после венчания Арсеньев отвез молодую жену в свое имение, которое находилось в той же волости, где и имение Николаевых. Именно туда, и направились все гости после венчания на свадебный прием.

В конце того трагичного для Лизы вечера, Ольга Григорьевна счастливая и довольная крупными суммами, полученными от Арсеньева и тем, что так удачно сбагрила ненавистную падчерицу с рук, гадко улыбнувшись, заявила девушке:

– Надеюсь, ты будешь счастлива, Елизавета. Правда, я никогда тебя не любила, но все же, ты была послушным ребенком и не доставляла много хлопот. Оттого, я и терпела тебя многие годы под своей крышей.

Услышав такие слова от мачехи, Лиза была потрясена. На ее глазах выступили слезы. Она отчетливо поняла, как ее брат Петр был прав много лет назад, говоря о том, что Ольга Григорьевна никогда не любила ни их с братом, ни их отца, который сделал ей честь и взял за себя замуж ее, безродную дочь купца, которая свои первые тридцать лет жизни прозябала в глухой деревне под Смоленском. А теперь, Ольга Григорьевна, видимо считала, что усадьба их отца принадлежит только ей, а их с братом она терпела только из жалости.

Следующим потрясением в тот нескончаемый день для Лизы стала свадебная ночь. Весь день ее муж-старик, не переставая, вливал в себя игристое вино. И когда, поздно вечером он ввалился в ее спальню со словами о том, что пришел исполнить свой супружеский долг, Лиза похолодела от ужаса. Она так и замерла в подвенечном платье, попятившись к шкафу, боялась даже предположить, что будет происходить далее. И, едва Василий Дмитриевич стал приближаться к ней, довольно ухмыляясь кривой улыбкой с гнилыми зубами и протягивая к ней руки, Лиза невольно уперлась спиной в шкаф, пытаясь, как можно дальше отстраниться от мужа.

– О, прошу вас, дайте мне время привыкнуть к вам, – взмолилась она.

Арсеньев уже схватил ее в объятья и, обдавая девушку винным перегаром, заплетающимся пьяным голосом прохрипел:

– Не бойтесь, моя куколка, я буду ласков с вами…

Его губы впились в шейку девушки слюнявым поцелуем. Лиза едва не лишилась чувств от омерзения и, закрыв глаза, дабы не видеть старую мерзко-пьяную физиономию Арсеньева, начала молиться про себя о том, чтобы потерять сознание. Хотя Василий Дмитриевич еле стоял на ногах, но все же он был еще довольно силен. Шатаясь, он чуть приподнял легкую стройную фигурку жены и потащил ее на кровать, а потом рухнул на постель вместе с девушкой. Лиза уже приготовилась к самому худшему. Но в тот миг, когда Арсеньев оказался на мягкой кровати, он вдруг вырубился от чрезмерно выпитого шампанского и захрапел. Лиза опомнилась, спустя лишь минуту. Увидев, что муж спит, она едва не лишилась чувств уже от радости. Она осторожно вылезла из-под тяжелого тела Арсеньева и встала, оправляя свадебное платье, которое он даже не успел расстегнуть. Отойдя от мужа, сильный храп которого раздавался на всю спальню, Лиза нервно стянула с головы фату. Забравшись в одно из кресел, стоявших у окна, она долго сидела и тихо плакала, смотря на белые стволы берез, которые шумели за окном. Предстоящее будущее казалось Лизе до того ужасным, что она не сомкнула глаз всю ночь. Так и не сняв свадебного платья, уже под утро, ей удалось, свернувшись калачиком в кресле, задремать.

Ее разбудил приветливый голос девушки-горничной:

– Барыня? Елизавета Андреевна, прошу вас, проснитесь.

Лиза открыла глаза и печально улыбнулась девушке в простом темном платье прислуги с длинной темно-русой косой, стоявшей над нею.

– Я пришла помочь вам одеться. Скоро полдень.

– Благодарю, – пролепетала Лиза удивленно, ибо совершенно не привыкла к чьей-либо помощи. – Как тебя зовут, милая?

– Матреной, кличут, – поклонилась девушка. – Василий Дмитриевич велел мне при вас горничной быть. За Вами ухаживать.

– Я поняла, – кивнула Лиза. Она встала с кресла и, озираясь по сторонам, испуганно осмотрелась. Арсеньева не было в спальне.

– А где, Василий Дмитриевич? – не удержалась Лиза от вопроса.

– Барину очень плохо, – ответила, качая головой, горничная. – Вчера он очень много выпил. А ему нельзя пить. У него знаете, начался… ну, как обычно у него бывает…

– Что? – опешила Лиза и чуть обернула лицо к Матрене, которая в тот момент расшнуровывала ее платье.

– Запой, – очень тихо сказала горничная. – Он в своей старой спальне, что на первом этаже. Когда он в таком состоянии, с ним только Прохор общается, его камердинер.

– Почему? – опешила Лиза.

– Так буйный барин становится, словно зверь. Может пришибить. Мы, как услышали поутру, как он кричит здесь, сразу же за Прохором побегли. Он Василия Дмитриевича и отвел в его спальню, чтобы он вас ненароком не обидел.

– Я вовсе не слышала.

– Вот и хорошо, что не слышали, барыня. Теперича, наверное, неделю, а то и две буянить, да пить будет. Пока его кишки не заболят, а затем еще неделю болеть станет от подагры, которая у него воспаляется после этого.

– Как это все ужасно, – пролепетала Лиза, когда уже осталась в одной нижней юбке.

– Только и вам спокойнее, барыня, – заметила Матрена. – Вы такая красивая, да молоденькая. Я то понимаю, что не по своей воле вы за нашего хозяина вышли замуж. Все наши дворовые жалеют вас.

– Спасибо вам, – улыбнулась ей Лиза. – Могла бы я помыться?

– Конечно, барыня, – закивала ей Матрена. – Вы как, в ванне желаете или баньку истопить?

С того дня Лиза зажила вполне спокойно. Своего мужа она не видела. Лишь со слов Матрены, она узнавала, что с ним происходит. Имение Арсеньева было намного обширнее, чем усадьба ее отца. У Арсеньева имелись собственная конюшня с несколькими десятками породистых лошадей, большой сад и, даже небольшая библиотека. Все дни напролет Лиза проводила или в прогулках верхом или в библиотеке. Лишь к концу второй недели запой у Василия Дмитриевича прекратился и, как и предрекала Матрена, он заболел. В тот день, на исходе недели, Арсеньев зашел в гостиную, где находилась Лиза за вышиванием. Увидев мужа, девушка похолодела. Он выглядел вполне трезвым, однако, дурной цвет его лица, выдавал в нем болезненное состояние. Поцеловав ей ручку, Василий Дмитриевич начал извиняться за свое поведение. Лиза покорно молчала и думала только о том, чтобы он поскорее ушел. Уже через пять минут Арсеньеву стало дурно и он, позвав слугу, велел снова послать за лекарем. После визита лекаря, Василий Дмитриевич, заявив, что в этой глухой деревне не могут его вылечить, велел собирать вещи и завтра же ехать в Петербург, где по его словам, лекари более способные.

Итак, в последних числах июня месяца Лиза вместе с мужем перебралась в столицу. Арсеньев, как и первые две недели, не беспокоил ее. И, даже по пути в Петербург, он ехал в отдельной карете со своим камердинером. На вопрос Лизы Матрена, что составляла девушке компанию в карете в долгой дороге до столицы, ответила:

– Барина рвет постоянно. Вам же самой неприятно будет. А Прохор привык уж. Вот, когда поправится Василий Дмитриевич так и будете общаться с ним.

Именно в столице, Лиза и узнала о начале войны с Наполеоном. Страшные известия запоздали и достигли Санкт – Петербурга только через несколько дней после вторжения французских войск на русские земли. Постоянно, Лиза просила рассказывать Василия Дмитриевича о том, что происходит на границах империи, с замиранием сердца, слушая о трагедиях, которые происходили у западных рубежей России.

Вскоре, Арсеньев поправился и даже стал выходить на прогулки вместе с женой. За обедом, он так же составлял Лизе компанию, но все же постоянно жаловался на боли в подреберье. На супружеские права он так и не претендовал, а Лиза так и спала одна в большой, обитой золотистым шелком спальне, каждый день молясь о том, чтобы ее жизнь так и продолжалась далее. Теперь, она жила в шикарном особняке на Невском проспекте. В ее распоряжении были: своя шестерка породистых скакунов, ложа в опере, многочисленные крепостные слуги, огромный годовой доход, изысканные наряды. Но, все же, она была несчастна. Да, ее муж не докучал ей, занимаясь своим здоровьем и приемами важных гостей в их особняке. Арсеньев ездил с визитами, куда иногда сопровождала его Лиза, а также занимался по утрам делами в своем кабинете. Но все же Лиза ощущала, что ее жизнь погублена. Осознание того, что уже никогда она не сможет полюбить мужчину молодого, от одного вида которого у нее будет рьяно биться сердце, а если даже и полюбит то никогда не сможет выйти за него замуж по любви, изводило девушку день и ночь.

Восьмого июля Лиза, возвратившись от портнихи, получила письмо от брата. Почерк был ей незнаком, и Лиза уже с первых строк поняла, что ей писал товарищ Петра. Из письма девушка узнала, что полк брата переведен в Россию для удержания позиций на границе империи. Его сослуживец также же писал, что Петр Андреевич сильно ранен в голову в одном из первых сражений с французами при переправе через реку. В эту пору, Николаев находился в полевом госпитале, в крайне тяжелом состоянии и доктора не верили в его выздоровление. Оттого, он и решился просить товарища написать, вероятно, последнее письмо, горячо любимой сестре.

Прочитав письмо, написанное рукой сослуживца Петра несколько раз, Лиза ощутила, как ее сердце сжалось от боли. Любимый брат, единственный человек в этом мире, кто искренне любил ее и являлся невольным свидетелем той счастливой жизни, когда были живы ее родители, ныне, лежал в предсмертной агонии. И, возможно, уже никогда, она не сможет увидеть брата. Выспросив у одного из камердинеров мужа, сколько по времени ехать до Ковно, откуда было получено письмо от Петра, Лиза во что бы то ни стало, решила поехать к брату. Но, она понимала, что Василий Дмитриевич никогда не отпустит ее на территорию военных действий. Для мужа Лиза сочинила историю о том, что скучает в столице по мачехе и хочет навестить ее. Василий Дмитриевич согласился на ее вояж в усадьбу Николаевых. Уже на следующий день, Лиза в сопровождении шести слуг, отправилась в путешествие.

Едва они выехали за верстовые столпы столицы, девушка велела конюху править в сторону Ковно. На его удивленный вопрос, Лиза заявила, что они едут к ее брату и за молчание она обещает заплатить каждому из слуг по пятьдесят рублей по возвращению, если ее муж ничего не узнает.

И теперь, ее путь приближался к концу. По словам последнего станционного смотрителя, до Ковно оставалось всего два дня пути и Лиза с каждым днем все сильнее переживала. Девушка опасалась, что опоздает и ее брат умрет до того, как она успеет проститься с ним.


Корнилов и Васильчиков стремительно, верхом на взмыленных лошадях пробирались сквозь редкий сосняк. Они возвращались из разведки, объехав почти десяток верст и выяснив, где находятся основные силы противника. Верхом, два гусара в пыльных синих мундирах были почти незаметны, ибо старались двигаться среди деревьев, скрываясь за густыми елями. Сокращая, где можно путь до расположения своего корпуса, они соблюдали крайнюю осторожность. Им надо было добраться до лагеря русских живыми, ибо от их ценных сведений, зависели дальнейшие военные действия их корпуса. Гусары их полка являлись основной силой разведки. Они первые выходили на противника, порою принимая неравный бой с неприятелем, несли сторожевую службу и, конечно же, бились на полях сражений вместе со всем корпусом.

До лагеря русских оставалось всего несколько верст. Но, едва приблизившись к одной из лесных дорог, молодые люди увидели, как некая карета, видимо, следовавшая по дороге, подверглась нападению французских солдат. Корнилов сделал знак Васильчикову и гусары резко остановились, укрывшись за невысокими сосенками, росшими у дороги. Не желая выдать себя, молодые люди замерли всего в двух десятках метров от неприятной картины, которая открылась им.

Шестеро французских солдат в сине-белых мундирах дрались с четырьмя слугами-мужиками в богатых ливреях. Французы были вооружены саблями, а мужики лишь подручными палками и ножами. Павел нахмурившись, смотрел на этот неравный бой всего минуту и отметил, что еще двое мертвых русских, уже лежат на земле. Французы, словно издевались и дружно громко гоготали, крича по-французски, что русские медведи совершенно не умеют драться. В следующий миг дверца кареты открылась и, оттуда, показалась женщина, в темном платье.

– Не выходите, барыня! – крикнул один из слуг. Женщина, вскрикнув от увиденного ужаса, мгновенно скрылась обратно в экипаже, захлопнув дверцу. Это сразу же привлекло внимание двух французских солдат и они бросились к карете, пытаясь сломать дверь.

– Поможем! – тут же, громким шепотом произнес Васильчиков, обращаясь к Корнилову. Отчетливо понимая, что без их помощи французы перебьют всех остальных, Павел тихо выругался.

– Нет, – глухо прохрипел Корнилов, не спуская взора с француза, который добивал третьего слугу. – У нас в обрез времени до боя. Надобно срочно доставить донесение.

– Но, как же? – произнес недовольно Васильчиков.

– Вот что, – в ту же секунду, приняв молниеносное решение, выпалил Корнилов. – Слушай приказ. Скачи один. Доставь донесение. Я сам здесь разберусь.

– Но, как ты один?

– У меня рука лучше рубит. Как старший по званию приказываю – скачи один. Ну! Это приказ! – Павел гаркнул на Васильчикова и с силой ударил рукой по крупу его жеребца. А сам, стремглав обнажив саблю, понесся прямо на четверых французов, которые пытались добить последних двух мужиков. Васильчиков отметив, что Корнилов прямо на ходу зарубил одного из французских солдат, присвистнул и полетел галопом вперед в нужном направлении.

Увидев дикого всадника в синей форме гусара, с обнаженной саблей наперевес, четверо французов бросились на него, бросив раненого слугу на землю. Пока Павел жестко разделывался с окружившими его солдатами, один из французов пристрелил последнего мужика. Пытаясь затоптать неприятелей копытами своего жеребца, Корнилов увидел, как двое других французов, видимо, не заметив его нападения, ломали дверцу кареты, которая едва держалась. Зарычав, Павел вновь переключил внимание на трех солдат, которые пытались всадить в него лезвия своих сабель, но Корнилов умело отбивал их удары. Уже через несколько минут, он, проведя подряд несколько умелых ударов саблей, зарубил насмерть одного из солдат, а вскоре тяжело ранил третьего, самого проворного француза.

Со стороны кареты вдруг раздался дикий женский крик и Павел обернувшись, отразил, что дверца сломана, а французов не видно. Похолодев от неприятного озноба, Корнилов нанес молниеносный мощный колющий удар саблей последнему неприятелю и тот рухнул на землю, к ногам коня Корнилова, с кровавой раной на изуродованном лице. Ударив ногами в бока коня, Павел устремился к карете. На ходу выпрыгнув из седла, он рванул висящую сломанную дверцу, которая загораживала ему проход и невольно оторопел, застыв у подножки кареты.

Перед ним предстала омерзительная сцена: женщина, в темном одеянии пыталась бороться с двумя солдатами, один из которых держал ее за руки, не давая ей вырваться и закрывая ей рот ладонью, а второй пытался снять свои панталоны. Однако, женщина изо всех сил яростно била ногами, попадая короткими ботиночками то по животу, то по ногам второго француза, который никак не мог справиться со своей одеждой. Павел, сразу же, отметив смелость женщины, которая, видимо, не собиралась становиться безропотной жертвой, ворвался внутрь и мощным ударом кулака саданул ближайшего француза. Схватив солдата за мундир, Корнилов выкинул француза из кареты, оглушив его по голове рукоятью своей сабли. Когда он повернулся обратно, он увидел в проеме двери второго француза, который вытащив саблю, попытался оказать ему сопротивление. Невольно отметив, что женщина с криком забилась в дальний угол кареты, Корнилов увернулся от сабли врага, и пнул его со всей силы по ногам. Француз рухнул, выпал из кареты и ударился головой об колесо. Павел, тут же, всадил ему в спину острие сабли.

Уже через миг Корнилов вновь запрыгнул в карету и вперился яростным мрачным взором в женщину, пытаясь понять все ли с ней в порядке. Она так и сидела, забившись в угол, прикрыв ладонями рот и поджав колени к животу. Словно испуганный зверек, она ошарашенно смотрела на него своими огромными ярко-зелеными глазами. Осознав, что перед ним юная, прелестная девушка со светлыми волосами, Корнилов слегка опешил и умелым движением убрал саблю в ножны. Пальцы девушки были в крови и Павел невольно подался в ее сторону и выдохнул над нею:

– Вы ранены?

Он бесцеремонно схватил кисти ее рук, оторвав их от ее рта, и развернул их ладонями к себе.

– Нет, – произнесла девушка мелодичным голосом. – Это их кровь. Я расцарапала одному лицо.

– Вы не дадите себя в обиду, я уж понял, – вымолвил Корнилов, вспомнив момент, когда ворвался в карету и увидел, как она всеми силами сопротивлялась насильникам. Он отпустил ее ладони и его взор вновь прошелся по красивому бледному личику девушки, по светло-золотистым переливающимся волосам без шляпки, по необычным глазам невозможно сочного мятного оттенка и остановился на ее пересохших полных губах. На вид ей было лет восемнадцать. Мгновенно, Павел осёк себя. Было явно неприлично так долго глазеть на нее. Нахмурившись, Корнилов чуть отодвинулся от девушки. Он спрыгнул на землю, протягивая ей руку.

– Выходите, здесь нельзя оставаться, – скомандовал он.

Она вышла вслед за ним, опершись на его широкую ладонь и печально произнесла:

– Благодарю вас. Если бы не вы…

– А, пустое, – отмахнулся Корнилов, подходя по очереди к ее слугам, распростертым на земле и осматривая их. – Все мертвы, – вынес он вердикт, когда оглядел последнего. Поправляя саблю в портупее, он выпрямился и обернулся к девушке, которая замерла рядом. Обхватив себя руками, она дикими ошалевшими глазами смотрела по сторонам на трупы.

– Это вы их? – вымолвила Лиза, указывая головой на солдат в бело-синей форме.

– Французов? – спросил Павел.

– Да, – пролепетала тихо она. – Как все ужасно…

– Они перебили всех ваших людей и вас едва не…, – он замялся, не решившись сказать нечто непристойное при ней. Она казалась такой чистой и невинной. Павел нахмурился, осознавая, что если бы он не оказался рядом, то могла бы случиться трагедия не меньшая, чем смерть ее слуг.

– Вы не подумайте. Я очень благодарна вам, – вымолвила Лиза, не спуская пытливого взгляда с высокой подтянутой фигуры гусара. Она невольно остановила заинтересованный взор на его мужественном молодом лице. На вид ему было лет двадцать пять, тридцать. Высокий широкоплечий с давящим властным взглядом, он показался Лизе невозможно опасным и грозным. Он как-то странно пронзительно смотрел на нее и, вдруг, спросил:

– Позвольте узнать, куда вы ехали?

– В Ковно, – просто ответила она.

– Ковно занят французами. А здесь территория военных действий. Неужели, вы не знали, что идет война?

– Знала, но…, – она не успела договорить, как раздался выстрел. Павел, лишь успел обернуть голову на звук выстрела и в следующий миг заметил, как девушка напряглась и ее глаза распахнулись, а с ее губ сорвался испуганный возглас, через миг она начала оседать на землю, а на плече девушки начало расползаться кровавое пятно. Он, не мешкая, бросился к ней и едва успел придержать и подхватить ее стан от падения. Выстрел раздался вновь, и пуля просвистела над его ухом. Процедив проклятье, Корнилов проворно и бережно положил бессознательную девушку на траву и стремительно развернулся. Один из французов, вероятно, только раненый им, вновь целился в него из пистолета, возводя курок. Павел в три прыжка налетел на солдата и, молниеносно выхватив саблю из ножен, одним умелым ударом перерезал французу горло. Бросив мертвого на землю, Корнилов, вытер саблю об мундир врага и убрал саблю в портупею. Быстро вернувшись к девушке, неподвижно лежащей на траве, он встав на колено, наклонился над нею и приложил руку к ее шее. Она была жива, но без сознания.

– Мерзавец, – процедил Павел. Нахмурившись, молодой человек стал осматривать ее плечо. На ее плече кровавое пятно становилось все больше. Павел подумал: “Если ее быстро доставить в лазарет, то, возможно, она выживет. Но, зачем она ехала в Ковно? Ведь кругом, почти на всех дорогах в окрестностях можно наткнуться на французов”.

Вдруг девушка распахнула глаза и непонимающим взором посмотрела на Корнилова, склонившегося над нею. Ее глаза, зеленого насыщенного цвета показались Павлу огромными. “Ее взор проникает в самое нутро” – подумал он.

– Мое плечо… оно горит…, – простонала она, пересохшими губами. – Прошу, помогите мне… как больно…

Она вновь потеряла сознание, прикрыв глаза.

– Вот напасть, – процедил Корнилов. Понимая, что нельзя терять ни секунды, он легко поднял девушку на руки и коротко свистнул. Его жеребец, сию минуту, оказался рядом и молодой человек осторожно на вытянутых руках поднял девушку и положил ее на круп своего жеребца. Ловко вскочив в седло, Корнилов, приподнял легкий стан незнакомки сильной рукой и, облокотив ее на свою грудь, крепко обвил ее талию рукою, удерживая ее от падения. Пришпоривая своего коня, Павел устремился прочь с этой злосчастной поляны, недовольно бубня себе под нос. – Еще приключений мне не хватало…

Так и прижимая, легкое бессознательное тело девушки к себе, Корнилов направил жеребца в сторону дислокации русских войск. Спустя полчаса, он оставил девушку на попечение полевого доктора и галопом поскакал по направлению к штабу.


Весь последующий день, у Павла не было ни секунды времени, чтобы узнать о здоровье незнакомки, которую он ненароком спас в лесу, ибо до поздней ночи не вылезал из седла, в очередной раз, разведывая позиции французских войск по приказу командования. Лишь краткая фраза доктора Коваля, когда он доставил ее в лазарет, о том, что девушка не умрет, чуть успокоила Корнилова.

Гродненский гусарский полк Кульнева, в котором нес службу Павел, входил в состав первого пехотного корпуса генерала Витгенштейна. В настоящий момент, русские войска, выбитые еще в июне с Немана, отступали через Полоцк в глубину России. Главнокомандующий первой западной армией русских войск Барклай-де-Толли, оставил корпус Витгенштейна прикрывать отход основных русских частей, а так же отдал приказ оборонять и удержать дорогу на Санкт-Петербург. Располагая всего двадцатью тысячами солдат, генерал Витгенштейн противостоял более сильному противнику – французскому маршалу Удино, в распоряжении которого находилось двадцать восемь тысяч человек. Мало того, на помощь к Удино быстрым маршем шел десятый французский корпус генерала Макдональда численностью более тридцати тысяч. Русский корпус Витгенштейна был заведомо слабее любого из двух наступавших противников, которые пока были разрознены и, естественно, не мог устоять против соединенных их сил.

Витгенштейн оказался в отчаянном положении. Опасаясь соединения двух сильнейших французских корпусов и понимая, что шансов спасти три свои немногочисленные дивизии у него очень мало, Витгенштейн решил атаковать Удино первым, считая внезапное нападение на противника, к которому еще не пришло подкрепление – единственным возможным выходом в сложившейся непростой ситуации. Пока французского маршала Макдональда задерживал под Ригой русский военный губернатор с восемнадцатью тысячами солдат, отдельные полки из корпуса Витгенштейна нападали на французские гарнизоны, не давая противнику расслабиться. Постоянные вылазки русских оканчивались, в основном, удачно, а двадцать третьего июля первая кавалерийская дивизия Каховского разбила несколько французских отрядов и взяла в плен полтысячи наполеоновских солдат.

Без продыху, с неимоверными усилиями полки Витгенштейна, в течение полутора недель не давали французам Удино опомниться, постоянно дерзко и смело нападая на позиции противника.

В тот же день, после спасения девушки, Корнилов с четырьмя эскадронами своего полка участвовал в очередном ночном налете на три конных полка французов. Даже двойное превосходство сил над русскими не дало французам ожидаемой победы. Семьсот русских конников опрокинули полторы тысячи солдат Удино за несколько часов ожесточенной схватки, перебив большую часть французов.

На рассвете, ошалевший от боя, огромного душевного напряжения, крови, падающий с ног от усталости Корнилов ввалился в свою палатку, которую делил с подпоручиком Полянским. Осведомившись у своего денщика Сашки, где Андрей Илларионович, Павел рухнул на походную койку без сил и, вмиг уснул, почти не услышав ответ юноши о том, что подпоручик Полянский был вечером отправлен в штаб Барклая-де-Толли со срочной депешей.

Много позже, Корнилов проснулся от шума, который создавал Сашка, снуя по палатке туда-сюда, собирая разбросанные вещи и наводя порядок. Павел открыл глаза и, спросив денщика о времени, понял, что оно ближе к полудню. Он, тут же, вспомнил о девушке, которую спас накануне. Проворно встав, Корнилов быстро умылся, приходя в себя от ледяной воды. Сменив пыльный мундир, в котором проспал всю ночь на чистый, молодой человек направился к палаткам военного лазарета.

Тусклый свет, проникающий снаружи, едва освещал палатку и Павел, войдя, чуть постоял у входа, для того, чтобы глаза привыкли к сумраку. Присмотревшись, он увидел, что доктор Коваль пытается отогнать раненых солдат от узкой койки, которая стояла немного в стороне от других.

– Немедленно, вернитесь на свои места! – гневно заявил Аристарх Иванович. Солдаты нехотя поковыляли к своим койкам. Павел подошел к доктору и увидел, что на высокой койке лежит девушка, которую он спас вчера. Заметив Корнилова, доктор Коваль жестом подозвал молодого человека. Встав в изголовье походной койки, где лежала, не двигаясь девушка, Павел внимательно посмотрел на ее округлое лицо с закрытыми глазами.

– Как она? – спросил тихо Корнилов, не спуская напряженного взора с мертвенно-бледного прелестного лица незнакомки.

– Я вытащил пулю вчера. Сегодня, она еще не приходила в себя. У нее небольшой жар, но думаю, он не опасен. Возможно, недельки через две она поправится.

– Хорошо, – заметил Павел с облегчением и его взор вновь описал заинтересованный круг по притягательному облику девушки.

– Меня беспокоит другое, – продолжал так же тихо Аристарх Иванович. Корнилов вопросительно посмотрел на седого доктора. – Ее нельзя здесь оставлять. Мне постоянно приходиться отгонять от нее солдат. Как только я отлучаюсь из палатки, они подходят и глазеют на нее. И я хотел бы просить вас об одолжении.

– Да? – удивился Павел.

– Вы могли бы забрать девушку к себе в палатку, – предложил Коваль. – А то, как бы чего дурного не вышло. Вы же знаете, какое оно это мужичье. А в офицерской палатке места нет пока.

– Это невозможно, – опешил Корнилов от предложения доктора. – Тем более, я живу там со своим денщиком и подпоручиком Полянским.

– Подпоручик, насколько мне известно, уехал. А на вас, Павел Александрович, я могу положиться. Вы дворянин и, знаете о приличиях.

– Я не думаю, что это хорошая мысль, – пробурчал Корнилов и его сердце, отчего-то сильно забилось от одной мысли о том, что это прелестное юное создание, хоть и беспомощное будет находиться в его палатке. – Возможно, вскоре, после того, как мы поменяем позиции, я постараюсь найти в ближайшей деревне избу…

– Вы, наверное, не понимаете! – воскликнул Аристарх Иванович уже громче. – Девушка слишком красива, чтобы оставаться здесь.

Павел нахмурился, понимая, что доктор, скорее всего, прав. Вокруг, идут постоянные боевые действия и везде неразбериха. А девушка совершенно беспомощна. Оставлять ее в этой палатке с солдатами было опасно. А у него в палатке можно было поручить Сашке приглядывать за нею.

– Я попрошу Ксению Михайловну приходить, перевязывать больную, – сказал Коваль.

– Я подумаю над этим, – ответил медленно Павел и опять его заинтересованный взор опустился на лицо девушки.

Доктор Коваль удовлетворенно похлопал молодого человека по плечу и вышел из палатки. Корнилов, оставшись рядом с раненой, переместился, заняв более удобное положение у ее кровати, чтобы разглядеть девушку. Чуть наклонив голову, он начал методично внимательно изучать тонкие черты лица незнакомки. Ее прическа развалилась и длинные густые пряди светло-золотистых волос обрамляли ее прелестное лицо. Она была очень бледна и тяжело дышала. Павел невольно задержал взор на ее красиво очерченных губках, как вдруг девушка открыла глаза. Увидев, склонившегося над нею Корнилова, девушка еле слышно прошептала:

– Это вы? Благодарю вас, что спасли меня…

Павел смутился.

– Не стоит благодарности, – вымолвил Корнилов, нахмурившись и чуть выпрямившись. – Как вы оказались на военной территории?

– Я искала брата, – объяснила девушка. Она тяжело дышала и Павел отчетливо заметил на ее лбу испарину. Поняв, что у нее жар он глухо спросил:

– Что это еще за глупость? Искать человека, когда в округе идут боевые действия?

– Я хотела добраться до Ковно и найти лагерь наших войск, а затем разыскать брата. Он ранен, и я хотела… – через силу выговорила девушка.

– Уму непостижимо! – не удержался от возгласа Корнилов, перебив ее. – Вас могли бы убить, не окажись мы с Васильчиковым в этом треклятом лесу, – добавил он так громко, что солдаты, лежащие на койках рядом, с любопытством посмотрели на них. Отчего-то Павлу стало не по себе от одной мысли о том, что с ней могло что-нибудь случиться.

“И что мне до нее? – думал мрачно Корнилов. – Я ее вообще не знаю”. Он всматривался в ее огромные зеленые глаза и, все больше мрачнел. Чувствуя, что не хочет уходить от нее, он тихо спросил:

– Как ваше имя?

– Елизавета, – медленно прошептала девушка.

– А дальше? – настойчиво спросил Павел.

– Николаева Елизавета Андреевна.

– Поручик Николаев Петр Андреевич ваш брат? Вы его искали?

– Да. В последнем письме, он написал, что смертельно ранен. Вы что-нибудь знаете о нем? – взволнованно спросила девушка.

– Немного. Да, он был ранен, – кивнул Павел, но увидев, что ее лицо опечалилось, он быстро добавил. – Но, ныне, с ним все в порядке. Насколько мне известно, в настоящее время он по дороге к Витебску при штабе Барклая-де-Толли с отступающей армией.

– Тогда мне, наверное, надобно поехать в Витебск, – неуверенно произнесла Лиза.

– Не говорите глупостей! Это совершенно недопустимо и опасно вам ехать одной, ибо все ваши люди перебиты. А сопровождения вам никто не даст. Идет война и каждый солдат на счету, – воскликнул Павел и сам удивился своей горячности и уже тише добавил. – Я отпишу вашему брату. Он приедет за вами, как только ему позволят дела.

Лиза, не отрываясь, смотрела на этого темно-русого молодого человека в синем мундире. Его мужественное лицо светилось властностью и силой. Нахмуренные темные брови, напряженно сжатые скулы и волевой подбородок, выдавали в нем человека с твердым железным характером. Его большие серо-зеленые глаза, заинтересованно и не отрываясь, смотрели в ее лицо. Еще тогда, на дороге, она запомнила его глаза. Выразительные, глубокие и внимательные, обрамленные темными густыми ресницами, они невольно притягивали ее взгляд. Молодого человека можно было назвать симпатичным, если бы не хмурое выражение его лица, которое придавало его лицу суровый вид.

– Благодарю вас, – прошептала Лиза и вымученно улыбнулась ему. Павел тупо уставился на ее губы, ощущая, как мысль о желании поцеловать ее стремительно возникает в его голове, приводя его в страшное смущение и неловкость. Поймав себя на этой мысли, Корнилов засуетился и быстро вымолвил:

– Вас нельзя здесь оставлять. Я переговорю с командующим. Если он разрешит, то вас перенесут в мою палатку.

– Благодарю.

– Пока еще, не за что, – ответил Павел и, понимая, что уже достаточно долго стоит у постели больной добавил. – Отдыхайте, не буду вам мешать.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Простите, сударь! – окликнула его тихо Лиза. Он, тут же, обернулся. – Вы не сказали, как ваше имя?

– Корнилов Павел Александрович, ротмистр гродненского гусарского полка первого пехотного корпуса Витгенштейна.

Лиза в ответ только улыбнулась. Павел быстро вышел из палатки, ощущая всем своим существом непонятное волнение. Девушка посмотрела ему вслед и отметила, что он очень высок и широк в плечах. Она устало откинулась на подушку и закрыла глаза.

После ужина едва выдалась свободная минута, Корнилов стремительно направился в штаб и, завидев генерал-майора Кульнева, окликнул его. Яков Петрович остановился и удивленно спросил:

– В чем дело, ротмистр? Хотите доложить о чем-то важном?

– Нет, ваше превосходительство. Позвольте обратиться к вам с просьбой.

– Слушаю, – приветливо сказал Яков Петрович, устало посмотрев на молодого человека. Корнилов кратко изложил историю о том, как спас девушку и об опасениях доктора Коваля. – Вы хотите, чтобы девушка находилась в вашей палатке? – спросил строго Кульнев. – Ну, это вовсе не годится! Ее, немедленно, надобно убрать из военного лагеря!

– Но, Аристарх Иванович сказал, что ее нельзя пока перевозить, – ответил Павел. – Она сильно ранена. Ей нужен покой на неделю, другую.

– Хорошо. Но, девице не место в общем лазарете среди солдат. Сестры милосердия под моим личным покровительством. А, за эту девушку, я не могу нести ответственности.

– Вот и я об этом говорю. В моей палатке, мой денщик присмотрит за нею, чтобы порядок был. Как только я смогу, то найду в ближайшей деревне избу, чтобы перевезти ее.

Яков Петрович строго посмотрел на молодого человека.

– Не нравится мне вся эта ситуация. Гражданским, да еще и девицам не место на войне, если только они не сестры в лазарете. Но, раз уж так вышло, пусть остается, но в Вашей палатке. Но, разрешаю это ротмистр, только из-за благоволения к вашему брату, Александру Александровичу, с которым мы прошли всю последнюю турецкую кампанию и, который мне, как брат.

– Благодарю вас, ваше превосходительство, – почтительно сказал Павел, прикладывая два пальца правой руки к киверу, отдавая честь.


Вечером того же дня, Корнилов собственноручно перенес Лизу в свою палатку, предварительно укутав ее в свой плащ. Ибо на девушке была только лишь длинная ночная сорочка, которую ей отдала одна из сестер милосердия, служившая при полевом лазарете. Осторожно положив Лизу на походную койку Полянского, застеленную Сашкой свежим бельем, Павел, сняв с нее свой плащ, бережно накрыл ее до подбородка одеялом и удовлетворенно заметил:

– Отныне, вы под моей защитой.

Лиза хотела спросить, чтобы это значило, но побоялась это уточнять. Очень тихо, смущенно она поинтересовалась:

– А ваш товарищ? Он скоро вернется?

– Через пару недель, наверное. Не волнуйтесь, к тому времени я что-нибудь придумаю. А теперь, спите. Вам нужен покой.

Удовлетворившись таким ответом, Лиза послушно закрыла глаза, ощущая, что ее сознание, то и дело, отключается от реальности. Уже через миг, впав в беспамятство, она, даже не почувствовала, как Корнилов очень осторожно положил свою большую ладонь на ее лоб и, нахмурившись, отметил, что у нее опять жар. Отчего-то, странное ощущение того, что его долг непременно позаботиться об этой беззащитной девушке, не покидало Павла. Это ощущение возникло у него неожиданно, именно после слов доктора Коваля, а в сию минуту, оно завладело всем его существом.

Корнилов убрал руку со лба Лизы, не в силах заставить себя отойти от девушки и начал рассматривать ее. Тонкие черты ее юного нежного лица, с небольшим аккуратным носиком, округлыми щечками и полными яркими губами показались ему совершенными. Глаза ее, сейчас закрытые, с пушистыми темными ресницами, правильно очерченными бровями, невольно притягивали его взгляд и, он отчетливо вспомнил их необычный цвет. Насыщенного, сочного ярко-зеленого оттенка, словно цвет листочков полевой мяты. Переливающиеся пряди ее светлых волос, растрепались и, теперь, свободно лежали густыми локонами, обрамляя ее головку. Не удержавшись, молодой человек прикоснулся к ее волосам у виска и его пальцы, сразу же, утонули в шелковистой мягкости ее золотистых локонов. Теплые, густые, невозможно нежные пряди, словно шелковистый поток укрыли его ладонь и Корнилов провел рукой до конца ее длинных волос. Дальнейший осмотр прелестницы, которую он так неожиданно спас, вызвал у Корнилова такой же неподдельный восторг. Даже под одеялом, которым он накрыл Лизу, угадывались стройные, притягательные выпуклости ее стана. Помня о невозможной легкости девушки, когда он нес ее на руках, Павел отчетливо отметил выступающие полушария ее груди под одеялом, среднего размера, округлой манящей формы. Тонкая талия и более округлые бедра, стройные ноги, все это было отмечено его пытливым взором. Только, спустя четверть часа Корнилов, сделав окончательный вывод о том, что еще никогда не встречал более совершенного создания, тяжело вздохнул и силой воли заставил себя отойти от девушки.

Памятуя о том, что ему еще надо помыться, Павел проворно разделся и шумно вымыл плечи, лицо и спину в умывальнике. Стянув сапоги и сбросив строевые рейтузы, он в одних тонких темных лосинах растянулся на своей походной койке. Наутро, ему вновь предстояло идти в бой в составе уже полного корпуса. Корнилов знал, что их авангард будет брошен на Удино первым. Затем, уже включатся в бой основные силы русских. Как и в предыдущие две недели, силы русских были намного меньше, чем у противника.

На следующий день, Корнилов, едва очнулся от короткого беспробудного сна и, обернув голову, заметил у постели больной сестру из полевого лазарета. Еще вчера, Ксения Михайловна, одна из сестер милосердия, видимо, по просьбе Аристарха Ивановича, предложила свои услуги сиделки у кровати раненой девушки. Корнилов согласился, заметив, что щедро отблагодарит сестру за ее труды. К тому же, своему денщику Сашке он велел также присматривать за Лизой.

Когда Корнилов проворно поднялся со своей походной койки, Ксения обернулась к нему, и призывно улыбнувшись, сказала:

– Доброе утро, Павел Александрович.

Молодой человек проигнорировал ее откровенный зазывный взгляд непривлекательных глаз и, начав натягивать на плечи рубашку, холодно произнес:

– Доброе. Как она?

– Жар спал, – тихо ответила Ксения. – Вы не волнуйтесь, я присмотрю за ней.

Павел лишь кивнул. Быстро он надел доломан, прикрепил шнуром к левому плечу ментик, повязал кушак на строевые рейтузы и надел короткие сапоги со шпорами. Захватив с собой портупею и кивер, он вышел из палатки. Помятуя о предстоящей жестокой схватке, Корнилов, не завтракая, сразу же вскочил в седло и направился в штаб.

В два часа дня русский авангард Кульнева, в котором находился и Корнилов, неожиданно столкнулся с французами возле деревни Якубово. Ожесточенный бой продолжался до конца дня. Русские пытались вытеснить противника из деревни, но после нескольких ожесточенных схваток, французам все же удалось удержать деревню за собой. Назавтра было назначено более масштабное сражение уже со всеми силами русских и солдатами Удино…

Витязь

Подняться наверх