Читать книгу Римлянин Деций, преемник Араба. Книга первая. В деревне - Айдас Сабаляускас - Страница 3

Если бы нас не одолевала гордость,

мы не жаловались бы на гордость других.

…Гордость свойственна всем людям;

разница лишь в том, как и когда они её проявляют.

Ларошфуко «Максимы»

– Эй, пацан, ты чего тут стоишь? Встал, понимаешь ли, как истукан – и ни туда, и ни сюда! Это моё место, а ты его занял! Я сам всегда тут стою. Сойди с него! Подвинься в сторону на один кубитус или градус. Чего тебе стоит это сделать? Ну же! Шаг – и готово, другой – остановка! Сделай по-быстрому это и ловко. Ну?

– Вот ещё! Не нукай! Я тебе не лошадь под седлом или в упряжке! Не сойду и не сдвинусь! Вон сколько кругом свободных пространств. Выбирай – не хочу! Сам становись где угодно подальше. Или пристраивайся рядом. Не сойти мне с этого места! Никто мной ещё так нагло не командовал и отродясь не помыкал! Короче, сам дурак!

– Я всегда стою именно там, где ты сейчас воткнулся. Подвинься, я встану, а ты пристроишься рядом со мной. С любого бока, с которого захочешь, возражать не стану. Или сам другое пространство займёшь. Как раз где угодно подальше, – передразнил говорящий соперника. – Выбирай! Или ложись, если хочешь. Тоже в любом месте, даже подле меня… у моих ног.

– Ну, если удастся меня сдвинуть, то, так и быть, вставай на моё. Или же молчи в тряпочку! Или сам ложись…

– И ты не нукай! Хочешь драться?

– Пока нет, но готов, если сам задерёшься.

– Прямо сейчас?

– Потом!

– Когда потом?

– Например, завтра. Или когда сам смогу тебя сдвинуть отсюда.

– Зачем же тебе меня отсюда сдвигать, если именно этот финт мне самому сейчас предстоит проделать?

– Тогда ты меня и сдвигай, в чём проблема?

– Не буду! Не хочу!

– Почему?

– Потому что не вечно же ты стоять тут будешь! Как только ты сам сойдёшь, это место я займу мирным путём, без нападения, без агрессии со своей стороны, и отвоёвывать его придётся уже тебе. Мы мирные люди, но наша баллиста готова всегда пострелять, – придавая своей речи побольше латинской витиеватости и цветистости, попытался резюмировать отрок, назвавший своим место размером в каких-нибудь два квадратных локтя (сubitus) или в один градус на откосе у озера. Тут внезапно с его языка сорвалось: – An immortalis es?! Ты чё, бессмертный?!

Примерно такой диалог состоялся (но пока не закончился, а скорее только начался) у двух шапочно знакомых меж собой балканских подростков у водоёма близ паннонского села с нежным на слух названием Будалия, во всей своей красе раскинувшейся вдалеке от городских цивилизаций и столбовых коммуникаций. Ближе всего к поселению располагался древний римо-иллирийский город Сирмий, но жители Будалии и его посещали крайне редко, а кто-то и вовсе никогда в нём не был, но иногда мечтал побывать там как о несбыточном счастье (или чуде, что сути не меняло).

…Иные и не мечтали: что толку мечтать о журавлях в небе, коли даже синиц в руках нет.

*****

Судя по вялой перепалке, которая и на перепалку-то похожа не была, драться не хотелось обоим. Не то, чтобы пацаны трусили или боялись один другого, руки-то у них с самого обеда как раз чесались, как от скабиеса. Просто обоим не в кайф было проиграть потасовку и упасть в глазах деревенской пацанвы – победивший наверняка не удержится и непременно растрезвонит, даже раструбит всем о том, как благосклонна к нему Фортуна-Тюхе, Богиня удачи, и какой дивной, но неприятно пахучей задницей повернулась она к аутсайдеру. Жуть, как не хотелось стать неудачником, отверженным, отщепенцем, то бишь тем, кто находится у самого подножия пирамиды или под ней, в самом низу местной иерархической системы, сформированной сельской молодёжью внутри самой себя.

Один из подростков – тот, что занял чужое место – сам был не местным. Пару недель назад его родители, прихватив с собой сына, по каким-то торговым делам приехали в село Нижней Паннонии из Карнунта – административного центра Паннонии Верхней. Все они были такие из себя городские и важные, собой гордые, заносчивые – вся семейка! Только прибыли, а юный отпрыск уже как самый заядлый и завзятый лидер верховодил всей селюкской малышней. Как завзятый кавалер, цеплял даже зазевавшихся деревенских барышень. Местные парни-одногодки по известным причинам его не то, чтобы опасались, но обходили стороной (их отцы бить чужака строго-настрого запретили – приезжая семья была не абы какая, не хухры-мухры, а имела некий пусть и непонятный, но чуть ли не сакральный статус и высоких покровителей), поэтому, с одной стороны, юного чужака пальцем в селе не трогали, но, с другой, и его влиянию пока не поддавались. Однако уже самим фактом того, что приезжий до сих пор оставался не отмудоханным до полусмерти, был если не подорван, то поколеблен авторитет тутошнего пацанского лидера, который из последних сил удерживал главенство над своей шайкой-лейкой и внутри неё не только словами, но и кулаками как более убедительным и весомым аргументом.

*****

Второй спорящий у откоса парень, примерно ровесник первого, был местным, однако не авторитетом, а середнячком, и носил имя Гай Мессий Квинт. Деревенские товарищи для краткости кликали его то Мессием, иногда по случайности или заговариваясь называя Мессией, то Децием, сами не ведая о том, что попадали в точку: преномены указывали на древнее оскано-италийское происхождение по крайней мере одного родителя парня – его отца.

Впрочем, в местных сей отрок ходил довольно условно, хотя все именно таковым его и воспринимали, и ни у кого в мыслях усомниться в этом не возникало. Тем не менее родитель парня, декурион, формально командир конной турмы числом в 30 кавалеристов, был прислан из Италии сначала в Аквинк, столицу Нижний Паннонии, затем в Сирмий, а потом и в Будалию, да тут и тормознул. Задержался так надолго, словно именно здесь была конечная точка всех его перемещений, странствий и скитаний. И не просто задержался, а будто и осел в Будалии навсегда, хотя боевой кавалерии в поселении отродясь и близко не стояло – не было в этой балканской точке для Рима никакого стратегического резона.

Кони, как и рабы, были, конечно, почти в каждом сельском домохозяйстве, но на непарнокопытных или пахали, или верхом на них охотились в горах и лесах – к тяготам и лишениям воинской службы четвероногих тут никто не готовил. А уж бездельно и бесцельно гарцевали на жеребцах вообще единицы, да и то раз в год, чтобы повыпендриваться, знатность и значимость свою показать. Поэтому единственным военным всадником в этой глухомани был лишь сам Мессий-(он же Деций-)старший.

Почему он здесь оказался? Возможно, бравый и не воздержанный на язык декурион вместе с женой и детьми был спроважен в такую живописную, но захолустную дыру каким-то его знатным и влиятельным недоброжелателем или же переведён сюда за некую провинность, не обязательно воинскую, как не обязательно и гражданско-правовую, а просто нарочито под него выдуманную, но вот Мессий Деций-младший знать этого не знал. И ведать не мог. Отец подобными сведениями со своим отпрыском (как и с остальными членами семейства) не делился – мал ещё, от горшка два вершка! Впрочем, до недавнего времени это было сугубо субъективное восприятие отцом собственного сына, ибо через пару лет мальчику должно стукнуть четырнадцать и, согласно римским законам и канонам, пришедшим в современный мир от пращуров из далёкой древности, он станет полноценным половозрелым мужчиной, как имеющим право на брак с созревшей для материнства двенадцатилетней девушкой, так и способным на несение воинской службы не в паркетном, а сразу в боевом римском легионе.

Таким образом, сказать можно было двояко: мальчик или уже родился в селе, или был привезён сюда в столь юном возрасте, когда его сознание ещё не работало, а детская память никаких более ранних событий в себе не запечатлевала и не сохраняла. Да и вообще об этом факте Деций-младший даже не задумывался, ибо само собой разумелось, что на свет он появился в Будалии, тут когда-нибудь и пригодится (как говорится, где родился).

*****

Как упоителен, как роскошен летний день в этой части Паннонии!

Места тут действительно были роскошными: горы, долины, равнины, холмы и низины. Вся эта лепота то чередовалась, то в безумном своём буйстве перемешивалась, как в неримском оливье или винегрете – и всего было не только в достатке, но и в избытке.

И ещё тут раскинулось множество пастбищ, где бродили туда-сюда, под корень выедая всю сочную растительность, мирные овцы и бараны, козы и козлы и стада всякой прочей травоядной скотинки. Каждой твари не только по паре. Поэтому чего-чего, а уж молока, сыра и иных молочных продуктов, а также мяса и изделий из него на столах сельчан всегда было завались. Вдоволь – ешь-не хочу!

Других мест, кроме тех, что вокруг, Деций-младший не знал. Даже в Сирмии пацан ещё ни разу не был, как и большинство его односельчан. А потому никогда и не задумывался о том, что если как и могла выглядеть… задница мира, то только так, как выглядело… село Будалия. Ещё не родилось в нём чувство, позволяющее сначала оценить, а потом и начать ценить городскую цивилизацию.