Читать книгу Великое однообразие любви - Аркадий Драгомощенко - Страница 4

деревья гнутся под ветром

поднимается пыль

раскачивается оцепенело

первый день

ветреный день

день созерцания

движением мерным охвачены рощи поля стволы кукурузы

бредут коровы

лунные головы влекут рогатые тени

а надо всем – шум налитый зноем

воздухом

светом гнущихся сосен

гравий поскрипывает под ногами

ночь прервана на полуслове

полусвет листьев на лицах

первый день

день ветреный

день созерцания

сад

дождь накрапывает скользкие листья

мы шли по тропинкам бормоча заклинания:

«дуб, ясень, лиственница, тис, рябина»

мы шли непринужденно беседуя о том

что есть нечто выше нашего понимания

мы говорили о человеке

потом молча шли будто вытекли из себя –

брели прислушиваясь к шагам

и размышляли

пусто в саду

невдалеке женщина укачивала в коляске ребенка

да служитель собирал листья с отпечатками ног

и листья отражавшие сложность строения глаза

кто еще забредет сюда в этот день

или в другой какой день?

кто бродит среди нас

и произносит имена наши как заклинание

кому рассказать что мои сны каждый год умирают

и небо дарит их иллюзорным бессмертием?

и что пьем из одного и того же источника

что вкус воды одинаков для нас

…но это был всего лишь пасмурный день

деревья были деревьями а мы сами собой

мы откуда-то возвращались и совершенно

случайно наткнулись на сад

где женщина укачивала в коляске ребенка

не придавая значения голосу

да служитель собирал к сожжению листья –

безбрежная река белого дыма

струилась между деревьями

Придет день или ангел.

В трепет дождя

раскрыты окна и кровли.

Придет ночь или ангел,

Оботрет ноги перед порогом,

Пронзительный некогда взгляд

угас под полями набрякшими шляпы.

Будто на пажити два одиноких серпа –

раскрыты крылья косноязычия.

Правая часть лица отдана смерти.

«поэзия, поэзия, слов…» –

Невнятно произнесет, исчезая

Следуя вдоль ряда имен.

«станется, было, не будет…» –

Промолвит эхо в ответ.

две руки, заведенные за затылок

беззащитность подмышек

вечер одевает тебя в плавное пламя свечи

гость запоздалый

укрою тебя на груди в полнолунье великое –

ночь да ночь!

может и впрямь тепло наших душ растопить льды способно?

может и впрямь наши тела –

две могучих сосны?

голуби

влажная глина их голосов под перстами

зари обретает форму вычурного

ожерелья

воздух апреля смывает с век твоих

гарь февральских видений

сухой треск надломленной ветки

смутно-черные сполохи голых деревьев

над зыбким огнем цепенеющих вод

улитка увядания и багрянца

улитка желтизны ползет по земле

трава никнет

гнезд глаза опустели

осень

пора отчаянья и отваги

тихая россыпь шагов

на пелене ожидания

холст покрыт пятнами

неразрывно с холстом связано

неокрепшее дерево

девушка с гордой спиной

ложится в постель

руки держит ладонями книзу

притрагивается к бедрам своим

вечер на веках ее

она засыпает

приоткрываются двери

Десять минут

без двадцати пять

четыре часа

один час и больше

вожделенье секунд

до вечности вечность

десять минут

полтора года

два пурпурных клейких листа

на встречном уроде

два пса

убегающих вглубь пустыря

две рыжие точки

упавшие в поле нового года

Раздвигая камыш

ненароком услышишь

как сухо скользнет по руке

длинное лезвие

луч заиграет в капельке крови

странно

будто ее не хватало

чтобы вспыхнула зелень сильней

странно

словно тебя не хватало

чтобы двери открылись

обнажая продрогшие стены

плед прожженный

убожество юности

Фейерверк на портрете

где к шее твоей тянет клюв

точно голубь тюльпан

Старое золото в сумерках лета

пятый час

в крупной капле лицо

гримаса пространства –

несколько лет непонятной любви

ни яви ни сна

я встретил свою мать

она шла по дороге и плакала

и плакали с нею цыгане

плакали сборщики хмеля

и облака собирались в молочной

бороде старика

сидевшего на обочине

не зная зачем

я пошел следом

не зная зачем

я начал тихо рыдать

и мы плакали вместе

жара стояла

гарью ветер дышал

старик на обочине

пересыпал из руки в руку песок

долгие белые лестницы

белые улицы

на ветке белое платье

девушка забавляется с лягушонком

выцветшие рукава

пустые

белые

лестницы

ступени гулкие

цепи следов

воскресение

полдень

рассыпалось яблоко

рассыпался рот

едва заметная тень

слетела с земли

солома горит

тлеют черные сучья

как печет солнце

еще один такой день

и я с другом

пойду по полям

шаркая безмятежно подошвами

пойдем по полям

веселье, веселье!..

…Негромко говоришь – прощай.

Мост над стремниной лета, над ливнем.

Прощай, – говоришь тополиным побегам,

шелковице за белым забором

и улице,

А сам толком не знаешь –

К кому обращен этот шепот.

Прощай, говоришь снам, в которых

ты появилась…

О какой странный сон вырос над нами!

Крыло и звезда были незримы тогда.

Впереди мерно машут крыльями птицы:

Дрозды, чибисы, дикие гуси.

Невесомость полнит тела, зрачок

разрывает безмерность отчаянья –

Всего не увидеть.

Вскипает вода, трепещут кроны деревьев,

Раздвигается мир до пределов, доселе

неведомых

ни нам, ни ему самому.

И, точно шепот твой, в безмерности

солнечного луча

танцует бледная паутина,

предваряя милосердие льда.

Какой странный сон раскинулся над нами

тогда.

Зима уже давным-давно,

да снега нет

И пусто небо.

Лишь перья сизые прозрачных облаков

колышутся дремотно над заливом.

Залив в цвету смятенных голосов!

Так слышали: начнется день

и птица возвестит его начало.

Сколь ясно все!

Безгласны руки, воздух,

Как тонко серебрится здесь гранит.

Пусть будет так, как сказано –

Вначале птица. Зашевелится тень потом

в зрачке,

И день великий без конца и края

сольется с пустотой зимы.

на второй день снегопада

я вспомнил

окно в другом доме

и так же тихо почти у глаз

проносился снег

так все несложно и просто!

прах огоньков у стекол чужих

мотылек на груди

голова, склоненная к белому трепету

все невероятно понятно –

последовательность, недоступная разуму –

я появляюсь, затем ухожу, потом умираю

покойно лицо

лицо утихает

снег слетает к лицу

к краям подступает –

и снег и лицо приостановлены сразу

всё летят и летят –

мать прошептала

мы стояли у мокрых ворот

я постарше она помоложе

не отводя глаз от небес

дождь пустился

она поднесла руку к лицу

ветер трепал ее черный платок