Читать книгу Дело об убийстве, или Отель «У Погибшего Альпиниста». Стажеры. Улитка на склоне (сборник) - Аркадий и Борис Стругацкие - Страница 11

Спустившись в холл, я мрачно сказал хозяину:

– Там Хинкус совсем свихнулся. Есть у вас какое-нибудь успокаивающее посильнее?

– У меня всё есть, – ответил хозяин, нисколько не удивившись.

– Инъекцию сделать сумеете?

– Я всё умею.

– Вот и займитесь, – сказал я, протягивая ему ключ.

Голова у меня гудела. Было без пяти четыре. Я устал, осатанел и, главное, не испытывал никакого охотничьего азарта. Я слишком отчетливо понимал, что это дело мне не по плечу. Ни малейшего просвета, даже наоборот – чем дальше, тем хуже. Может быть, в отеле кто-то прячется, похожий на Хинкуса? Может быть, у Хинкуса действительно есть двойник – опасный гангстер, маньяк и садист? Это кое-что объяснило бы… убийство, страх Хинкуса, его истерику… Но зато тогда пришлось бы решить вопрос, как он сюда попал, где и как ему удается прятаться. У нас же здесь все-таки не Лувр и не Зимний дворец – у нас здесь «маленький уютный отель на двенадцать номеров; гарантируется полная приватность и совершенно домашний уют»… Ладно, займусь-ка я Мозесами.

Старик Мозес не пустил меня к себе в номер. Он вышел на стук в огромном восточном халате, с неизменной кружкой в руке и буквально выпер меня в коридор своим толстым брюхом.

– Вы намерены беседовать здесь? – устало спросил я.

– Да, намерен, – с вызовом ответил он, густо дохнув мне в лицо сложной и непонятной смесью запахов, – именно здесь. Полицейскому нечего делать в доме Мозеса.

– Тогда лучше пойдемте в контору, – предложил я.

– Н-ну… В контору… – Он отхлебнул из кружки. – В контору – еще куда ни шло. Хотя я не вижу, о чем нам с вами разговаривать. Уж не подозреваете ли вы меня в убийстве – меня, Мозеса?

– Нет, – сказал я. – Упаси бог. Но ваши показания могут оказать неоценимую помощь следствию.

– Следствию! – Он презрительно фыркнул и снова отхлебнул из кружки. – Ну ладно, пойдемте… – Пока мы шли, он брюзжал: – Часы не могли найти, обыкновенные украденные часы, а туда же – убийство, следствие…

В конторе я усадил его в кресло, а сам сел за стол.

– Значит, ваши часы так и не нашлись? – спросил я.

Он негодующе воззрился на меня.

– А вы что, господин полицейский, надеялись, что они сами собой как-нибудь обнаружатся?

– Была у меня такая надежда, – признался я. – Но раз не обнаружились, ничего не поделаешь.

– Мне не нравится наша полиция, – заявил Мозес, пристально глядя на меня. – Мне не нравится этот отель. Какие-то убийства, какие-то обвалы… собаки, воры, шум среди ночи… Кого это вы поселили в моей комнате? Я же ясно сказал: весь коридор мой, за исключением каминной. Мне не нужна каминная. Как вы осмелились нарушить договор? Что это за бродяга расположился у меня в номере третьем?

– Он попал под обвал, – сказал я. – Он искалечен, обморожен. Было бы жестоко тащить его наверх.

– Но я вам заплатил за номер третий! Вы были обязаны спросить у меня разрешения!

Я не мог с ним спорить, у меня сил не было объяснять ему, что он с пьяных глаз перепутал меня с хозяином. Поэтому я просто сказал:

– Администрация отеля приносит вам свои извинения, господин Мозес, и обязуется завтра же восстановить статус-кво.

– Нищеброды! – прорычал господин Мозес и припал к кружке. – Но он, по крайней мере, приличный человек, этот бродяга из третьего номера? Или он тоже какой-нибудь вор?

– Это совершенно приличный человек, – успокоительно сказал я.

– Почему же в таком случае его сторожит этот ваш омерзительный пес?

– Это чистая случайность, – ответил я, закрывая глаза. – Завтра же все вернется в нормальное состояние, уверяю вас.

– Может быть, и покойник воскреснет? – ядовито осведомился паршивый старик. – Может быть, вы мне и это пообещаете? Я – Мозес, сударь! Альберт Мозес! Я не привык ко всем этим покойникам, собакам, божедомам, обвалам и нищебродам…

Я сидел с закрытыми глазами и ждал.

– Я не привык, чтобы к моей жене врывались среди ночи, – продолжал Мозес. – Я не привык проигрывать по триста крон за вечер каким-то заезжим фокусникам, выдающим себя за аристократов… Этот Барл… Бралд… Он же просто шулер! Мозес не садится за стол с шулерами! Мозес – это Мозес, сударь!..

Он еще долго бурчал, скворчал, брюзжал, шумно отхлебывая, рыгал и отдувался, и я на всю жизнь усвоил себе, что Мозес – это Мозес, что это Альберт Мозес, сударь, что он не привык к тому-то, тому-то и проклятому снегу по колено, а привык он к тому-то, тому-то и хвойным ваннам, сударь… Я сидел с закрытыми глазами и, чтобы отвлечься, старался представить себе, как он ложится спать, не выпуская из рук своей кружки, как он, храпя и посвистывая, бережно держит ее на весу и время от времени отхлебывает, не просыпаясь… Потом стало тихо.

– Вот так-то, инспектор, – сказал он нравоучительно и поднялся. – Запомните хорошенько то, что я вам сейчас сказал, и пусть это послужит вам уроком на всю жизнь. Это многому научит вас, сударь. Спокойной ночи.

– Одну минуточку, – сказал я. – Два пустяковых вопроса. – Он в негодовании открыл было рот, но я был начеку и не дал ему говорить. – Когда примерно вы покинули зал, господин Мозес?

– Примерно? – хрюкнул он. – И таким манером вы надеетесь раскрыть преступление? Примерно!.. Я могу дать вам самые точные сведения. Мозес ничего не делает примерно, иначе он бы не стал Мозесом… Может быть, вы все-таки разрешите мне сесть? – осведомился он ядовито.

– Да, простите, прошу вас.

– Благодарю вас, инспектор, – произнес он еще более ядовито и сел. – Так вот, я с госпожой Мозес, в номер которой вы столь неприличным образом ворвались нынешней ночью, не имея на то никакого права, да еще не один, да еще без стука, я уже не говорю об ордере или о чем-нибудь подобном, – я, естественно, не вправе ожидать от современной полиции соблюдения таких тонкостей закона, как бережное отношение к праву каждого честного человека пребывать в своем доме как в своей крепости, и в особенности, сударь, когда речь идет о супруге Мозеса, Альберта Мозеса, инспектор!..

– Да-да, это было опрометчиво, – сказал я. – Я приношу вам и госпоже Мозес самые искренние извинения.

– Я не могу принять ваши извинения, инспектор, до тех пор, пока не уясню себе с полной отчетливостью, что за человек поселен в номере третьем, принадлежащем мне, на каком основании он расположился в помещении, граничащем со спальней моей супруги, и почему его сторожит собака.

– Мы еще сами не уяснили себе с полной отчетливостью, кто этот человек, – сказал я, снова закрывая глаза. – Он потерпел аварию на автомобиле, он – калека, без руки, сейчас спит. Как только будет выяснена его личность, мы вам немедленно доложим, господин Мозес. – Я открыл глаза. – А теперь вернемся к тому моменту, когда вы с госпожой Мозес покинули столовую. Когда это было точно?

Он поднес кружку к губам и грозно посмотрел на меня.

– Меня удовлетворили ваши объяснения, – заявил он. – Выражаю надежду, что вы сдержите ваше обещание и доложите немедленно. – Он отхлебнул. – Итак, мы с госпожой Мозес встали из-за стола и покинули зал примерно… – Он прищурился с большой язвительностью и повторил: – Примерно, инспектор, в двадцать один час тридцать три минуты с секундами по местному времени. Это вас удовлетворяет? Отлично. Переходите к вашему второму, и, я надеюсь, последнему, вопросу.

– Мы еще не совсем покончили с первым, – возразил я. – Итак, вы вышли из зала в двадцать один тридцать три. А дальше?

– Что дальше? – злобно спросил Мозес. – Что вы хотите этим сказать, молодой человек? Уж не хотите ли вы узнать, чем я занимался, когда вернулся в свой номер?

– Следствие было бы благодарно вам, сударь, – сказал я с чувством.

– Следствие? Мне нет дела до благодарности вашего следствия! Впрочем, мне нечего скрывать. Вернувшись в свой номер, я немедленно разделся и лег спать. И спал до тех пор, пока не поднялся этот отвратительный шум и возня в принадлежащем мне третьем номере. Только природная сдержанность и сознание того, что я – Мозес, не позволили мне нагрянуть немедленно и разогнать весь этот сброд с полицией во главе. Но имейте в виду, сдержанность моя имеет пределы, никаким бездельникам я не позволю…

– Да-да, и будете совершенно правы, – поспешно сказал я. – Еще один, последний вопрос, господин Мозес.

– Последний! – сказал он, угрожающе потрясая указательным пальцем.

– Не заметили ли вы, в какое примерно время госпожа Мозес покидала столовую?

Наступила жуткая пауза. Мозес, наливаясь синевой, глядел на меня вытаращенными мутными глазами.

– Кажется, вы осмеливаетесь предположить, что супруга Мозеса причастна к убийству? – сдавленным голосом произнес он. Я отчаянно замотал головой, но это не помогло. – И вы, кажется, осмеливаетесь рассчитывать на то, что Мозес в этой ситуации будет давать вам какие бы то ни было показания? Или вы, быть может, полагаете, что имеете дело не с Мозесом, сударь? Может быть, вы позволили себе вообразить, будто имеете дело с каким-нибудь одноруким бродягой, укравшим у меня драгоценные золотые часы? Или, быть может…

Я закрыл глаза. На протяжении последующих пяти минут я услыхал массу самых чудовищных предположений относительно своих намерений и своих замыслов, направленных против чести, достоинства, имущества, а также физической безопасности Мозеса, сударь, не какого-нибудь мерзкого пса, служащего очевидным рассадником блох, а Мозеса, Альберта Мозеса, сударь, вы способны понять это или нет?.. К концу этой речи я уже не надеялся получить сколько-нибудь вразумительный ответ. Я только с отчаянием думал, что уж до госпожи Мозес мне теперь не добраться никогда. Но получилось иначе. Мозес вдруг остановился, подождал, пока я открою глаза, и произнес с невыразимым презрением:

– Впрочем, это смешно – приписывать такой обыкновенной личности столь хитроумные замыслы. Смешно и недостойно Мозеса. Конечно, мы имеем здесь дело с элементарной чиновничье-полицейской бестактностью, обусловленной низким уровнем культурного и умственного развития. Я принимаю ваши извинения, сударь, и честь имею откланяться. Мало того. Взвесив все обстоятельства… Я же понимаю, что у вас недостанет благородства оставить в покое мою жену и избавить ее от ваших нелепых вопросов. Поэтому я разрешаю вам задать эти вопросы – не больше двух вопросов, сударь! – в моем присутствии. Немедленно. Следуйте за мной.

Внутренне ликуя, я последовал за ним. Он постучался в дверь госпожи Мозес и, когда она откликнулась, скрипуче проворковал:

– К вам можно, дорогая? Я не один…

К дорогой было можно. Дорогая в прежней позе возлежала под торшером, теперь уже полностью одетая. Она встретила нас своей чарующей улыбкой. Старый хрыч подсеменил к ней и поцеловал ей руку – тут я почему-то вспомнил, что он, по словам хозяина, лупит ее плеткой.

– Это инспектор, дорогая, – проскрипел Мозес, валясь в кресло. – Вы помните инспектора?

– Ну как я могла забыть нашего милого господина Глебски? – откликнулась красавица. – Садитесь, инспектор, сделайте одолжение. Чудная ночь, не правда ли? Столько поэзии!.. Луна…

Я сел на стул.

– Инспектор делает нам честь, дорогая, – объявил Мозес, – подозревая нас с вами в убийстве этого Олафа. Вы помните Олафа? Так вот, его убили.

– Да, я уже слыхала об этом, – сказала госпожа Мозес. – Это ужасно. Милый Глебски, неужели вы действительно подозреваете нас в этом кошмарном злодеянии?

Мне все это надоело. Хватит, подумал я. К чертовой матери.

– Сударыня, – сказал я сухо. – Следствием установлено, что вчера примерно в половине девятого вечера вы покидали столовую. Вы, конечно, подтверждаете это?

Старик негодующе заворочался в кресле, но госпожа Мозес опередила его.

– Ну разумеется, подтверждаю, – сказала она. – С какой стати я буду это отрицать? Мне понадобилось отлучиться, и я отлучилась.

– Насколько я понимаю, – продолжал я, – вы спустились сюда, в ваш номер, а в начале десятого вновь вернулись в столовую. Это так?

– Да, конечно. Правда, я не совсем уверена относительно времени, я не смотрела на часы… Но скорее всего, это было именно так.

– Мне бы хотелось, чтобы вы вспомнили, сударыня, видели ли вы кого-нибудь на пути из столовой и обратно в столовую.

– Да… кажется… – сказала госпожа Мозес. Она наморщила лобик, и я весь так и напрягся. – Ну конечно! – воскликнула она. – Когда я уже возвращалась, я увидела в коридоре парочку…

– Где? – быстро спросил я.

– Ну… сразу налево от лестничной площадки. Это был наш бедный Олаф и это забавное существо… я не знаю, юноша или девушка… Кто он, Мозес?

– Минуточку, – сказал я. – Вы уверены, что они стояли слева от лестничной площадки?

– Совершенно уверена. Они стояли, держась за руки, и очень мило ворковали. Я, конечно, сделала вид, будто ничего не заметила…

Вот она, заминочка Брюн, подумал я. Чадо вспомнило, что их могли видеть перед номером Олафа, и не успело ничего сообразить, а потом принялось врать в надежде, что как-нибудь да пронесет.

– Я – женщина, инспектор, – продолжала госпожа Мозес, – и я никогда не вмешиваюсь в дела окружающих. При других обстоятельствах вы бы не услышали от меня ни слова, но сейчас, мне кажется, я обязана быть вполне откровенной… Не правда ли, Мозес?

Мозес из своего кресла пробурчал что-то неопределенное.

– И еще, – продолжала госпожа Мозес. – Но это уже, наверное, не имеет особенного значения… Когда я спускалась по лестнице, мне повстречался этот маленький несчастный человек…

– Хинкус, – просипел я и откашлялся. У меня что-то застряло в горле.

– Да, Финкус… его, кажется, так зовут… Вы знаете, инспектор, ведь у него туберкулез. А ведь никогда не подумаешь, правда?

– Прошу прощения, – сказал я. – Когда вы встретили его, он поднимался по лестнице из холла?

– Даже полицейскому должно быть ясно, – раздраженно прорычал Мозес. – Моя жена ясно сказала вам, что она встретила этого Фикуса, когда спускалась по лестнице. Следовательно, он поднимался ей навстречу…

– Не сердитесь, Мозес, – ласково произнесла госпожа Мозес. – Инспектор просто интересуется деталями. Наверное, это ему важно… Да, инспектор, он поднимался мне навстречу и, по-видимому, именно из холла. Он шел не спеша и, кажется, глубоко задумавшись, потому что не обратил на меня никакого внимания. Мы разминулись и пошли каждый своей дорогой.

– Как он был одет?

– Ужасно! Какая-то кошмарная шуба… как это называется… овчина! От него даже, простите, пахло… мокрой шерстью, псиной… Не знаю, как вы, инспектор, но я думаю: если у человека нет средств прилично одеваться, ему следует сидеть дома и изыскивать эти средства, а не выезжать в места, где бывает приличное общество.

– Я бы многим здесь посоветовал, – прорычал Мозес поверх кружки, – сидеть дома и не выезжать в места, где бывает приличное общество. Ну что, инспектор, вы наконец закончили?

– Нет, не совсем, – проговорил я медленно. – Еще один вопрос… Вернувшись к себе после окончания бала, вы, сударыня, наверное, легли спать и крепко заснули?

– Крепко заснула?.. Да как вам сказать… Так, подремала немножко, я чувствовала себя возбужденной – вероятно, выпила немного больше, чем следовало…

– Но, вероятно, вас что-то разбудило? – сказал я. – Ведь когда я позже так неловко ворвался в ваш номер – я приношу вам глубочайшие извинения, – вы не спали…

– Ах, вот вы о чем… Не спала… Да, действительно не спала, но я не могу сказать, инспектор, чтобы меня что-то разбудило. Просто я чувствовала, что сегодня мне как следует не заснуть, и решила почитать немного. И вот, как видите, читаю до сих пор… Впрочем, если вы хотели узнать, слышала ли я ночью какой-нибудь подозрительный шум, то я могу твердо сказать: нет, не слышала.

– Никакого шума? – удивился я.

Она посмотрела на Мозеса с какой-то, как мне показалось, растерянностью. Я не спускал с нее глаз.

– По-моему, никакого, – сказала она неуверенно. – А вы, Мозес?

– Абсолютно никакого, – решительно сказал Мозес. – Если не считать отвратительной возни, поднятой этими господами вокруг нищеброда…

– И никто из вас не слышал даже шума обвала? Не ощутил сотрясения?

– Какого обвала? – удивилась госпожа Мозес.

– Не волнуйтесь, дорогая, – сказал Мозес. – Ничего страшного. Неподалеку в горах случился обвал, я расскажу вам об этом после… Ну что, инспектор? Теперь уже, может быть, достаточно?

– Да, – сказал я. – Теперь достаточно. – Я встал. – Еще один, самый последний вопрос.

Господин Мозес зарычал – совсем как рассерженный Лель, – но госпожа Мозес благосклонно кивнула.

– Пожалуйста, инспектор.

– Сегодня днем, незадолго до обеда, вы поднимались на крышу, госпожа Мозес…

Она рассмеялась и перебила меня:

– Нет, я не поднималась на крышу. Я поднималась из холла на второй этаж и по рассеянности, в задумчивости, пошла дальше по этой ужасной чердачной лестнице. Я почувствовала себя очень глупо, когда увидела вдруг перед собой дверь, какие-то доски… я даже не сразу поняла, куда я попала…

Мне очень хотелось спросить ее, зачем это она поднималась на второй этаж. Я представления не имел, что ей могло понадобиться на втором этаже, хотя и можно было предположить, что речь шла об амурах с Симонэ, в которые я случайно вмешался. Но тут я посмотрел на старика, и все это вылетело у меня из головы. Потому что на коленях у Мозеса лежала плетка – мрачный черный арапник с толстой рукояткой и с многочисленными витыми хвостами, в которых поблескивал металл. Я ужаснулся и отвел глаза.

– Благодарю вас, сударыня, – пробормотал я. – Вы оказали большую помощь следствию, сударыня.

Чувствуя себя безнадежно усталым, я дотащился до холла и присел отдохнуть рядом с хозяином. Жуткое видение арапника все еще стояло у меня перед глазами, и, помотав головой, я с трудом отогнал его. Это не мое дело. Это дело семейное, меня это не касается… Глаза у меня резало, как от песка. Наверное, мне следовало бы поспать – хотя бы часа два. Мне предстояло еще допросить незнакомца, и вторично допросить чадо, и вторично допросить Кайсу, для всего этого мне понадобятся силы, и поэтому мне надо поспать. Но я чувствовал, что мне сейчас не заснуть. По отелю бродят двойники Хинкуса. Чадо дю Барнстокра врет. Да и с госпожой Мозес тоже не все ладно. Либо она спала мертвым сном, и тогда непонятно, почему она проснулась и почему врет, что почти не спала. Либо она не спала, и тогда непонятно, почему она не слышала ни обвала, ни возни в соседней комнате. И совсем непонятно, что все-таки произошло с Симонэ… Слишком много сумасшедших в этом деле, подумал я вяло. Сумасшедших, пьяных и дур… И вообще я, наверное, действую неправильно. Как бы поступил на моем месте Згут? Он немедленно отобрал бы всех, у кого хватит силы свернуть шею двухметровому викингу, и работал бы только с ними. А я вожусь с этим слабосильным чадом, с плюгавым шизофреником Хинкусом, со старым алкоголиком Мозесом… Да и не в этом дело. Ну, найду я убийцу. А дальше? Это же типичный случай убийства в закрытой комнате. Мне сроду не доказать, как убийца туда вошел и как он оттуда вышел… Эх, беда. Кофе, что ли, выпить?

Я посмотрел на хозяина. Хозяин прилежно нажимал клавиши арифмометра и что-то записывал в счетоводную книгу.

– Послушайте, Алек, – сказал я. – Может в вашем отеле укрыться, оставаясь незамеченным, двойник Хинкуса?

Хозяин поднял голову и посмотрел на меня.

– Именно двойник Хинкуса? – деловито спросил он. – Не кто-нибудь еще?

– Да. Именно двойник Хинкуса, Алек. В вашем отеле живет двойник Хинкуса. Он не платит за постой, Алек. Он, должно быть, ворует продукты, подумайте об этом, Алек!

Хозяин подумал.

– Не знаю, – сказал он. – Ничего такого я не заметил. Я чувствую только одно, Петер. Вы заблуждаетесь. Вы идете по самому естественному пути, и именно поэтому вы заблуждаетесь особенно сильно. Вы исследуете алиби, вы собираете улики, вы ищете мотивы. А мне кажется, что в этом деле обычные понятия вашего искусства теряют свой смысл, как понятие времени при сверхсветовых скоростях…

– Это и есть ваше ощущение? – горько спросил я.

– Что вы имеете в виду?

– Да всю эту вашу философию насчет алиби при сверхсветовых скоростях. У меня голова пухнет, а вы черт знает что городите. Принесите уж лучше кофе.

Хозяин встал.

– Вы все-таки еще не созрели, Петер, – сказал он. – А я жду, когда вы наконец созреете.

– Зачем это вам надо? Я уже перезрел, я скоро упаду.

– Не упадете! – успокоил меня хозяин. – И вы еще далеко не созрели. А вот когда вы созреете, когда я увижу, что вы готовы, тогда я вам кое-что расскажу.

– Расскажите сейчас, – вяло попросил я.

– Сейчас рассказывать бессмысленно. Вы отмахнетесь и забудете. А я хочу дождаться момента, когда мои слова покажутся вам единственным ключом к пониманию всего этого дела.

– Господи, – пробормотал я. – Могу себе представить, что это за слова!

Хозяин снисходительно улыбнулся и направился к кухне. На пороге он остановился и предложил:

– А хотите, я сейчас расскажу вам, что именно почудилось нашему великому физику?

– Ну, попробуйте, – сказал я.

– Наш великий физик залез в постель к госпоже Мозес и обнаружил там вместо живой женщины бездыханный манекен. Куклу, Петер, холодную куклу.