Читать книгу Странствующий шторм - Айара - Страница 6

Удар. «Чертовы ублюдки!» Удар. «Только и можете, что хихикать за спиной!» Разворот, – «а как в лицо, так я не существую», – удар ногой. Груша, повинуясь закону физики, летит прочь по траектории, равной углу приложения силы. Затем возвращается обратно. Маятник. Я бью снова. «Хикари… – удар. – У него бесконечно счастливые смеющиеся глаза. В лучах света кажется: на дне его глаз кружатся искры». Удар! Удар! Удар! Ловлю грушу, в обратном полете. Прижимаюсь лбом к серой шершавой клеенке ее бока. Прохладный воздух обжигает горло.

– Тору… – голос Акиры-сана возник из ватной пустоты. Кровь у меня в висках стучала намного громче. – Тору, отвлекись. Давай выпьем чаю. – ласково добавил он. Я обернулся:

– Акира-сан, мне еще стенгазету дорисовывать, – крестный улыбнулся лучившимся в тусклом свете взглядом:

– Стенгазета подождет. Жду тебя через двадцать минут в чайном домике.

– «Стенгазета подождет!» – передразнил я, плеснув себе в лицо холодной воды из умывальника в надежде отогнать начинавшуюся мигрень. «Ну конечно, шесть часов сна – слишком много для ученика первого класса ^[23] средней школы! Пусть будет пять. А то и четыре с этим дурацким сочинением». Я окинул взглядом свое праздничное кимоно: рисунок покрывал черный шёлк сеткой тонких белых ромбов.

Крестный иногда проводил чайные церемонии для старшей группы школы «Кайё» и для своих друзей, если те приезжали в город. Когда я был младше, Акира-сан брал меня на такие церемонии. Учил составлять цветочную композицию, рассказывал, как одним изречением мудреца задать тему всего действа. Во время чайной церемонии я сидел рядом с крестным. Выполнял мелкие поручения: поднести закуски гостям, забрать у последнего гостя чашу… Я с большей охотой вымыл бы пол во всем доме или лишний час упражнялся бы в каллиграфии. Скорость письма зависит лишь от пишущего. Как и красота выводимых иероглифов. Наверное, крестный понял мое настроение, раз освободил от повинности бывать в чайном домике. Что же изменилось сейчас?

Я шел среди сосен, между кустами, по извилистой дорожке. Путь мне освещали огни, запертые в клетках шестигранных каменных фонарей. Я остановился на полпути. Точно так же, шесть лет назад, в июле или августе я прыгал по этой дорожке. Солнце клонилось к горизонту. Россыпь лучей, пробившихся сквозь сосновые лапы, лежала на серых камнях плавленым золотом. Ветер скользил между веток, трепал меня по волосам. Дразнил. Чудилось, стоит подпрыгнуть и он подхватит, понесет над деревьями, никогда не вернет на землю.

У чайного домика крестный поприветствовал меня легким поклоном. Поклонившись в ответ, я хотел пройти внутрь, но Акира-сан взглядом указал на колодец. «Ах да, омовение». Подойдя к невысокому колодцу, сложенному из разноликих камней, я зачерпнул воды ковшиком с длинной ручкой. Вода и воздух, дополняя друг друга, холодили кожу. Умывшись и вымыв руки, я двинулся было ко входу, но вовремя вспомнил, что нужно также ополоснуть ручку ковшика.

Склонившись у низкого (даже для меня) входа, я зашел внутрь. Чайную комнату – в моей памяти светло-серую от потолка до пола, теперь же янтарно-коричневую – освещали четыре больших фонаря. Оставив сандалии у входя, я осмотрелся. В очаге потрескивал огонь над ним стоял черный чугунный котелок. В нише висел свиток ^[24], гласивший «Выпей-ка чаю!»

– Да ладно?! – выдохнул я. – «Ещё бы „Проголодался – поешь, устал – поспи“ написал!»

– Присаживайся, Тору-кун, – радушно произнес крестный, бесшумно преодолевший низкий и тесный вход. Моих мыслей он, конечно же, не услышал.

Я, как и подобает в таких случаях, сел на колени, подобрав под себя ноги, и нетерпеливо воззрился на Акиру-сана.

– Отведай угощение ^[25], Тору-кун, – улыбнулся крестный, поставив передо мной черный деревянный поднос. Нарезанная ломтиками рыба была выложена на белой тарелке в форме «бесконечности». Над «бесконечностью» – дольки лимона расходились от большого кружка, точно солнечные лучи. Под «бесконечностью» была сложена зелень в виде земного шара.

– Я не голоден, – тоном «давайте сразу чай» ответил я.

– Как пожелаешь, – по-доброму сказал Акира-сан. – Когда ты сам будешь проводить чайную церемонию, можешь и вовсе вычеркнуть пункт с угощением. Только помни, Тору: не угостить своего гостя – значит выразить к нему глубокое неуважение. Отказаться принять угощение – нанести обиду хозяину.

Повинуясь уколу совести, я молча принялся за еду. Покончив с рыбой, я отложил палочки и отставил поднос:

– Благодарю, – поклонился я. – Мне нужно выйти: размять ноги? – в уме всплыла очередная «чайная» традиция.

– Если они затекли, – хитро улыбнулся крестный.

Коротко вздохнув, я поднялся. Оказавшись на улице, прошелся по каменной дорожке взад и вперед. Луна, стремившаяся к идеальной форме, выглядывала из-за сосны. В доме, на втором этаже, свернутая в рулон, лежала незаконченная стенгазета. Там же, на столе, осталась тетрадь с ненаписанным сочинением. «Новый год как новое рождение». А в небе, над всей несуразностью «нового года», над всеми «рождениями», «смертями» и «надеждами» светила Луна. Своим сиянием она обнимала меня за плечи. Успокаивало одно: я умел пить большими глотками.

Вернувшись в чайный домик, я уселся на прежнее место. В нише теперь стояла цветочная композиция ^[26]: ветка сосны с тремя шишками и красный цветок камелии. Рядом красовался нефритовый дракон. Акира-сан низко поклонился сидя перед котелком. «Кажется… в самом начале я должен был поклониться свитку?»

Вдох ^[27]. Он взял поднос с чайной утварью. Выдох. Светло-коричневый ковшик с длинной ручкой такой же, как у колодца, опустился рядом с котелком. Вдох. Черная шкатулка с чайным порошком оказалась по правую руку Мастера. Выдох. Белая чаша с надписью «День за днём Солнце рождается на Востоке», бамбуковым венчиком в внутри и ложечкой на ней – спереди от Мастера.

Треск огня заполнял пространство комнаты, не позволял пробиться ни одной мысли. Акира-сан достал из-за пояса красный шелковый платок, сложенный треугольником. И хлопнул им, потянув концы в разные стороны. Держа платок на весу, он провел рукой по красному шелку и сложил его на правой ладони. Подняв черную шкатулку, Акира-сан круговым движением очистил блестящую крышку от несуществующей пыли. Затем расправил платок. Хлопнул еще раз. Сложил в левой руке. Взял ложечку для чая и очистил ее тоже. Положил на шкатулку. Вытащил венчик. Взял в правую руку ковш. Проворно снял крышку котелка и положив ее рядом.

Пар, вырвавшись на свободу, заструился вверх. Бурление в котелке вторило треску дров в пламени. Акира-сан зачерпнул воды. Налил в чашу на треть. Положил ковш на котелок и выверенным движением вскинутой ладони медленно опустил ручку. Обмокнув венчик в кипятке, он принялся взбивать воду, точно яичный белок. Отставил венчик. Взял в руки чашу. Осторожным круговым движением омыл стенки изнутри. И слил воду в стоящий по левую руку глиняный горшок.

Вдох. Взяв с отставленного подноса белое полотенце, Акира-сан вытер чашу внутри и снаружи. Выдох. Убрал полотенце в сторону. Вдох. Изящно перехватив ложечку, открыл шкатулку. Зачерпнул зеленого порошка и аккуратно насыпал его в чашу. Выдох. Закрыл шкатулку. Вдох. Отставил в сторону. Выдох. Накрыл ложечкой. Вдох. Зачерпнул ковшиком воды. Налил в чашу где-то на четверть. Выдох. Отточенным движением вернул ковшик наместо. Вдох Взял венчик. Сделал несколько медленных вращательных движений. Принялся «взбивать» чай. Выдох. Отставил венчик. Вдох. Долил в чашу воды до половину. Выдох. Вернул ковшик на котелок. И, протянув мне платок, поставил чашу передо мной.

Я поклонился. Осторожно взял чашу правой рукой. Поставил на левую, поверх красного шелка. Повернул по часовой стрелке так, чтобы иероглифы смотрели на крестного. И сделал глоток.

Аромат чая ударил в ноздри. Окутал сознание изнутри. Этот чай невозможно было пить быстро или большими глотками. Сводило горло. Я пил. Не часто. По глотку. Густой зеленый чай, разливался внутри жгучим теплом. Казалось, он заменил собой кровь. Допив, я вернул чашу Акире-сану и низко поклонился.

– Спасибо.

Крестный ополоснул чашу кипятком. Слил воду в тот же горшок. Вытер края белым полотенцем и вернул мне. Пока я вертел ее в руках, разглядывая керамику, Акира-сан готовил для меня чай в маленькой чашке.

– «День за днём Солнце рождается на Востоке», – прочитал я. – Почему здесь только половина фразы? – я поднял взгляд на Акиру-сана.

– Потому что – вот! – улыбнулся крестный, поставив передо мной маленькую чашку с надписью «День за днём Солнце гаснет на Западе».

Я поклонился и сделал глоток. Сегодня было много чая.

– Тебе лучше, Тору-кун?

– Да… – вдруг пришло осознание: мигрень исчезла.

– Я знаю, что ты не любишь чайных церемоний… – просто сказал крестный.

– Акира-сан, – я понизил голос и обвел комнату взглядом, – разве здесь можно об этом говорить?!

Крестный рассмеялся:

– Здесь можно говорить обо всём, кроме религии, политике и войны.

– Если бы чайная церемония проходила в три раза быстрее… – вздохнул я.

– Нужно уметь замедлять время внутри себя, Тору. Помнишь, года три назад мы с тобой смотрели танец «Великой Змеи»?

Я кивнул. Перед глазами мгновенно возник образ человека в красных одеждах ^[28]. Извивавшийся на сцене, он пронзал взглядом огромный зал. Глядя на него, казалось, ты больше себе не принадлежишь. Больше не вспомнишь, как дышать.

– Я видел много попыток повторить этот танец. Грустных попыток, Тору. Знаешь, как безошибочно определить: танцует в Кабуки японец или европеец? – я отрицательно качнул головой. – Как бы европеец ни старался, он будет делать то же самое, но в три раза быстрее.

– Я думал, дело в таланте…

– Дело в предназначении, Тору. Есть люди, рожденные для сцены. Есть те, кто рожден держать в руках скальпель или штурвал… Были те, кто рождался «с мечом в руках». Если ты на своем месте, ты, словно сливаешься с пространством. Становишься его частью. Подчиняешь себе время. Последнему нужно учиться. Это можно назвать талантом.

– Исикава-сэнсей говорит, что талантливый человек долго не живет… – поёжился я, точно маленькие глазки куратора клуба мировой литературы могли проникать сквозь стены.

– Смотря как человек распоряжается своей жизнью, – задумчиво сказал крестный.

– Я не могу победить Хикари два года и три месяца! Но я же выигрывал соревнования в парах с другими… – я в упор посмотрел на Акиру-сана. – Что со мной не так?

– Настоящий талант зреет медленно, – по-доброму усмехнулся крестный. И, должно быть, заметив мое недовольство, продолжил:

– Назвав причину по имени, я не помогу тебе победить, Тору. Мы поступим иначе, – он сложил ладони в молитвенном жесте, переплел пальцы и опустил на них подбородок. – Мы проведем по очереди… тридцать две чайные церемонии.

– Но я не умею! – фраза вырвалась быстрее, чем я успел вспомнить о приличиях.

– Лучшее обучение – это практика, – улыбнулся Акира-сан. – Устраивать чаепитие будем не каждый день. Но… до весны, думаю, управимся. И в конце ты сам ответишь на свой вопрос. Тору, иногда нужно просто выпить чаю.

***

– Путь – понятие многозначное… – глубокомысленно изрек Акира-сан.

Готовясь к своей первой чайной церемонии, я перебрал не меньше сотни свитков. Буддистская мудрость лежала в пределах от «Пустоты» до «что вообще хотел сказать автор этой фразой?!» Я остановился на свитке с одним единственным иероглифом «Путь». Кэндо. Айкидо. Буси-до. Тядо ^[29].

«Путь чая» оказался труднопроходим. Как горная дорога в сезон селей. Я ошпарился. Трижды. Крупные капли обожгли колени даже сквозь шёлк кимоно. В довершение позора, я чуть не уронил ковшик, попытавшись опустить его на котел взмахом ладони – фирменным жестом крестного. И… впервые в жизни почувствовал, как пылает лицо до кончиков ушей. Благо, с едой проблем не возникло – спасибо магазинам! Найти рыбу и рисовые пирожные не составило труда. Что до цветочной композиции… Китайские пионы – у нас не роскошь. Для чайной церемонии я выбрал красные. Предположим: «Путь к цели всегда окрашен кровью идущего». Или, как любит говорить Акира-сан: «Любая мечта подается с привкусом крови мечтателя».

– Путь домой, – я начал загибать пальцы. – Путь к поставленной цели. Путь как свод жизненных правил идущего. Пу-уть… – приложив похолодевший палец к губам, я силился сообразить, какие еще бывают пути.

– Путь к самому себе, Тору-кун, – заботливо подсказал крестный. – Самый трудный из всех путей.

– Почему? – карие глаза Акиры-сана отражали свет фонарей.

– Мало кто проходит его с чистой совестью, – крестный переплел пальцы и опустил на них подбородок. – Истинное желание человека всегда будет соседствовать с нуждами. В еде, в крове, в признании. Говорят, в прошлом было проще: одни рождались, чтобы выращивать рис, другие – чтобы умереть за лорда. Но были и такие, кто оставлял поля в поисках своей судьбы или, отказываясь совершить сэппуку, уходил в горы. Значит ли это, что и раньше рождение в конкретных условиях не определяло Путь? Лишь подталкивало к выбору?

Голос Акиры-сана, ложащийся на звук бурлящей воды, уносил сознание по волнам, прочь из данности четырех стен.

– Наверное… – медленно кивнул я, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.

– Многие люди не задумываются о Пути, – продолжил крестный, глядя на красный пион. – Просто нужно что-то делать, чем-то зарабатывать на жизнь. И они идут в ту же компанию, где работал их отец. Или помогают в магазине, где работает мать…

– Почему так, Акира-сан? Неужели так трудно найти себя?!

– Не знаю, Тору… – вздохнул крестный. – Я встречал многих людей, всю жизнь искавших предназначение. И тех, кто отчаялся его найти.

– Взрослых? – выдохнул я, распахивая глаза.

– Да… – Акира-сан поджал губы. – Зачастую в юности поиск дается легче… В юности мы не боимся мечтать.

Заслушавшись, я опёрся ладонью о татами и сел на бедро, освободив затекшие ноги:

– Открыть школу всегда было вашей мечтой? – спохватившись, я быстро принял положение, приличествующее чайной церемонии.

– Не с самого рождения, – улыбнулся крёстный. – Я просто жил, ходил в школу, помогал матери в огороде… А потом будто осенило! Я не думал о школе, но понял: моя жизнь будет связана с искусством боя.

– Акира-сан, расскажите про Тибет! – поставив локти на колени, я опустил подбородок на кулаки и подался вперед всём телом. Крёстный тепло рассмеялся:

– Давай перенесем сеанс воспоминаний на завтра? Съездим к морю…

– А как же чай?!

– Я напою тебя чаем, Тору! После прогулки нам понадобится много чая.

***

На следующий день мы действительно поехали на набережную. Дождя не было. Но ветер, налетевший с залива, норовил сдуть любого, кто осмелится нарушить границы его владений. Мы с крестным мужественно прошли метров десять сквозь водную крошку и свист в ушках, а после – укрылись в кафе. Ели горячий одэн ^[30] за маленьким черным столиком. Над нами висел красный бумажный фонарь. Большой и круглый. Крестный рассказывал про Тибет. Как первые полгода мыл посуду в монастыре. Как начал тренироваться. Как поначалу засыпал на медитации…

Вечером мы снова пили чай. Говорили о том, что «У неба нет эго». Акира-сан показал, как нужно наливать воду, чтобы кипяток не забрызгал колени. И медленно опускал ручку ковшика, давая мне возможность рассмотреть это движение.

Мы с крестным по очереди проводили церемонию по вечерам. Не реже трех раз в неделю. Иногда – чаще. Обсуждали Снег, Пустоту, Начало, что лежит вне системы отсчета, и стремление вести отсчет. Акира-сан говорил: «Из прошлого в будущее не ведут две дороги» и «Верх глупости – Искать мудрость вне себя».

Каждый раз, завершив чайную церемонию, я уносил утварь, мыл татами, убирал из ниши цветы. И твердые, точно чугун, мысли: о Хикари Джиро; приемах на тренировке; предстоящем турнире; молчащих, шипящих насмешки лишь в спишу, одноклассниках, – возвращались мне плавленым оловом, к которому еще несколько часов нельзя было прикоснуться.

Зацвела слива. Теперь в нише вместо сосновых лап, камелий и пионов, красовались черные ветки с белыми цветами. Издали лепестки сливы было не отличить от снежных шапок. Казалось, цветы непременно растают к концу вечера. Каждый день до завтрака я тренировался опускать ручку ковшика взмахом ладони, насыпать порошка в чашу ровно столько, сколько нужно. Делать четкий хлопок шелковым платком. С первого раза. По выходным крестный учил меня готовить угощение. За чаем мы говорили о тумане, пришедшем с моря. О ветре, уколовшемся веткой сакуры. Акира-сан напоминал, что «Красота возникает там, где ее не ищут», что «Во всем надлежит действовать терпеливо», «Всегда думать о человеке» и… «Не стоит сражаться за всё подряд».

«Полируй именно белую жемчужину», – вспоминал я тему беседы, протирая татами. – «А что во мне – белая жемчужина? В каждом ли человеке есть жемчуг? Которым из своих качеств стоит гордиться? И нужно ли гордиться вообще?» У меня начало получаться ставить ковш на котелок.

***

Опустив ручку ковшика плавным жестом вскинутой ладони, я протянул крестному платок и поставил перед ним чашу с густым зеленым чаем. Поклонившись, Акира-сан опустил чашу на левую руку. Поднеся фарфор к губам, он глубоко вздохнул и, сделав глоток, прикрыл глаза. В первый раз за всё время, что я поил его чаем. Крестный улыбался после каждого глотка. Вернув мне чашу, он низко поклонился.