Читать книгу Квантонавты. Пятый факультет - Аркадий Яшмин - Страница 5

– Не люблю «трубу», – говорил Казимир Яковлевич по дороге. – Знаете, как это говорится: «Моешь чашку – мой чашку». А «труба» отвлекает, в итоге и разговор не разговор, и чашка не помыта. И не надо мне про Цезаря! – сказал он, слегка повысив тон, хотя и Коля, и Егор Семенович хранили вежливое молчание.

Стоял теплый день ранней осени, но в тепле его безошибочно угадывалось приближение холодов: невозможно спутать майский день с сентябрьским, даже если температура будет одинаковой, даже не зная календаря, даже с закрытыми глазами.

Они вышли из главного корпуса и теперь шагали мимо двухэтажных серокирпичных домов, где жили школьники и учителя, по направлению к факультету Колмогорова – одному из четырех факультетов Школы квантонавтов. Сначала за ними следовала небольшая группка из разновозрастных учеников, возбужденным свистящим шепотом передавая друг другу слухи о бузе, затем пропел звонок, и через несколько секунд они шли уже только втроем.

– Я думаю, вряд ли что-то серьезное, – заговорил Егор Семенович. – Иначе бы иззвонились все. Ну, как в сорок восьмом…

– Да, если бы как в сорок восьмом, мы бы с вами тут не шли прогулочным шагом, – согласился директор. – Давайте гадать, пока идем. Я думаю, что это восьмиклассники, и думаю, что что-то связанное с алгеброй. Представления? Гомотопии?

– Ох, не любите вы абстрактников! – усмехнулся Егор Семенович. – Я думаю, что это девятый класс, и полагаю, что проблема больше метафизическая. Может, что-нибудь из оснований логики. Аксиома исключенного третьего?

– Опять? – делано напуганным голосом спросил Казимир Яковлевич.

Они рассмеялись чему-то своему.

Егор Семенович неожиданно обернулся к Коле:

– Ну а у тебя какие предположения, Николай Иваныч?

– Э-э… – сказал Коля, едва не споткнувшись.

Егор Семенович быстро и точно придержал его за ранец.

– А какие еще варианты? – уточнил Коля.

– Это не закрытый вопрос, – ответил молодой без улыбки.

– Тогда у меня мало информации, – сказал Коля твердо и отметил, как быстро переглянулись его куратор с директором школы.

– Ладушки! Значит, так, – почему-то повеселевшим голосом начал Егор Семеныч, – факультет Колмогорова – это алгебра, геометрия, анализ, числа, структуры, логика, алгоритмы, модели, теории, лингвистика… В общем, вся абстракция, все символы, все языки.

– И когда их любимая абстракция не налезает на реальность, поднимается бунт, – сказал директор, подняв палец. – Бессмысленный и беспощадный. Простой они народ, наши колмогоры, простодушный.

– Вече, бунт, майдан, болотка, – пропел молодой. – Буза, в общем.

– Более-менее понятно, – кивнул Коля. – А что было в сорок восьмом?

– Ну, это к Егору, – вздохнул Казимир Яковлевич.

Выяснилось, что в сорок восьмом Егор Семенович с ребятами занимались распределенными приближенными вычислениями в нечеткой логике, а черепановцы соорудили им под эти вычисления машину. Коля мужественно проглотил все это, даже не моргнув. Егор, однако, заметил его затруднения и сказал, что, в общем, самым главным во всем этом было то, что машина эта половину рабочего времени спала, то есть не делала ничего, просто потребляла ток, зато другую половину времени считала задачи очень эффективно, на порядок эффективнее других алгоритмов, возмещая, таким образом, время бездействия сторицей.

– Это было очень перспективно, – говорил Егор, увлекшись и размахивая руками.

Коля вежливо остановил его, спросив, из-за чего началась буза. Егор, потерев нос, сказал, что один колмогор, классом младше, обнаружил побочный эффект: машина, по его выкладкам или, как он сказал, «ощущениям», получила возможность страдать.

– Страдать? – переспросил Коля. – Машина?

– Да, – ответил Егор Семенович. – Когда она сталкивалась с трудностью, она испытывала что-то похожее на боль и, пытаясь избавиться от нее, решала задачи быстрее и эффективнее; решения, к слову, она строила как раз из тех данных, которые ей снились.

– Снились, – утвердительно повторил Коля. – Машине.

– Да, но проблема заключалась именно в страдании. Этот колмогоровец заявил, что никто не имеет права создавать сущности, способные страдать. Пусть даже они и сверхэффективны для каких-то задач. Или видят сны.

– Способный был парнишка, не отнять, – подвел итог Казимир Яковлевич. Он крутил головой, высматривая что-то или кого-то. – Жаль, не остался.

– А что с ним стало?

– Родители забрали, – ответил Егор Семенович. – Даже девятый класс не закончил. Девятый!

– Но бучу заварил на все деньги, – заметил директор. – Мы детей эвакуировали, спецназ вызывали некоторые деятели. Спецназ не пригодился, – добавил он, покосившись на Колю. – Машину и материалы он сам уничтожил.

– Или с собой забрал, – мрачно сказал Егор Семенович.

– Следствие сказало: уничтожил.

– А что особенного в девятом классе? – помедлив, спросил Коля.

Можно подумать, только девятиклассники способны бунтовать и строить машины, которые видят сны. Шестиклассники, по Колиному твердому убеждению, были ничем не хуже, а скорее даже лучше любого девятиклассника, причем во всем. Коля, к примеру, был шестиклассником.

– Вот ты где! – неожиданно воскликнул Казимир Яковлевич и устремился куда-то вбок.

Коля увидел небольшой мобиль без кабинки и спину сидевшего за его рулем. Мобиль, неторопливо кряхтя, катился в сторону леса.

– Булат Баирыч! Булат! Стой! – закричал директор и, наплевав на ноблес оближ[5], побежал.

Егор Семенович и Коля припустили за ним.

– Стой, говорю!

Мобиль остановился, сидевший в нем человек обернулся – явно ученик, русый, долговязый, в панаме, с едва-едва пробивающимися усиками над верхней губой.

– Стой, – сказал директор. – Андрей? А где Булат Баирович?

– Я за него, – бесстрашно ответил долговязый. – Здравствуйте, Казимир Яковлевич. Здравствуйте, Егор. Здравствуй, мальчик.

– Андрей, добрось-ка нас до Колмогорова.

– Да тут идти-то.

– Добрось, говорю. Там буза, мы должны появиться солидно.

– Мне нужен приказ директора, – строптиво сказал Андрей. – Письменный. Булат Баирович велел.

– Щас будет тебе приказ! – зловеще сказал Казимир Яковлевич и полез в свой планшет. – И тебе, и Булату Баировичу твоему!..

– Да шучу я, Казимир Яковлевич! – Андрей неожиданно рассмеялся гулким баском. – Мы же буквоеды начинающие, неопытные. Садитесь уже.

Директор покрутил головой, но ничего не сказав, уселся рядом с водителем. Егор Семенович тем временем уже ловко устроился на спинке сиденья. Мобиль вернулся на дорожку, затем, проехав метров пятнадцать, Андрей свернул налево, и их взору открылся корпус факультета Колмогорова.

– А это у вас кто? Оруженосец? – неожиданно спросил Андрей.

– Новенький, – весело ответил директор. – Художник, понимаешь. Мастер по кленовым листьям.

Андрей живо обернулся и посмотрел на Колю. Егор со сдержанным любопытством переводил взгляд с одного на другого.

– А, ясно, – сказал Андрей, возвращаясь к вождению. – Флюктуация.

– Уверен? – Егор поднял бровь. – Ты же его первый раз видишь.

– Конечно. Система поправит. Вылетит как миленький.

– Во-первых, не так это просто… – начал директор.

– Я понял, не утруждайтесь, – мягко, но решительно прервал его Андрей. – Ситуация не стоит слов, потраченных на описание.

На этот раз хмыкнул Егор.

– Что? – тут же отозвался Андрей. – Я опять грублю?

Ему никто не ответил, и некоторое время ехали молча.

– Где они бузят-то нынче? – спросил Егор. – В жилом или семинарят, как обычно?

– Да как обычно, – ответил долговязый.

– Ты, кстати, не вникал, в чем там дело?

– Да тоже как обычно – кривополяция.

– Криво – что? – подал голос Коля.

– Кривая экстраполяция, – пояснил Андрей. – Некорректно перенесли ограниченную модель на более широкий класс объектов. Источник и причина всей бузы во все времена.

– А подробнее? – спросил Казимир Яковлевич.

– А подробнее я не вникал. У меня у самого тут задачка зловредная. Некогда мне.

– У тебя белая тряпка есть?

– Только зеленая.

– Давай.

– Может, это хандра? – предположил Егор, глядя на небо. – У них бывает.

– Нет, Егор, – ответил Андрей и остановил мобиль. – Это буза. Небольшая, на три балла, но буза. Поеду я, Казимир Яковлевич. Пока, флюктуация.

Долговязый Андрей утарахтел по своим зловредным делам. Директор, учитель и новый ученик Школы квантонавтов остались перед входом в колмогоровский корпус. Коля с недоумением проводил старшеклассника на мобиле взглядом, затем осторожно спросил:

– Так, значит… ничего страшного?

– В смысле? – не понял Егор Семенович. Он, прищурившись, разглядывал из-под ладони лестницу и главный вход.

Директор достал маленький театральный бинокль и водил им по фасаду корпуса, наполовину скрытому акацией.

– Он какой-то спокойный…

– Андрей считает эту проблему тривиальной. И думает, что я знаю, как действовать, – сказал Казимир Яковлевич и мрачно добавил: – Все так думают.

– А вы знаете? – осторожно спросил Коля.

– Должен знать, – коротко ответил директор. Потом покосился на мальчика и спросил: – Или нет?

Коля не успел ответить.

– Андрей у нас колмогоровец, понимаешь ли! – с усмешкой объяснил куратор. – Хоть и староста. Внешняя жизнь беспокоит их очень редко. Вот внутренняя…

– Окна в порядке, двери не забиты, ничего не горит, – сказал директор себе под нос. – И впрямь на троечку буза-то. У них же там ни препаратов, ни культур опасных нет?

– Да откуда… Слушайте, может, Гаврилу Цыденыча попросить к ним сходить? Они его любят.

– Все его любят! – ответил директор сердито. – Не пойдет он к ним. «В прошлом году, – говорит, – когда я пошел, я почти что понял, о чем они мне толковали». Почти понял! «Казимир, – говорит, – тебе что, нужен сумасшедший физрук?»

С неба донесся раскатистый рокот. Все задрали головы, и Коля увидел, как стремительный, хищного вида и защитной окраски краснозвездный вертолет плавно скользнул и начал давать круг, снижаясь. В кармане у директора заурчала «труба». Казимир Яковлевич схватил ее и почти сразу закричал:

– Да, да, да! Вижу, не глухой! Иду, иду! Генерал?… Трое? Иду уже, иду!

– Так, – сказал он, положив «трубу» в карман. – Это комиссия, мне надо с ними говорить глаза в глаза. Так до них быстрее доходит. В общем, Егорушка, надеюсь на вас. Николая определите на факультет, но сначала решите с жильем, там у вас вроде пара вариантов есть.

– А как же буза? – спросил Коля.

– Я на вас надеюсь, – раздельно повторил директор и подмигнул ему. – Вот, держи. Вернешь, когда устроишься.

И, вручив Коле бинокль с зеленой промасленной тряпкой, он испарился.

– И чашка не помыта, – сказал мальчик мрачно.

Егор сидел на корточках перед большим картонным листом, лежащим прямо перед ступеньками, на котором было крупно написано: «Баррикада» – и изображены стрелки, математические знаки и цифры.

– «Баррикада 4x2 м. Стрелка вверх меньше или равна семнадцати „эл“», – прочитал он вслух.

– Это ограничение возраста, – догадался мальчик.

Егор Семенович встал, наморщил лоб и с силой потер нос.

– Ну что ж, – сказал он. – Рисковать пока смысла нет. Разрушений не видно и не предвидится, буза, по оценке Андрея, умеренная, а по моей – символическая…

– А может, она сама, того… пройдет? – спросил Коля. – В смысле, зачем ею заниматься, если она, ну, символическая?

Егор Семенович некоторое время смотрел на него прищурившись, затем произнес:

– Я тоже так думал. До сегодняшнего утра. – Он встряхнул головой и заговорил другим голосом, уверенно и четко: – Вот что, Николай. От имени и по поручению администрации назначаю тебя переговорщиком с этими вольтерьянцами. Раз мне к ним нельзя, будем держать связь через болталку. Планшет-то у тебя подцепился уже к сети?

– Подцепился, но…

– Главное, не спорь с ними, – сказал куратор. – Кишка у тебя против них тонка. Без обид.

– Да какие обиды… – произнес Коля. И спросил, чтобы перевести тему: – А что это за вертолет прилетел?

– У-у… – протянул Егор Семенович. – А я думал, ты догадливый. Данных ведь более чем достаточно.

Коля насупился:

– Ну извините.

– Не извиняйся, тебе идет, – легко ответил куратор. – Думать идет, в смысле.

– Что-то тяжеловато идет, – угрюмо хмыкнул мальчик.

– Коля, – начал куратор, внимательно посмотрев на него, – тут дело такое. Ты к нам – сам уже понял, наверное, – попал по ошибке. У нас, конечно, есть отличники, но все они победители или призеры как минимум городских и областных олимпиад, это во-первых, а во-вторых, это олимпиады по физике, химии, математике, биологии и информатике. Не по кленовым листьям. То есть не только по кленовым листьям. Понимаешь меня?

– Конечно, понимаю, – сказал Коля. – Чего тут не понимать. У школы вашей недобор, комиссии, вертолеты, а тут я еще со своим листом. Так?

– Ты не обижайся, если что, – проникновенно сказал куратор, внимательно глядя на Колю. – Поживешь у нас, посмотришь, поучишься. Как тяжело станет, родителям позвонишь, они заявление напишут, ты обратно и полетишь домой, к себе. Ребятам своим расскажешь, как тут у нас, что. Может, городскую выиграешь да опять к нам попадешь. Если захочешь, конечно. А?

Был какой-то отчетливый подвох в том, что и, самое главное, как говорил ему все это Егор Семенович. Не сочеталось это ни между собой, ни с тем, что Коля увидел и услышал раньше, да и вообще с тем, что он знал о мире. Поэтому он молчал, делая вид, что внимательно разглядывает корпус.

– Ладно, – сказал куратор, откровенно за ним наблюдавший. – Узнаешь, чего они хотят, какие требования, и всё. Главное – возвращайся в трезвом уме и твердой памяти. Ну или хотя бы живым.

– Понял.

– Так… – Егор Семенович уже возил пальцами по своему планшету. – Ага, вижу тебя… Скидываю тебе мое распоряжение по флагу. Жить мы тебя определим, если бог даст, в третий… Комендант пока в городе, но скоро будет. Когда вернешься, пойдем туда вместе, я в качестве сопровождения. Ты все же важная персона: парламентер.