Читать книгу Мужчина, которого она полюбила. Реальная сказка - Ася Тургенева - Страница 11

Пропустим первые съемочные дни Егора в новом проекте. Каждый из них был похож на предыдущий: машина, площадка, снова машина, дом. Ничего интересного. Иногда в этой однообразной суете появлялся театр и спектакль, тогда были еще зал, зритель, аншлаг, аплодисменты, а после такси и дом.

Вам наверное интересно, как Ермаков поладил на съемочной площадке с бывшей супругой. Но и здесь не случилось ничего необычного. Вне работы они не общались. А в рабочие часы вели себя, говоря избитой фразой, как интеллигентные взрослые люди. Все шло гладко в аккурат до того дня, с которого и продолжим повествование.

Как это часто бывает, в начале ноября съемочная группа отправилась снимать в один северный древний город теплую солнечную весну. Накануне у Егора был спектакль, и он летел отдельно, догоняя уже уехавших поездом киношников. Летать Ермаков не любил, поэтому в самолетах обычно спал. Этот перелет был недолгий, и ему удалось вздремнуть от силы полчаса-час. К тому же, Ермакову попался тучный сосед с амбре вчерашнего застолья. Учитывая, что Егор и так прибывал не в лучшем расположении духа, ночной перелет, или точнее сказать ранний, никак не добавил ему бодрости и хорошего настроения. С трапа в рассветном тумане спускался хмурый, под стать небу принимающего города, молодой мужчина в черных очках, в мятой толстовке темно-зеленого цвета и в не более свежих темно-синих джинсах. Довершал образ теплый дутый черный жилет и кожаная сумка-баул. Эта потертая бесформенная сумка служила Ермакову дорожным чемоданом на все случаи жизни.

Дорогу из аэропорта в гостиницу Егор молчал и курил «Dunhill: Fine Cut Blue», уставившись на пустые улицы, которые еще освещали ночные фонари. На местной волне Фредди Меркьюри пел эпичную «The Show Must Go On». Когда Ермаков прибыл в гостиницу, до смены оставалось не более двух часов. Часть этого времени он потратил на душ, оставшееся предполагалось для сна. Но уснуть не удалось. Поэтому на завтрак Егор спустился раньше всех. Взял двойную порцию американо и удалился курить во внутренний дворик.

Гостиница располагалась в старом особняке, плотно прижимающемся двумя боками к домам-соседям. В небольшом дворике-колодце не было слышно шума просыпающегося проспекта, на который выходил главный вход. Для Егора же его прелесть заключалась еще и в безлюдности. В 7 утра, да еще и в ноябре, не многие желали пить кофе на свежем воздухе. Но для таких, как он, хозяева заботливо предусмотрели пару маленьких круглых сто ликов и стульев с изогнутыми спинками из тонких прутьев. Все предметы были сделаны из какого-то нержавеющего металла и покрашены в медный цвет. Эта мебель больше напоминала памятник, современную инсталляцию, нежели предмет быта. Кое-где на предметах виднелись потертости, свидетельствующие о давности их прибывания здесь. Администратор, увидя на улице раннего посетителя, вынесла плед. В благодарность Егор молча улыбнулся ей, не снимая черных очков.

Послевкусие каждого глотка кофе он усиливал привкусом табака. Вместе они создавали немного дурманящую смесь. Облокотившись на спинку металлического стула, наклонив голову назад, так что по шее пробегали мурашки от холодного металла, Егор прикрыл глаза под черными очками. Он не спал. Слушал тишину. Хотелось найти ту точку, когда уставший организм перерождается и готов на адреналине прожить еще несколько часов, совершая в эйфории, казалось бы, невозможное.

«Как оказывается бывает хорошо, вот так просто сидеть, – думал Егор. – Просто сидишь, слушая, как шелестит листок в такт твоему дыханию. Он как человек, набирает полную грудь воздуха, чтобы воспарить. Тихо-тихо поднимается выше и выше. И ему так легко. Он летит над городом, лавируя между домами, и видит нас всех, маленьких людей. А потом падает вниз, потому что вечно летать невозможно: теряешь свой поток. И вот, когда упал, тебя либо придавит чья-то грязная подошва, либо ты успеешь снова поймать попутный ветер».

Егор почувствовал, как проваливается в сон, и встряхнул резко головой. Выпил последний глоток кофе из чашки и снова закурил. Держа между пальцами правой руки сигарету, он стал энергично ходить туда-сюда. Потом изобразил что-то вроде бега на месте и завершил «зарядку» махами рук. Кровь прилила к голове, и Ермаков почувствовал себя бодрее.

Через несколько часов в костюме и гриме он наблюдал обычную предсъёмочную суету. Чтобы создать солнце, пришлось пригнать в парк старинной усадьбы много света. Пока осветители настраивали «солнечные лучи», дворники усердно сметали с площадки осенью листву, совершенно не вписывающуюся в весеннюю картину кадра. Задачу чистки усложняли провода, струящиеся по асфальту черными змейками без начала и конца. Все суетились, что-то кричали и куда-то неслись. Режиссер отчаянно жестикулировала, что-то объясняя оператору. Казалось, только Ермаков стоит без дела, наблюдая это действо со стороны.

– Давай пройдем сцену, – неожиданно раздался у него за спиной знакомый голос.

– Давай, – ответил он бывшей жене.

Они репетировали. Потом снимали. И снова репетировали. Где-то между репетициями и съемками случился обед. Так 13 часов к ряду. В итоге, к полуночи группа вернулась из области в город.

Егор хотел закрыться в номере и наконец-то выспаться. Завтра планировали доснять еще пару сцен и вылететь домой. Но подлый сон снова посмеялся над ним. Тогда Ермаков спустился в бар, взял стакан виски и вышел в уже знакомый нам дворик. Однако, к его удивлению, место уединения на сей раз оказалось занято. Аня… Если читатель забыл, напомним, что Анна Дубровская – бывшая жена нашего героя. Так вот, Аня, закутавшись в темно-бордовый плед, сидела на том самом месте, где утром Егор искал силы для нового дня. Указательным пальцем левой руки она обводила край наполовину пустого винного бокала.

– Не помешаю? – спросил Егор.

– Нет, – Аня махнула головой в сторону стула напротив.

Егор сел. Сделал глоток виски. Аня отпила вина. Повисла пауза. Каждый смотрел в свой бокал, разглядывая его так, словно это магический кубок, в котором сейчас откроется сказочный портал. Ермаков первым поднял голову.

Дворик освещался несколькими фонариками «под старину», свисавшими со стены здания. Аня сидела, правильно попадая в контровой свет. Темно-русые волосы средней длины кольцами падали на плечи, обрамляя тонкую шею. Из-под пледа выглядывали кончики маленьких худых пальчиков с естественным маникюром. Линия тонких губ прекрасно сочеталась с аккуратным носиком и бровками-ниточками. Егор знал каждую черту этого лица, знал, что под одеждой и пледом скрывается осиная талия и хрупкие плечи. Знал, что эти русые волосы всегда загадочно пахнут ромашками, а если провести ладонью по шее, то ощутишь бархат светлой кожи. «Устала?» – спросил Ермаков, чтобы заставить Аню поднять глаза. Она тут же взмахнула ресницами, явив иссиня-серые глаза, и кротко посмотрела на него.

– Устала, – тихо сказала Дубровская.

– Все в порядке? – Егор хорошо знал, что просто так Аня молчаливой не бывает.

– Я… – Дубровская начала комкать пальцами края пледа, потупив взгляд. – Я… – Аня резко подняла голову и посмотрела на Егор в упор. – Егор, у меня ничего не получается. Мне кажется, это будет провал, – на слове «провал» актриса зарыдала.

Для Егора такой поворот сюжета был неожиданностью. Он тяжело вздохнул. Залпом выпил оставшийся виски. Встал и сел перед Аней на колени. Её худенькое личико легко умещалось в мужских руках.

– Ну, что ты придумываешь, – говорил Ермаков, вытирая слезы с женского лица. – Ничего не плохо. Хорошо все идет. Материал нормальный. Не напрашивайся на комплименты.

– Нет, я переигрываю. Я видела! – Аня приближалась к истерики.

– Посмотри на меня, – Егор двумя руками поднял зареванное лицо. – Ты – хорошая актриса. Это твоя роль. Мы оба знаем, что ты многое можешь, если захочешь. А ты ведь хочешь? – Аня утвердительно покачала головой. – Вот. И потом, если бы ты плохо играла, тебя бы здесь не было. И…

Ермаков резко замолчал, и совершил абсолютно незапланированное действие. Но когда на тебя смотрят заплаканные, испуганные глаза не совсем безразличной, не совсем чужой и совсем симпатичной барышни, такой исход вполне очевиден. Чем дольше он целовал её, тем больше ему хотелось. Он не мог сказать дышит или нет, думает или нет. И, черт возьми, ему нравилось падать в эту пропасть в тумане. В этом тумане он протащил её за руку до своего номера, лишь изредка оглядываясь, чтобы не попасться кому-нибудь из коллег.

Туман не рассеялся даже утром, когда просыпающийся Ермаков коснулся кончиком носа обнаженного женского плеча, провел им вдоль шеи и уткнулся в волосы пахнущие ромашками. Перевернулся на другой бок и подумал: «Как же хорошо, Господи! Как хорошо!». «О, Боже, только не это!» – подумала лежащая рядом с ним девушка.