Читать книгу Мой Эдем. Стихи и проза последних лет - Артур Аршакуни - Страница 29

1.

– Слышь, Витёк, – сказала Ангелина от своей грядки с рябчиками, – новость слыхал?

– Пап, – крикнул с крыльца Васёк, – дай тысячу на флешку!

Витёк, грузный медлительный мужик лет сорока пяти, кончил приколачивать пропиленовую ленту к обтянутой пленкой теплице.

– Не ругайся, – сказал он сыну. – Флешка, понимаешь. Хотелка не выросла.

Спустился с лестницы.

Потом жене:

– Ну?

– Писатель помер.

Витёк зачем-то оглянулся на соседский дом за забором, подумал и пошел, переступая кирзачами через вскопанные грядки. Подошел к рукомойнику, повешенному на боку крыльца, клацнул металлическим соском. Ангелина спохватилась, метнулась к колодцу, вернулась с полным ведром.

– Иди ты, – Витёк подставил руки под ведро. – Я ж на Пасху с ним разговаривал.

– А вот, – закивала Ангелина, – третьего дня полез на ясень перед домом – скворечник приколачивать. Я еще посмеялась: кошки же, говорю, какая полоумная птица в этот скворечник сунется? А он мне…

– Да, дела, – Витек утерся полотенцем, накинул поверх тельника куртку от пятнистого комбеза, сел на скамью, закурил.

Съездил, называется.

Намедни был Витёк в Выборге на свадьбе племянницы. Ангелина осталась по хозяйству, да особенно в Выборг этот не рвалась, потому как не сложилось у нее с Натахой, невесткой, Витьковой брата женой, с самого начала. Отсутствовал всего-то три дня. Ну, пять с дорогой туда-обратно. А тут – бах! Один женился. Трах! Другой помер. А еще говорят, застой в жизни.

Писателем они называли соседа, Андрея Леопольдовича, в начале нулевых переселившегося сюда с женой Татьяной Аркадьевной из города. И прозвище это появилось сразу, в первый же день знакомства, и вот как. Витёк тогда с интересом наблюдал со своей любимой скамьи, как за забором на своем участке сосед, бывший рыжий, а теперь седой, как сухие осиновые стружки, моложавый, лет неопределимых, но подвижный, как щегол, спиливает яблоньку, не выдержавшую чрезмерной дозы гербицидов. С гербицидами же произошла следующая ария. От дальних, через участок, цыган завелся у соседа борщевик. Заметьте: ни к кому не пролез, кроме Андрея Леопольдовича! И начал отвоевывать себе метр за метром. И ничто его не брало – ни соль, на марганцовка, ни соляная кислота, как пишут на дачных форумах. Тогда Андрей Леопольдович купил какой-то супер- (если верить этикетке) гербицид и обработал весь угол своего участка. Результат: яблонька погибла, декоративный мох сгнил на корню, а борщевик облизнулся и попросил добавки. Но это ладно. Короче, пилил сосед натужно, часто останавливался и стоял, глотая воздух и разминая сведенные пальцы. Наконец, ножовку ожидаемо заклинило. Витёк не выдержал, пришел на помощь. Ножовка, ясен пень, оказалась неразведенной и тупой. Он сходил за своим топором, в три сочных, с хаканьем, удара срубил яблоню и, придерживая ее за ствол, аккуратно уложил на землю.

– Красиво, – сказал сосед. – Знание – это не только сила. Это еще и красота.

Он стоял, нелепо держа под мышкой ножовку, как гитару, и улыбался.

– А наблюдать красоту – это еще и удовольствие, – добавил он, а потом запоздало продолжил: – Ножовка…

– Это не ножовка, – засмеялся Витёк.

И, сам удивляясь себе, пошел объяснять городскому неумехе, как надлежит править ножовку. И начал с того, что умение разводить и править ножовку идет от нашей довоенной бедности, а правильный профессионал пилит ею, пока та пилит, а потом просто меняет на новую – экономия и сил, и времени. Потом сходил к себе в гараж, где была оборудована мастерская (у соседа, кроме молотка и клещей, ничего не было, не говоря о трехгранном напильнике), все показал на практике и вернулся на свою лавку. Сосед оказался учеником способным, а главное – усердным. Потому что провозился полдня и вышел из дому, решительно сжимая в руке ножовку, как Шварценеггер – ручной пулемет. Он начал спиливать с лежащей яблони сучья и ветви и сразу же радостно закричал:

– Фантастика! Танька! Тра-та-танька!

Из дома вышла встревоженная жена.

– Ты посмотри, какое чудо! Я бы в плотники пошел, пусть меня научат!

– Чудо, – улыбнулась жена. – Ветер холодный, смотри, не простынь.

Он еще что-то ей сказал; она вернулась в дом, а он пошел к забору.

– Виктор Николаевич, оказывается, пилить так интересно!

Витёк тоже подошел к забору, посмотрел на ножовку. Разведена она была, конечно, на троечку, но теперь все-таки пилила, а не вынимала душу.

Тут подошла жена Андрея Леопольдовича, передала ему сверток в полиэтиленовом пакете и отдельно пассатижи с напильником и прав`илом, а тот протянул все Витьку.

– Каждое благое дело должно быть вознаграждено, – сказал он. – И спасибо за инструмент.

В пакете лежала книжка со смешным названием «Журавлиный танец». Автор – Андрей Леопольдович Пелле, то есть, сосед, мучающийся под яблоней с тупой ножовкой.

Вот тогда-то он и стал для Витька Писателем. Не Андреем, не Андреем Леопольдовичем, не Леопольдычем, не соседом, а Писателем, то есть существом несерьезным, неопасным, непонятным и абсолютно бесполезным.

Хотя, Писателем – это из-за книжки. А вообще он был в городе учителем истории, ушел из-за плохого сердца на пенсию, потом переехал в поселок. Пенсии на жизнь не хватало. Делать что-то руками он решительно не умел. Но тут выяснилось, что в местной школе дефицит учителей; так что Андрей Леопольдович вернулся к привычному своему занятию – вот как раз Васёк, Витькин лоботряс, у него учился последний год, пятый класс, – но недолго.

Потому как Писатель вот помер. И в стороне оставаться было нельзя, ибо смерть есть штука как раз понятная и весьма серьезная и относиться к ней надо соответствующе. То есть, для начала нанести визит к соседям и выразить соболезнование. Витёк поковырялся еще какое-то время с теплицей, а потом пошел в дом, благо погода стала портиться и начал накрапывать дождь. От скуки полистал подаренную книгу. Ангелина совершала разведывательные походы от окна («Сын приехал!») к калитке («Гроб привезли!») и обратно («Натаха с бабой Варей зашли, да что-то быстро вышли»).

«Мне хочется быть маленьким ребенком5», – читал Витёк наугад открытую страницу.

– Тебе хочется быть маленьким ребенком? – сказал он Ангелине.

– Только не совсем маленьким, а чего?

– Ничего.

– Вить, только сильно не пей, ладно?

– «Милым быть и нарядным», – дальше Витёк читал вслух, – «Плакать, если мне больно, смеяться, когда мама рядом». Ладно тебе.

– Не ладно. Люди культурные… А тебя, как выпьешь, в Донбасс тянет. Так годится? – Ангелина набросила на голову, стоя у большого трельяжного зеркала, темный, под стать моменту, платок. Очень уж соблазнительно платок облек ее голову, плечи и прочие приятные округлости.

– Годидзе, – Витёк незаметно, с книжкой в руках, подобрался ближе.

Потом сделал попытку вдумчивого изучения округлостей и получил по рукам.

– Рогов, мы к покойнику, ты вообще с головой дружишь, нет?

– Ты плачешь, если тебе больно? – не обиделся Витёк.– Иногда. А ты смеешься, когда мама рядом? – отпарировала Ангелина.

– Когда твоя мама рядом, я просто ржу, – Витёк захлопнул книжку, отложил ее в сторону и поднялся. – Давай, пошли.

У калитки писателя толклись ребятишки из соседних домов и любопытствующие кумушки. На месте их удерживал только статус писателя – чужака, который за этот короткий срок так и не стал в поселке своим.

За соседской калиткой их встретил старый пес, по случаю события посаженный на цепь, с идиотской кличкой Эзоп. Витёк припоминал, что Писатель как-то объяснял что-то по поводу клички, что-то там насчет артиста Калягина, но из башки вылетело начисто. Помнил только, что по приезде псов, тогда еще молодых и безбашенных, было два, и второго, по кличке Чарли, Витёк случайно задавил. Сдавал задом в переулок, а балбес Чарли нашел щель под воротами и метнулся прямо под колеса. От этого у Витька к постоянному чувству непонимания всего, что делает Писатель, добавилось еще и чувство вины.

Так что вот так.

А вот крышка гроба, наклонно прислоненная к поленнице дров, бросилась в глаза, потому как это было нарушением порядка и приличий. Известно: крышка гроба должна быть у самого входа, поставленная правильно и основательно, то есть вертикально, видная издалека всем, своей основательностью смиряя каждого увидевшего ее с неумолимостью и неизбежностью случившегося.

Непорядок продолжался входной дверью, ведущей с крыльца в сени, с дырой понизу размером с кулак. Для кошки, что ли, вяло отметил Витёк. Звонка не было, пришлось стучать. Открыл сын, Игорь, анфас похожий на круглолицую мать, но профилем в горбоносого отца, прикрывший модной небритостью поспешно очерченный подбородок. Он поднял брови, молча кивнул и провел в дом, мимо кухни, где за большим тяжелым столом (кухня была большая, хоть в пинг-понг играй) неподвижно сидели вдова Татьяна Аркадьевна с рыжеволосой золовкой, а по совместительству школьной подругой по имени Ванда Леопольдовна (Витёк был знаком с ней, хотя и шапочно), и дальше, через коридор коленом в жилую часть, где тихо и неприметно ходила с тряпкой престарелая мать Татьяны Аркадьевны, Александра Павловна, смахивая несуществующую пыль. Дом был большой, начатый цыганами с размахом в период большого денежного бума, а потом проданный за долги, когда большой бум закончился для всех, а не только для цыган, со всеми своими недоделками и несуразностями. Сосед начал в доме переделку, да вот до конца так и не довел. Такая, видать, была энергетика у этого дома.

Дошли до комнаты с гробом, и тут Витёк бы присвистнул, если б не покойник. Потому что комната была здоровой, квадратов под восемьдесят, на шесть окон (шестое, правда, занавешено, наверное, выходило в кладовку, сообразил Витёк), с потолками под три пятьдесят, видать, и построенная цыганами под свои культурно-развлекательные мероприятия. А главное – здесь было немыслимое количество растений в горшках, самых разных размеров и видов, совершенно Витьку не знакомых. И все они, кроме мелочевки на окнах, были собраны вокруг стола с гробом, – высокие, под потолок, с глянцевыми, резными, перистыми или пестрыми листьями. От них светлая эта – даже в дождь – комната становилась похожа на осинник, где непременно должны быть черноголовики с крепкими и тугими до звона шляпками. Только вместо черноголовиков тут стоял гроб на столе с раздвинутой столешницей. И он вполне вписывался в это буйство зелени, как вписывается в чащу леса уставшее тянуться к небу дерево.

Постояли. Ангелина взяла под руку Витька. Он хотел шикнуть на нее, но сдержался, понял, что жена волнуется. А чего волноваться? Покойник как покойник. В добротном костюме, модной рубашке с красивым переливающимся черно-серым галстуком. Витёк еще обратил внимание на лицо – оно было ослепительно белое, словно мраморное, и вдобавок как будто подсвеченное изнутри. Витёк пригляделся – вроде грима не было.

А еще он обратил внимание на перевязанную левую кисть покойника. Но удивиться не успел, – сзади тихо кашлянула Александра Павловна. И Витёк как по команде развернул авианосец жены к выходу.

Их усадили в кухне. Витёк ждал обычной женской суматохи по накрыванию стола с ножами, вилками и тарелками, что всегда несло привкус какой-то театральщины: гости-то сюда явно не поесть пришли, и хозяевам в такую минуту всяко не до еды. Так зачем комедию ломать?

Однако сейчас все было не так, как ожидал Витёк. На стол поставили тарелку с сыром, раздразнили воткнутым в сыр ножом, рядом появилось несколько мелких плошек с ягодами.

– Мороженая, с прошлого лета, – пояснила Александра Павловна. – Малина, малина тибетская, смородина, коринка… Ах, Андрей Леопольдович так любил все необычное и оригинальное.

– Ой, а это что? – подхватила тему Ванда Леопольдовна, рыжая, как борода пожарного, в модных иностранных очках.

– Малина тибетская, – пояснила Александра Павловна, – попробуй, Вандочка. Сам собирал…

Она промокнула нос платочком из рукава кофты. Вдова Татьяна Аркадьевна вышла в соседнюю комнату. Ванда Леопольдовна бросилась за ней – помогать. Они вернулись с бокалами – здоровыми, как купели для крещения младенцев. Витьку они почему-то напомнили по форме бездонные лифчики его Ангелины, но он отогнал непристойную мысль.

Последней на столе появилась бутылка домашнего вина.

– Малиновое, – сказала Татьяна Аркадьевна и открыла дверцу бара. – Есть еще сливовое, калиновое, облепиховое…

– Мам, да сядь ты, хватит, – сказал сын Игорь.

– Бар гурмана, – сказала Ванда Леопольдовна.

– И просто виноградное, – закончила Татьяна Аркадьевна. Голос ее дрогнул. – Извините, – она вышла в ванную, откуда донесся звук льющейся воды.

Вино по бокалам разлил Игорь.

– Мне чуть-чуть, – сказала Александра Павловна. – Возраст, извините, не тот.

Вернулась Татьяна Аркадьевна.

– Вы пейте, – сказала она, – а я не буду. Мне хмелеть нельзя.

– Танюш, – сказала Ванда Леопольдовна, – капельку можно: нервы поставить на место.

– Да сделаем мы все нормально, ма, не волнуйся, – сказал Игорь.

Витьку не к месту вспомнилось, как совсем недавно, только снег сошел и травка полезла, глядел он через забор, как Андрей Леопольдович выгуливает старого Эзопа. Он его спустил на руках с крыльца, а потом они пошли степенно по двору, шаг в шаг, словно караул у Мавзолея, останавливаясь у каждой травинки. Потом Эзоп поднял лапу, но не рассчитал, и лапа по мере тягучего долгого процесса поднималась все выше, пока не перевалила за спину. Тут Эзоп грохнулся оземь. Это было смешно до колик, и Витёк просто угорал с них, как от бесплатного цирка, особенно когда Эзоп поднялся с очень сконфуженным видом, а Андрей Леопольдович поднял его на руки и внес в дом.

Витёк отогнал воспоминание о цирке с конями. Прислушался к разговору женщин.

Говорили тихо, вполголоса, как будто боялись, что их подслушают. Говорили в основном Ангелина с Александрой Павловной. Все произошло внезапно – работал в саду, все было нормально, а потом резко поплохело. «Сердце», – сказала Ангелина. «Хорошая смерть», – сказала Александра Павловна. «У него с детства было слабое сердце», – досадливо сказала Ванда Леопольдовна. «Хорошая смерть», – повторила Александра Павловна строго, как будто укоряя кого-то. Татьяна Аркадьевна же продолжала сидеть с прямой спиной, глядя куда-то в пространство.

– А чего… это… рука перевязана? – спросил Витёк, чтобы что-то сказать.

– Рыжик… Андрей Леопольдович руку поранил болгаркой, – пояснила Татьяна Аркадьевна. – В поликлинике ему рану обработали, а я каждый день повязки меняла. Два дня осталось перевязывать…

– Тань, а сейчас-то зачем повязка? – спросила Ванда Леопольдовна.

– Ну, как без повязки? – не поняла Татьяна Аркадьевна.

– Танечка, – как ребенку объяснила Ванда Леопольдовна, – ему-то сейчас зачем повязка?

– Так ведь рана у него, – опять не поняла Татьяна Аркадьевна. – Как же не перевязать?

Ванда Леопольдовна сдалась. Игорь стал наливать всем по бокалам вино из осенних домашних творений покойного – по очереди: сначала малиновое, легкое и кислое, потом калиновое, тягучее и с тонкой горчинкой, затем черносмородиновое, терпкое и сладкое. Витёк пил вино в первый (и последний) раз в мореходке, когда ходили в Атлантику, так что просто заглатывал, каждый раз напоминая себе, что надо глотками. Кремация завтра, автобус уже заказали. А после выдачи урны (это через две примерно недели) захоронение ее, здесь же, на поселковом кладбище. «Где?» одновременно спросили Витёк с Ангелиной. Вопрос места упокоения стал в поселке важен с тех пор как администрация выделила участок под «новое» кладбище на отшибе, за давно заброшенными торфоразработками. С тех пор быть похороненным на Старом кладбище, между деревней и автозаправкой, в сосновом бору, считалось престижным и повышающим статус родственников. Ну, лохи чилийские, естественно, понял Витёк, а вслух сказал:

– На Новом? Там же болотина, ходить невозможно, не то что лежать.

– Может, с Николаем поговоришь? – сказала ему Ангелина.

Николай, давний кореш Витька по совместному бизнесу, теперь был правой рукой директора конторы по ритуальным услугам населению «Последняя обитель» и фактическим начальником, поскольку директор постоянно отсутствовал по своим депутатским делам.

– Урне все равно, – неожиданно сказала Татьяна Аркадьевна.

– Нам с тобой туда ходить, – возразила Александра Павловна.

– Посмотрим, – сказал Витёк Ангелине, но для остальных. – Колян сейчас в большие начальники взлетел, нам не чета. Ну… – он машинально потянулся к пустому бокалу. Ангелина толкнула его локтем в бок, и тут Татьяна Аркадьевна сказала:

– «Шамбалу» налейте.

– Да нет, спасибо, мы уже пойдем, – заотнекивалась Ангелина, но Игорь уже поставил на стол пузатую бутыль темного стекла.

– Попробуйте, попробуйте, Андрей Леопольдович очень гордился этим купажом, – сказала Александра Павловна. – Перепробовал разные сочетания.

Игорь разлил вино по бокалам. Странно запахло ананасом.

– А почему «Шамбала»? – спросила Ангелина.

– Вы знаете, деточка, все получилось, когда Андрей Леопольдович, уже отчаявшись, совершенно случайно добавил в купаж сок тибетской малины. Она на вкус никакая, но внесла в напиток неповторимую гармонию, вы попробуйте, попробуйте.

– Что такое «Шамбала»? – спросил Витёк, взявшись за ножку бокала.

– Это долго объяснять, – сказала Ванда Леопольдовна. – Ну, это такая древняя полумифическая страна, предположительно в Тибете. Есть версия, что Христос там бывал.

– Андрей Леопольдович очень интересовался ею, – добавила Александра Павловна, – искал в старых книгах, в интернете… Сделал много записей. У него была своя версия Шамбалы.

– Ну, – Витёк одним глотком выпил.

Вино было фруктовым, это точно, но неопределенно фруктовым. Ровная прохладная струя, без кислости или приторности, пахнущая ананасом. Витьку она напомнила равномерный гул хорошо отлаженного движка. Тут Ангелина еще раз толкнула его в бок, и он поднялся, только сейчас почувствовав, что вино-то – вода водой, а забористое. Только не так, как водка, – кувалдой по мозгам, а тихо, украдкой. Словно где-то внутри зажглась свеча.

– Извините, – Александра Павловна поднялась, – пойду прилягу.

Татьяна Аркадьевна ушла с ней. Игорь остался собирать со стола, провожать вышла Ванда Леопольдовна.

– Виктор Николаевич, – уже у крыльца сказала она, – будет здорово, голубчик, если вы поможете им. Они же – маленькие дети, вся семья была такая, вместе с Андреем Леопольдовичем.

И она неожиданно заплакала, некрасиво сморщив нос и губы.

Витёк обещал.

Вечером, уже в постели, Витёк прикидывал завтрашние действия. Значит, на Старое кладбище. Нет, сначала в «Обитель». Колян с утра там, если сегодня похорон не было. Сколько же, гад, запросит? Червонцем не обойдешься. Хрен бы с ним, червонцем. Витёк вообще считал, что мужик должен зарабатывать, сколько может, а тратить, сколько хочет. Главное, чтобы хотелка по росту была. И тут Витёк сообразил.

Уровень.

Ну конечно!

Лазерный уровень.

Лет пять-шесть назад Витёк подрабатывал на участке у Аиста, то есть, главы администрации Аристова. И вот привез Аист в пароксизме гостеприимства домой японцев из города с переговоров по бизнесу в области. Витёк как раз занимался разметкой бассейна. Посмотрели товарищи японцы, как он ловит углы мотком бечевки, а уровень – пластиковой кишкой, наполненной водой, и подарили ему японский лазерный уровень, – вещь, совершенно неоценимую для тех, кто понимает. Не сравнить с китайскими игрушками. Точность – пять нулей, стреляла в трех плоскостях и еще со звуковой индикацией, так что даже слепой в тумане сможет работать. И еще это чудо измеряла что хошь, кидай свою рулетку в колодец и рыдай в голос. Просто направь ее куда надо и нажми кнопочку. Стоила она – Витёк специально узнавал – полторы тысячи ненаших рублей, а за это время дешевле не стала. Очень она помогла Витьку, когда они с Коляном на пару шабашили у дачников. Колян тогда обзавидовался Витьку и все предлагал махнуться на свою потрепанную «девятку», но

Витёк устоял. Вот теперь Коляну крыть будет нечем.

Витёк потянулся и повернулся на бок, проваливаясь в сон, напоследок пробормотав:

– «Шамбала»?

2.

Андрей Леопольдович стал идиотом в глазах Витька с тех пор, как Витёк увидел его по приезде выгуливающим Эзопа. Потому что трудно придумать что-нибудь более бессмысленное, чем выгуливание собаки. Ну, разве что кормление мух медом с ложечки. А собака – она собака и есть, зачем ее выгуливать? Ты ее кормишь, она гавкает на прохожих, – вот и весь хрен до копейки. У Витька тоже была собака, Мальва, маленькое вертлявое, как червяк на крючке, существо с глазами навыкате и суетливыми дергаными движениями. Ангелина, насмотревшись в телевизор на светскую жизнь, из набора, включающего «Феррари», пентхаус, норковое манто и собаку на руках, благоразумно выбрала собаку. И Мальва, сучка этакая, привязалась не к ней, а к Витьку, чем причинила ей немало страданий. Мальва крутилась у Витька под ногами, пряча хвост между задних лап, ложилась на спину, скулила. Витёк в ответ поднимал ее в воздух, пару раз подбрасывал на руках, а на третий просто швырял на землю с высоты своего роста. Ангелина и заступиться за собаку не могла, потому что извращенке Мальве это явно нравилось: она подползала к Витьку на брюхе и просила еще. Может быть, таким образом Витёк выражал свое отношение к пентхаузам, норковым манто и… Нет, «Феррари» Витёк уважал. Машина зае..тая.

Чудачества Андрея Леопольдовича начинались от калитки, где гостей встречал раскидистый сумах, похожий на пальму в запое. Под ним угол участка занимала тибетская малина, ниже колена, но колючая, как сволочь. За сумахом в три шпалеры хватался за проволоки виноград, который каждую зиму исправно вымерзал, и Андрей Леопольдович выхаживал чудом выжившие отросточки, окапывал, ставил какие-то ветрозащитные щиты из пленки и ходил в лес за лапником для укрытия винограда на зиму. Витёк помнил, с каким восторгом Андрей Леопольдович угощал его «первым урожаем» – горстью недозрелых гроздей, кислющих, просто вырви глаз. Андрей Леопольдович считал, что если растение выживет в первый год-два, то потом уже вполне может расти в нашем климате. А что такое наш климат? Как его описать без матерного слова?

Через руки Андрея Леопольдовича прошли каштан съедобный – прямо аж из Франции, украинский явор, армянский чинар и какой-то совсем экзотический манчжурский орех, – с одинаковым, впрочем, для всех итогом. Но Андрей Леопольдович не унывал и на недоумение Витька только смеялся:

– Цели должны быть заоблачные, Витенька! Если они подножные, то это не цели, а календарный план работ слесаря-сантехника.

Татьяна Аркадьевна, впрочем, отстояла половину участка для грядок с травками, парничок для огурцов и теплицу для помидоров, в которой Андрей Леопольдович тут же отвоевал одну грядку под арбузы, которые выращивал вертикально, и совершенно безумный сорт сладкого фруктового томата, а тот, паразит, из рассады вымахивал выше человеческого роста, но упорно не хотел давать плоды.

Была у соседей разумная попытка посадить картошку – в итоге тоже печальная. Потому что на эту несчастную сотку картошки напал колорадский жук. Витёк с этого просто угорал: во всем поселке люди испокон сажали картоху – прадедами заведенным обычаем, и все было в порядке, слова «колорадский жук» не знали вовсе, а тут – вот он, у соседа. Он помнил Андрея Леопольдовича и Татьяну Аркадьевну в капюшонах под третьи сутки льющимся дождем, собирающих в банки с керосином оранжево-черных жучков. Даже Эзоп, тогда еще не такой старый, ходил за ними по краю картофельного поля, не решаясь ступить в раскисшую от дождей землю, и гавкал особенно тоскливо, с подвывом.

Витёк, углядев это, не вытерпел и без разрешения прошел на соседский участок.

– Поздравляю, – сказал он Андрею Леопольдовичу. – Гадость эта у вас завелась да у деда Ульяна Захарыча. Больше ни у кого. А все почему? Потому что оба вы посадили какую-то гадость импортную, по почте присланную. Вот у меня, – он показал рукой, – обыкновенная картоха, и ничто ее не берет! Какой жук? Танком ее дави, а она все равно расти будет!

– Милый, до чего же скучно жить по прописи, – сказал Андрей Леопольдович, – хотя тут особенно и не поспоришь.

У самого Витька участок был справный, без городских глупостей: в ряд по большой стороне – гараж под манипулятор, мастерская, дровяной сарай и банька; легковушка «Гранд-Витара» (Витёк ласково называл ее «Витяра») стояла у крыльца, а «КамАз» за участком, у пожарного водоема; параллельно им – теплицы, грядки с георгинами и летняя кухня у самого дома; соток пять было отведено под картошку, а в глубине росли яблони да сливы. Ничего лишнего и все есть, так ведь?

«КамАз» и импортный манипулятор появились у Витька, когда они с Колькой делили «Союз», ремонтную контору, которую они на пару создали в те времена, когда непонятно было все кругом – уже не советское, но еще не капиталистическое. Контора была на базе опытно-механического завода. Завод и в прежние времена не жировал, а сейчас и вовсе тихо загибался, так что его можно было, как сомлевшего голавля, брать голыми руками. Витёк тогда только вышел по УДО и рвался стать приличным человеком, так что Колян пришелся очень даже к месту. Колян с Витьком не наглели, а обошлись одним цехом, в котором стояли токарные, фрезерные и прочие станки. А когда по стране пошли отстрелы банкиров и шибко зарвавшихся предпринимателей, Витёк с Коляном благоразумно закончили с «Союзом» и вышли из бизнеса, поделив собственность пополам. Колян взял себе корпус цеха, который со временем втюхал другим предпринимателям, а станки распродал мелким частникам, пошедшим по их стопам. Дальше Колян занялся погребальным бизнесом, поднялся в результате до Николая Донатовича, влез в «Ауди», и завел дружбу с городским начальством.