Читать книгу Само собой - Арсен Мирзаев - Страница 2

к 30-ти годам

я обзавелся

друзьями

врагами

детьми

жёнами

правами

обязанностями

дурным характером…

у меня всё уже есть

в этой жизни

пора заводить

новую

в душе я артист

выступаю

ежесекундно-ежемгновенно

перед самой различной

аудиторией

реакция

каждый раз

незамедлительна:

мощный хлопок

одной

ладонью

человек

у которого всё чужое:

походка чертёжника-конструктора

улыбка грузчика

повадки музейного работника

сноровка лаборанта

кругозор кочегара

обаяние университетского дворника

снисходительность пожарника

застенчивость инженера

заносчивость почтальона

и только душа

моя

…а комната

полным-полна

тобой

твоим дыханьем

голосом

походкой

я люблю тебя такой,

какая ты есть —

с молибденовым блеском

выцветших глаз

и целебным выражением лица,

как у богов и героев

на картинах имени Ильи Глазунова.

люблю тебя

за бесцельно прожитые годы

под твоей развесистой клюквой,

когда мне было мучительно больно,

но всё же приятно

сознавать себя

одним из твоих сыновей-обормотов.

люблю

твоих патологических гениев:

и доморощенных Платонов,

и спринтеров ума Невтонов,

которых ты рожала,

рожаешь

и будешь рожать,

пока в подлунном мире

не погаснет последняя

шестиконечная звезда…

люблю

и клинически здоровых

бесчисленных почитателей твоих

…

…

…

благодарю

за эту ненависть,

которую ты мне внушила,

дабы я мог полюбить тебя

такой вот странною любовью…

вот уже 30 лет

всё люблю и люблю

и не могу остановиться.

морщины

на коже 90-летнего

Роберта Фроста

на чемодане

пупырышки волнения

холода

растерянности

безнадежности

рельефное изображение

сердцебиения

волнуется

Эвксинский Понт

перекатываются

свинцовые бугры

под его резиновой кожей

как желваки

под моими скулами.

мы живём с Понтом

по синусоиде:

плюс – минус

взлёт – паденье

радость – горе

жизнь – смерть

приходит

уходит

существует в виде

бесконечной смертиз

отсутствие

пустоты

в пустоте

…и так захотелось повеситься вниз головой

качаться касаясь губами травы луговой

чтоб из глазниц вместо слёз покатились глаза

по волчьей тропе где ногой не ступала коза

где бледной берёзы слона не касалась рука

где гиппопотам доставал животом облака

где небо лениво лежало себя обхватив

где песни последних жуков догорает мотив

где маленький Ёжик сидит и взирает на «ны»

звучащие смыслы и взгляды повсюду видны

а мы вечереем сердца наши влагой полны

в себя виновато глядим и не слышим страны

странны эти липы и клёны и эта тропа

и если ты Че – не зелёный, считай что пропал

пропах пустотой проспиртован над полем во ржи

свободы матрос-железняк уличённый во лжи

лежи и вздыхай на тебя наступают века

вода прибывает вода уплывает река

строкою ведомый веди меня Рильке-Рабле

по песне козлиной

по тропке

по следу в золе

улетает и тает улетает

тает улетает и тает

а потом опять взлетает

и расцветает

через год

мама

будет старше

бабушки

умершей в 59

через год

сестра

будет старше

Моцарта

Рембо

и Александра Сергеевича

Пушкина

через год

я

буду старше

Иисуса Христа…

дожить бы

до завтра

это не только смерть

и ожидание

её начала

это не только жизнь

и ожидание

её конца

каждый раз

это жизнь и смерть

веры

любви

и надежды

на новую

единственную

самую прекрасную в мире

невстречу

мы в смерть врастаем постепенно

ты это жизнью называла…

когда я пойму

как я научился

не бояться этой жизни

я пошлю тебе телеграмму:

я – умер

короткое остроугольное шуршание

– это ящерица

длинное и округлое

– змея

голос свой узнаю

только по тембру

молчания

лицо в ¾

на свет

в сторону полёта

мотылька

жизнь в ¾

мотыльковая

быстро-лётная

лёгкость

за ней

начинается

восхождение

со скоростью

того

света

обгоревшие страницы

ветер листает

чьё-то

черно-белое сердце

дымится

иду берегом моря

и слышу как плачет Небо

бедное больное

но может быть

это прибой

иду берегом моря

и мне на плечи

падают солёные капли

но может быть

это дождь

не плачь Небо

я уже иду к Тебе

берегом моря

скоро меня смоет

последней волной…

вот я и дома

здесь всё по-прежнему

как жизнь назад

здравствуй!

переверни песочные часы

описали:

из метро направо

налево-направо-прямо

опять направо

и встанет перед тобой

как лист перед травой

высокий точечный

дом

там она

и живёт

выхожу из метро

скорость гасится —

запнулся на повороте

словно

на запятой

в неопределённо-личном

предложении

прямо передо мной

вырастают внезапно

две точки:

а за ними – ещё

и ещё десятки…

мне никогда не найти

где живёт она

адрес её —

…

…

…

…

…

…

…

…

…

слова текут

реке подобно

душа молчит

слова

последней каплей оборвутся

и упадут

она заговорит

душа другая

будет жить

безмолвно

великая

в реке

в последней

капле

как бы ночь

как бы ладно

хотя

если как следует вдуматься

как бы утро…

он всё сидит и сидит там

длинный и громкий:

очень длинный —

между землёй и небом

не помещается

слишком громкий —

у оркестра ударных инструментов

лопаются барабанные перепонки

я всё хожу и хожу:

по земле – ногами

каменными кругами – по воде

побледневшим взглядом

выгоревших на солнце глаз —

по небосводу

как по сизому носу пьяницы

сизифова муха

такая уж у нас судьба

ему – сидеть там

до скончания веков

длинному и громкому

с восклицательным знаком

мне – наматывать

свои земные морские и небесные

километры

круг за кругом

пока сидит ещё

длинный-и-громкий! —

символ спасения

от маленькой

тихой

смерти

детское —

всё что становится вечным:

воспоминание

смерть

надеж да

решаю

обратиться на «ты»

к дереву

говорю ему:

эй! ты! дерево!..

и оно

выходит из себя

и идёт ко мне

своим плавным

тополиным шагом

улыбка у него

немного загадочная

монализина

выхожу из сумерек

попадаю в другие

точно такие же

не отличить

пред-рассвето-закатные дни

хороши

для

самоубийц

поэтов

любителей мастурбации

такой вот

белесый

петербургский сумрак

обыкновенный

как обувь

фабрики «Скороход»

элементарный

как As

преддверие жизни

переходящее в

предсмертие

нет

ничего

больше

ничего больше

нет

кроме тебя

больше тебя

ничего

нет

тебя

больше

нет

больше

ничего

светинный вечер

ветра свежесть

в воздухе свеянность

стихии

тихая стихиня

тихая

гребень в волнах волос

вести шумят

не громко

шепоток водопада

у воды

хороводов водильница

венок из кувшинок сплела

gluhaya noch’ sedye ushi opustila.

zemlja po telu ushi rasplastala.

sobaki opustili ushi v reku.

reka v sobach’i ushi zasmotrelas’.

glazami nochi son smotrel na zemlju.

zemlja spala. lukavo, po-sobach’i,

dremali psy s otkrytymi glazami.

reka ushej sobach’ih zagrustila.

«gav-gav», – skazala noch’, zazhmuriv ushi.

zemlja otkryla rot, tuda skatilis’

sobaki s ochen’ mokrymi ushami.

reka bezuhaya, ne vyderzhav, vsplaknula.

prishel rassvet, ugrjumyj i ser’eznyj.

po zhivotu zemli toptalsa vjalo,

vbivaya v grjaz’ zubcy ushej sobach’ih.

reka zhelala vnov’ usheprikladstva.

smenilsa den’ na vecher, stalo tiho.

gluhaya noch’ nastorozhila ushi.

sobaki ushi k mordam prizhimali.

nesli k reke, chtob ta ih prijutila.

говорят

поэты

вдыхают кислород

выдыхают

стихи поэмы и венки сонетов

почему же так мало

поэтов хороших и разных?

– кислородное голодание?..

говорят

стихи рождаются

из ничего

сколько пустоты вокруг

особенно

вокруг поэтов

всего-то и было:

молчание слов

тишина звуков

смерти

дыханье святое

учусь

говорить

в школе

немых

погружаюсь

в глухое

безмолвие —

не по гордыне

из смирения

перед

Господом Словом