Читать книгу Истопись. Eistopeis - Артур Викторович Шевененов - Страница 5

Читатель проницательный (а иные предлагаемой нагрузки и не осилят), несомненно, уже подметил: в настоящем изложении то и дело обращаемся к сюжетам из истории «суперновой», а не то что – новейшей. Посему вот еще один совсем уж «свежий» сюжет, ценный тем (пусть и во всем своем сомнительном достоинстве, как явствует ниже), сколь часто повторяется в истории в самых, казалось бы, многоразличных проявлениях. Украинский Президент, на коего возлагались надежды большинства по прекращению затянувшегося конфликта (что само по себе отдавало утопией, поскольку речь идет о цивилизационном столкновении, завершить которое вничью один из внешних кураторов не намерен), озвучил нечто ужасное – и до скучного предсказуемое. Все, мол, кто не разделяют известных ценностей (в сущности, клубных, рядящихся под автохтонные и вклинившиеся не так давно паче исторического узуса, чем и породили раскол), должны рассмотреть возможность уехать туда, где и доминируют ими поддерживаемые ценности. Нелепо? В том-то и дело, что нет! Весь ужас в том, что все наиболее чудовищное звучит, как правило, правдоподобно. Как уже подчеркивалось, ровно так и работает мамона – эманация отца лжи, – и в том источник мощи недолжного перераспределения: власти, ресурсов, влияния. Если и согласиться, что всякая-де власть от Бога (хоть в славянском изводе более определенно выражено: «несть власть яже не от Бога» – «которая не от Бога, та и не настоящая власть», и признавать таковую – что клубную, что местно-представительскую, – как и преступные приказы исполнять, нет необходимости); даже тогда выходит: создается одним источником, перераспределяется же произведенное совсем другим. Кроме того, если и попускаемо сие свыше, то произволяемо, споспешествуемо ли?

В самом деле, ведь и разлитие желчи нацизма посткайзеровским Рейхом, и его реплика в апартеидном ЮАР осуществлялись под довольно благовидными предлогами: укорененности и автохтонности. В первом случае интеллектуалы сетовали на то, что один путь («арийский») рискует претерпеть мутации, будучи переплетен с «неарийской» пропагандой из уст неевропейских профессоров – этакая нежеланная интерференция, победа рецессивных свойств и слабейших видов в схватке с сильнейшими (чем-де не adverse selection!), передача энергии от более холодного более горячему телу. Вот и апартеид («раздельность», ср. англ. aparthood, нем. Apartheit) на словах отстаивал нежелательность для разных видов сплетаться или пересекаться, дабы самобытность каждого была явлена в рамках их моделей развития. Это ничего, если развитие-то как раз сдерживалось подтачиванием возможностей и запиранием в компактные гетто или бантустаны, резервации и социальные «стеклянные» перегородки, как происходило и в американскую приснопамятную Прогрессивную эру, и поныне бытует в перерывах между выборами.

Разумеется, украинский глава, – как и Рейган, всего лишь актер по первой профессии, – не обязан был изначально уметь все, кроме как выучить роль и произнести ее уверенным, исполненным убежденности тоном. И ничего, коли снятый им сериал выдавал скорее понимание обратного тому, что теперь от него требуется изречь, и чего (понимания того, как работает клуб) ему как раз простить-то и не могут, всякий раз требуя подтверждения лояльности: отрицания какого-либо понимания – что действительности, что истории. В несколько ином ключе действовал американский актер (по отзывам коллег, сомнительных дарований, а впрочем достаточных для рекламы и патетики), что без похода к… гадалке («real psychic»), по свидетельству его адъютанта Дона Ригана (Don Regan, For the Record) и шагу не ступал – и еще неизвестно, не была ли ворожея направляема уверенной и непогрешимой незримой дланью демократии. Вот, кстати, чем не лишнее подтверждения вреда ворожбы и зыби предиктивности как таковой? А ведь упирается в пробабилизм, который – от ложного фатализма.

Но как последнему главе хватало рациональности на то, чтоб просмотром культовых советских кино (в т.ч. снятого Меньшовым, коему посвящена предыдущая книга серии) постигать этос Страны, которую предстояло развалить, так и этому нынешнему не откажешь в базовом понимании последствий его слов и действий (как и бездействия), ответственность за которые история – независимо от кураторства, устных предписаний извне, неформальных и внесудебных решений и полуофициального статуса временных поверенных в ранге спецатташе – возложит на него. Большую игру могут затевать крупные игроки (впрочем, и их рациональности я призывал еще и два десятка лет тому назад не «демонизировать», так как в ранней юности забавляло меня и то, что спецслужбы знают далеко не все). Но спрятаться за их невыпячиваемыми спинами мелким исполнителям и распорядителям пира не придется, да и синекур на всех едва хватит. Это показал не только Афганистан, но и пиночетовский удел, несвободный от судебных тяжб, пусть и без шансов на обвинение незримых соучастников.

Но если и не откажем номинальным главам в элементарном здравом смысле, это еще не делает их светочами мысли, экономистами или философами. В общем-то, им и самим может казаться, что незачем, дескать, разбираться в механизмах. Однако, если и касается это деятельности клуба, то вовсе не переносится на собственную вотчину. Иначе временщики и все, кто их так или иначе поддерживал морально, должны готовиться к суду – истории, Света, собственной совести как прояснения для мудрых и ада для лукавцев.

Рейган, кажется, расплатился ментальным обстоянием, и к нему едва не присоединились некоторые из условно конкурирующей партии. Досадно и печально лишь то, что подобную участь разделят иные из наиболее совестливых и неравнодушных – слишком неленостных умом и совестью на другом конце спектра.

Печально и другое: главы без царя в головах, кажется, так и продолжат отождествлять этос или первофеномен с его изнанкой, вырождением, сингулярностью. Иначе, доросши до философии, смогли бы вместить и оценить следующее. Частное способно оказаться конгруэнтным целому, но целое никогда не окажется конгруэнтным вырожденному как изнанке своей и как дальнейшему, предельному сужению частного.

Иногда верно и обратное: целое конгруэнтно частному. Тогда достаточное предстает, если и не необходимым, то – наилучшим. К примеру, Русь может оказаться взаимоконгруэнтным с Россией в главном и лучшем. Но анти-Русь, понятное дело, будет маргинальностью и радикальностью, где примитивизм сходится с экстремизмом, порождая нескончаемую череду иррелевантных метаний, суетных бунтов и революционного выметания ценностей с институтами, нередко без замещения, так что в образующийся вакуум способно прокрасться что угодно. Гедель, несомненно, нашел бы, что заявить в этой связи об изначальной аксиоматизации системы. Да и Гегель в карман не полез бы касаемо антитез избыточных, без синтеза.

Вновь и вновь возвращаюсь к своему первому англоязычному сочинению двадцативосьмилетней давности. Критикуя предсказательность вне пророческого чину, все же не могу игнорировать того структурного, что лежало на поверхности. Русский этос, возможно, будут брать лишь в «гибридное» заложничество. К примеру, безусловным вытеснением и бессмысленным изживанием. Причем не только в юрисдикциях бывших союзников (в самом деле, скорее ровни и равноправных, нежели вассалов и угнетаемых, судя по тому, как щедро империя жертвовала на периферию, отрывая от себя, и сколь рьяно хранила меньшие этосы, в т.ч. приглушением роли центрового). Вот только будет ли чем заместить и возместить? По изъятии мнимого субстрата, сохранится ли «титульная гаплогруппа»?