Читать книгу После завтра - Артём Краснов - Страница 7

– И что это, по-твоему?

– Фундамент.

– Фундамент чего, блин?

– Да какая разница? Опоры это.

– Да ни хрена не опоры.

Пашка спорил с монтажником из соседней бригады по фамилии Желтоклюев.

Спорили все шесть месяцев вахты. От споров невозможно было скрыться ни на складе, ни в столовой, ни в бытовке. Опоры или сваи? Каркас или фундамент? Споры просачивались в любой разговор незаметно, как прорастают из ниоткуда сорняки.

И сейчас, в последний день на суданской земле, бригадные снова гадали, что же именно они строили в африканской пустыне. Среди версий назывались: укрепрайон, фундамент термоядерного реактора, парк ветряных электростанций, туристический аттракцион и много чего еще. У каждой версии были свои адепты, которые в небрежных тонах рассказывали, как в таком-то году строили уже нечто подобное где-нибудь в Ираке или Боливии.

Алексеич подсунул под локоть рюкзак, навалился на него боком, нашел точку равновесия и попытался вздремнуть в неудобном кресле суданского аэропорта Донгола. До посадки в самолет оставалось полтора часа.

– А то, что они разного диаметра, опоры твои, – молодой Пашка доказывал Желтоклюеву абсурдность версии о фундаменте для здания.

Ну да, какой же это фундамент, вяло думал Алексеич. Уровня-то нет. Стоят черт знает как. Не опоры, а частокол какой-то.

Пашка, когда лазил со своими отморозками в Припять, видел там заброшенную советскую радиолокационную станцию «Дуга», и теперь втемяшил себе, что и здесь, в Судане, они строили РЛС, только покрупнее. «Чтобы ракету прямо в Техасе видеть», – говорил он важно.

На изнанке закрытых век Алексеич увидел белый диск суданского солнца. Постепенно сквозь него проступило покрасневшее лицо спорщика-Пашки. Эти два пятна пропечатались на сетчатке Алексеича и за полгода осточертели до нервного зуда.

Алексеич незаметно улыбался. Через двадцать два часа он будет дома, на берегу реки Бердь, где сейчас минус восемь и низкая облачность. Дома он сможет вымыть потную шею, лечь в прохладную постель, провалиться в сон такой глубокий, что он забудет, наконец, и Пашку, и солнце, и самого себя.

Чего ему не хватало в Судане – это прохладных сибирских вечеров, которые даже в жаркий день приносят облегчение. В Судане ночи казались еще жарче, пот проедал кожу, песок был везде: в ботинках, в еде, на зубах. Кондиционер в бытовке рыдал конденсатом в два ручья, но с жарой не справлялся. Алексеич хронически недосыпал, стал раздражительным и резким, все чаще срывался на Пашке и других, пререкался с ними по делу и просто так.

Пашка, солнце, пустыня, песок, тракторы, тракторы, тракторы…

– …и для чего такие сваи? – разбудил его крик Пашки. – Ты видел, какое там заглубление? А я видел. Я тебе говорю, что видел. Да ни черта это не сваи.

Алексеич приоткрыл глаза:

– Да заткнись ты уже, – сказал он Пашке негромко. – Не надоело спорить? Деньги получил? Не обманули? Так какого лешего ты заладил – сваи, не сваи. Ты мертвого поднимешь, ей богу!

– Потому что это для вояк, – ответил Пашка сквозь зубы.

– Ну и для вояк. А ты пацифист, что ли? – резко оборвал Алексеич.

– Да насрать мне, – огрызнулся Пашка.

Он пошел прочь по пустынному залу к углу с вывеской АТМ. Огромный, потный Пашка, с обгоревшими ушами и косолапой походкой.

Как и всех, Алексеича мучило любопытство. Но в свои пятьдесят три года он уже не рассчитывал удивиться по-настоящему. До позавчерашнего дня его больше занимал вопрос оплаты, потому что обещания, которыми его заманили в это пекло, казались неправдоподобно щедрыми.

Когда на счет упало более 30 тысяч долларов – самая крупная сумма, которую Алексеич получал за раз – он впал в благодушие, успокоился и тоже задался вопросом, что же они строили. Потеряв вечер в спорах с Пашкой, он решил, что с него довольно.

Алексеичу хотелось в Бердск, хотелось сжать в руке мокрый снег, а потом провести холодной ладонью по шее. Хотелось увидеть брата, забрать у него веселого сеттера Карабина, а в выходные поехать с ним рыбачить на Обь, если лед уже встал.

Полгода они строили то, что не было похоже ни на здание, ни на забор, ни на военный объект. Полгода они разгружали бетонные блоки, круглые или шестиугольные, и возводили огромные колонны высотой с пятиэтажные дома. Колонны росли одна за другой, образуя подобие леса. Сверху их скопления напоминали рощи круглых очертаний. Со стороны пустыни их можно было принять за колоннаду греческих портиков или мираж.

Масштаб стройки поражал Алексеича, хотя он и был потомственным строителем, чей отец помнил героическое рождение БАМа и Красноярской ГЭС. Но здесь было что-то иное, нечеловеческое, потустороннее, немыслимое даже для рекордсменов Союза.

Доходили слухи, что стройка раскинулась на сотни километров до Египта, Ливии, даже Алжира, и косвенным подтверждением тому были вереницы грузовиков, которые появлялись из пылевых вихрей. Грузовики везли каменные блоки от портов Красного Моря вглубь континента; везли днем и ночью. Водители-арабы вытирали потные лбы полотенцами, и в закатном свете их костлявые фигуры казались мрачными духами пустыни.

Столбы, что строила бригада Алексеича, пропорциями напоминали стволы дубов. Строили их из бетонных оковалков или гранитных блоков нужной формы, круглой или многоугольной. На стыках блоков делался специальный замок, что придавало колоннам изрядную прочность.

– Пахнет вечностью, – изрек как-то необразованный работяга, глядя на колоннаду, черневшую на фоне заката. Косая решетка теней вытягивалась наискосок.

– Памятник себе делаем, – сказал кто-то.

– Могильный, – проворчал тогда Алексеич, которого мучили боли в спине.

Строили по чертежам. Место, форма и высота каждой колонны были размечены с высокой точностью, которую контролировали приезжие инспекторы. Этой точности способствовала налаженная доставка стройматериалов. Кто и зачем дирижировал этим невероятно сложным строительством, Алексеич не знал, но в душе ненавидел его, потому что гадкая слаженность процессов почти исключила простои. Шесть месяцев они работали по шестьдесят часов в неделю, дышали пылью и меняли здоровье на деньги.

На второй месяц работы Алексеич сорвал спину и три дня провел в госпитале маленького городка Абри, откуда его погнала обратно вонь, исторгаемая Нилом, и жара, от которой весь город жил, не выходя из состояния комы.

За время этой странной вахты Алексеич обнаружил навязчивое желание даже самых недалеких людей понимать смысл своей работы. Весь сброд, что слетелся на эту стройку века со всего мира, слетелся лишь ради жирной оплаты труда. Здесь собрались золотоискатели нашего времени, нашедшие свое Эльдорадо; здесь собрались те, кто мог строить тюрьму, ядерное хранилище или военные укрепления, не задавая вопросов, но…

Но было бы проще не задавать вопросы, если бы самим приказом не задавать их тебе намекнули на смысл происходящего. Здесь же не было никаких приказов и никаких смыслов. Люди и техника перемещали камни и складывали из них столбы. В этом не было ничего угрожающего, о чем следовало бы молчать, повинуясь генетической памяти.

Спрашивать не запрещалось. Рабочие спрашивали у бригадиров, бригадиры задавали вопросы начальникам, те адресовали их еще выше, вопросы уходили в заоблачную высь и никогда не возвращались обратно. Споры разгорались с новой силой.

– Скоро электричество будут из солнца добывать, – убеждал всех очередной оратор. – На опорах поставят зеркала, сфокусируют их в одной точке и получат температуру 7000 градусов. Как в ядерном реакторе. У меня сын физтех закончил. Он знает.

Алексеич объяснял эту любопытствующую тревогу обычным страхом людей быть обманутыми. Ведь если ты не видишь смысла своей работы, очень сложно избавиться от впечатление, что она ничего не стоит. А значит, тебе вряд ли за нее заплатят.

Может ли бессмысленная деятельность тысяч людей приводить к осмысленному результату? Армия научила Алексеича, что иногда может, но пехоте от этого не легче, потому что пехота редко понимает замыслы полководцев и умирает в неведении.

Иногда ему казалось, что безумная стройка не имела смысла сама по себе, и была лишь инъекцией в экономики арабских стран Северной Африки. Своеобразный способ западного мира откупиться от проблемных регионов, а может быть, занять низкоквалифицированных рабочих всех стран, чтобы отвлечь их от мыслей о революциях.

Тогда и сам он, Алексеич, был объектом этого масштабного подкупа. И пусть, думал он. Деньги не пахнут.