Читать книгу Квантонавты. Пятый факультет - Аркадий Яшмин - Страница 6

В колмогоровском корпусе было светло и тихо, лишь откуда-то сверху доносились голоса и какие-то скребущие звуки. Коля прошел мимо многочисленных листов и картонок с надписями «Барьер 2x4 м», «Баррикада 1,5x3», «Ограждение» и даже «Стена из кирпича», там и сям разбросанных по небольшому вестибюлю, и поднялся на второй этаж.

Звуки доносились из-за двери с табличкой «К-212».

Коля сделал глубокий вдох, резко выдохнул и открыл дверь.

В аудитории было полтора десятка мальчишек и девчонок, по виду на два-три года старше Коли. В центре сидел подросток с длинной челкой, в его руках была гитара – это из нее он извлекал скребущее бреньканье. Остальные неровным полукругом сидели на партах и скамейках с задумчивым видом; у некоторых в руках были планшеты. Строгая девочка стояла у доски и выводила сверхчеловеческие профили световой указкой. Единственная осмысленная надпись на доске гласила: «Гуталин».

На Колю никто внимания не обратил, лишь самый ближний к двери паренек строго посмотрел на него, прижал палец к губам и указал на скамейку: сядь и сиди тихо.

– Так, ну давайте еще раз, – сказала девочка у доски.

– Катя, может, хватит, – сказал гитарист. – Ясно же, что не то.

– Давайте пропустим гуталин, – твердо сказала девочка. – Может, дальше что-то всплывет. Ребята, копните семантику поострее, уже четко в направлении «декаданс». Поднимите справочник по периоду.

– Поднял.

– Уже? Держи контекст тогда. Кеша, давай.

Гитарист, которого звали Кешей, ударил по струнам и ломающимся, слегка гнусавым голосом запел:

– «Я крашу губы гуталином. Я обожаю черный цвет…»[6]

– Так, стоп. Есть? Ну ребята!

– Всё то же, панки.

– Какие-то эмо, – подал голос ближний к Коле паренек, лихорадочно листающий планшет.

– Эмо – это что?

– Субкультура, родственная готам.

– Готы. Есть! – вскричала Катя.

– Есть! – одновременно с ней откликнулись несколько голосов. – Черное, смерть, упадок, крушение.

– Фиксируйте, фиксируйте! Кеша, дальше!

Гитарист снова ударил по струнам и продолжил:

– «… черный цвет». Эм-м-м… «И мой герой – он соткан весь из тонких запахов конфет».

– Эфемерность.

– Временность.

– Запахи нестабильны.

– Конфеты сладкие.

– Нормально, ложится. Дальше.

– «Напудрив ноздри…»

– Есть!

– Есть!

– Дальше.

– «Я выхожу на променад, – тщательно выговаривая гласные, пел Кеша. – И звезды светят мне красиво, и симпатичен ад».

– Ну нормально, только гуталин все портит. Катя, что с гуталином делать?

– Горцы, идея!

– Давай, давай!

– Все чрезвычайно плохо.

– А мы не возражаем! – хором откликнулись несколько подростков сразу.

– Это ирония, горцы. Автор не актор[7], он не погружен.

– Не-не-не, погоди, остальная область сверхкомпактная.

– Именно поэтому и сверхкомпактная. Усёк? «Лицом к лицу лица не увидать».

Некоторое время царила тишина.

– М-да-а, – сказал Кеша. – Горцы, он прав. Гуталин – ключ.

– Эх, корреляты-аспираты, а так хорошо ложилось!

– Резюмируем, – сказала Катя. – Текст нерелевантен[8], герой не погружен, является сторонним имперсонатором[9].

– А то и вавилоном.

Колмогоровцы дружно рассмеялись.

– И у нас гость в виде малька.

Все взоры обратились на Колю. Коля почувствовал себя крайне неуютно и с огромным трудом подавил желание встать.

– Тебя Настя послала? Или ты парламентер?

– Я парла… – Коля прокашлялся. – Парламентер я.

– С зеленым флагом?

– Вот распоряжение по флагу. – Коля протянул планшет.

Один из колмогоровцев подошел и прочитал вслух:

– «Я, Щабельский Е. С, куратор Алтаева Н. И., парламентера, по поручению администрации НЦСОД БГУ (Школы), приказываю: с 11:00 до 15:00 сего дня считать зеленую ткань в руках Алтаева Н. И. белой. Число, подпись».

Коля ждал, что будет смех, и уже приготовился поддержать – вот как здорово придумал Егор Семенович, вот молодец! – а дальше и эта непонятная гуталиновая буза, как он надеялся, сама сойдет на нет, обернется шуткой… И обнаружил, что сидит как дурак, с расплывшимся в полуулыбке лицом, а на него по-прежнему строго смотрят пятнадцать подростков, все старше и крупнее его.

– В переговорах смысла нет, – сказала Катя. – Требований никаких мы не выдвигаем. Иди обратно.

Коля еще раз кашлянул и встал, чтобы идти к двери, но неожиданно Кеша спросил его:

– А почему ты не спрашиваешь нас ни о чем?

– А зачем спрашивать?

– Ну… – Кеша слегка растерялся. – Парламентеры обычно стараются узнать причину бузы.

– Вот такой я парламентер, – заключил Коля и сел обратно. – Но, может, вы сами расскажете? Лично мне. А то я тут новенький и не все понимаю.

– Гм… – сказал Кеша-гитарист. – «Не все понимаю» – это ты в самую точку.

– Гм… – поддержали его Катя и другие колмогоры.

– Ты слышал что-нибудь о теории сложности?

Коля решил говорить правду:

– Нет.

Множественный вздох был ему ответом.

– В общем, мы доказали теорему Форрестера[10] в сильной аналитической форме.

– Не может быть! – изумился Коля. – Именно в сильной аналитической?

– Именно.

– Ну тогда, конечно, все понятно, – заключил Коля. – Раз в сильной. А то если бы в слабой, да еще и не в аналитической…

– Юморист малёк-то.

– Горцы, пусть посидит чуть-чуть, – подал голос молчавший до этого подросток. – У нас стратегия еще и выборы. А малёк что поймет, то и унесет.

– Да, – сказал Кеша и, ударив по струнам, извлек бодрый мажорный аккорд. – Буза открыта для всех, даже для администрации. Сиди, малёк, напитывайся.

Коля слегка поднял брови, но промолчал. Странное дело – ему действительно не хотелось уходить. Было что-то такое в этих заносчивых, но симпатичных старшеклассниках – что-то будто давно забытое, но начинающее припоминаться.

Планшет коротко дрогнул. Коля открыл его под партой и заглянул в экран искоса. Егор Семенович прислал короткое сообщение: «?» Коля одним мизинцем набрал «Жду», отправил и стал смотреть на доску и на Колмогоров, сгрудившихся вокруг нее. Какой-то колмогор достал свой комм и слегка пижонским жестом сбросил с него на доску несколько строчек.

Это были стихи.

– Хорошо, но нужна мелодия, – досадливо сказал Кеша в стол. Он сидел, двумя руками взлохматив голову. – Мелодия нужна, горцы, кровь из носу! Или хотя бы картинка. А лучше и то и другое. Сами понимаете, иначе никому оно не впилось…

– Отложим! – решительно сказала Катя.

– Отложим, – согласился гитарист.

Все снова стали рассаживаться за партами. Коля понял, что настал перерыв, и начал разглядывать кабинет. На стенах висели портреты, и, похоже, некоторые из них были написаны маслом, во всяком случае они выглядели именно так. На ближайшем к Коле был изображен немолодой мужчина с длинным лицом и густыми бровями, державший в руках книгу; из подписи следовало, что это был не кто иной, как Клод Шеннон[11]. Имя Коле ничего не говорило, а мистер Шеннон выглядел не слишком довольным – возможно, потому, что прямо над его головой красовалась надпись: «В дар любимой школе», выполненная вызывающе белой краской.

Шум разговоров отвлек Колю от портретов, и он обнаружил, что колмогоры уже избрали Верховный Совет Бузы; в него вошли все присутствующие в аудитории К-212, за исключением, разумеется, парламентера. На доске, с которой исчезли стихи, написали огромными буквами: «Buza!»; секретарем и председателем Совета избрали Катю и Кешу соответственно, по причине того, что именно они доказали эту самую теорему. После некоторой дискуссии было решено выбирать также и министров по разным направлениям, причем члены ВСБ оказались удивительно охочи до должностей, которые они сами тут же и изобретали. Далее выяснилось, что эта охочесть избирательна – никто не хотел быть министром снабжения, но все хотели быть министром обороны. Короткая перепалка привела к тому, что Катя и Кеша временно узурпировали власть и назначили снабженцем молчаливую девочку по имени Рута, а министром обороны – подростка по имени Гена. Последний немедля достал из подсобки ножку от стула и, всем своим видом выражая готовность отразить любые угрозы Бузе, начал зловеще курсировать от дверей к окнам и обратно.

Когда наконец приступили к главному – начали составлять обращение к массам, или, как его назвал Кеша-гитарист, манифест, – то здесь Коля начал отчетливо буксовать, так как старшеклассники, во-первых, обсуждали эту самую теорему, из-за которой началась буза, а во-вторых, каким-то образом делали из нее неочевидные Коле выводы, как, например, то, что ходить на уроки и лекции не имеет смысла. Вывод у Коли особых возражений не вызывал, но его беспокоило то, что он не понимает, из чего он был сделан.

Буксовал он, судя по всему, настолько отчетливо, что колмогоры приостановили обсуждение.

– Ну если он не понимает, значит, большинство не поймет, – указав на него, сказала Катя. – Его понимания было бы достаточно, а для необходимых условий у нас времени нет.

Коля снова обнаружил себя в центре дискуссии: на него смотрели полтора десятка старшеклассников, но уже менее снисходительно и со значительно большим интересом.

– Ты не понимаешь? – уточнил Гена.

– Нет, не понимаю, – сказал Коля, разглядывая их в ответ с некоторым вызовом.

– Не понимаешь – объясним. – Кеша отставил гитару, взял указку и пошел к доске; Катя кивком головы указала: садись ближе.

Коля, на ходу доставая планшет, ручку и бумагу, подошел и сел за первую парту.