Читать книгу Друзья и недруги. Том 1 - Айлин Вульф - Страница 6

Вилл вернулся в Локсли.

Перебросившись с матерью несколькими скупыми словами и убедившись, что она выглядит лучше, чем была, когда он покинул ее, Вилл ушел к себе. Проводив сына взглядом, Барбара тяжело вздохнула. Она не спросила, чем увенчались поиски брата: ответ был написан на потемневшем от усталости лице Вилла и в его мрачных глазах.

Элизабет была в родительском доме, когда узнала о возвращении Вилла, и немедленно примчалась к Барбаре.

– Приехал?! – с порога спросила она, впившись в Барбару взглядом, полным надежды.

Та кивнула в ответ.

– Как он?

– Плохо, – вздохнула Барбара, – едва на ногах стоит от усталости, а в глаза страшно смотреть. Ты бы сходила к нему, девочка. Он сейчас в своей комнате. Голоден, а от ужина отказался. Может быть, тебе удастся хоть немного приободрить его.

Элизабет не надо было просить дважды. Барбара еще не закончила говорить, а она уже летела вверх по лестнице. Проскользнув в спальню Вилла, Элизабет увидела, что он сидит на кровати, уперев локти в колени и уронив голову на сомкнутые руки. Весь он был олицетворением усталости и отчаяния. Элизабет на цыпочках подошла к нему, опустилась на колени и мягко отняла ладони Вилла от его лица. Он посмотрел на нее, и она с болью в сердце заметила, как темны обычно ясные золотистые глаза: словно солнце заволокла снежная туча.

– Я не нашел его, – одними губами сказал Вилл, глядя на Элизабет, но едва ли видя ее, – не сумел. Где он, что с ним, жив ли в эту минуту – не знаю!

– Конечно, лорд Робин жив! – уверенно заявила Элизабет. – Даже не сомневайся! Ты обязательно найдешь его. Уговори лорда Робина приехать сюда, в Локсли. Здесь его никто не будет искать. А сейчас тебе надо помыться с дороги и поесть хоть немного. Ты очень устал, Вилл! Не отдохнув, ты не сможешь продолжить поиски. Я сейчас скажу, чтобы для тебя грели воду, и приготовлю ужин.

Вилл наконец посмотрел на нее узнающим, прояснившимся взглядом и молча кивнул. В его глаза вернулся янтарный, сродни солнечному, свет, и Элизабет улыбнулась от радости.

Спустившись вниз, она велела слугам наносить и согреть воды, а сама принялась собирать для Вилла ужин. Глядя на ее снующую легкую фигурку, сосредоточенное деловитое лицо, Барбара снова подумала, что не могла бы пожелать себе лучшей невестки. Но то, что и раньше было очень сомнительным, теперь стало совсем невозможным. Если Робин все-таки погиб, Вилл заступит на место брата и предъявит права на отцовское наследство. В этом Барбара, зная сына, не сомневалась. Не ради тщеславия, а ради того чтобы не дать врагам графа Хантингтона одержать полную победу над Рочестерами. Если ее сын добьется признания его наследником графа Альрика, – а он приложит к этому все силы! – Элизабет никогда не стать женой Вилла, графиней и госпожой Веардруна.

Служанка, ходившая сказать Виллу, что лохань для купания наполнена теплой водой, вернулась со словами, что Вилл просил принести ужин к нему в комнату.

– Я отнесу! – с готовностью откликнулась Элизабет и принялась составлять посуду с едой на поднос.

Барбара очень внимательно посмотрела на нее и сочла нужным предупредить:

– Будь осторожнее, Лиззи!

– Я справлюсь! – рассмеялась Элизабет, решив, что Барбаре поднос показался слишком тяжелым.

Подхватив его, она стала подниматься по лестнице, аккуратно ступая, чтобы не споткнуться. Барбара проводила ее долгим взглядом и грустно усмехнулась. Юная наивная девушка не поняла: Барбара сомневалась вовсе не в силе ее рук.

Когда Элизабет принесла еду в комнату Вилла, он уже был там, успел вымыться, переодеться в чистую одежду и теперь вытирал полотенцем голову. Поставив поднос на стол, Элизабет подошла к нему и перехватила из его рук полотенце.

– Давай я тебе помогу! – сказала она и принялась любовно высушивать его мягкие влажные волосы.

Вилл замер, потом медленно обнял Элизабет и притянул к себе. Накрыв губами ее рот, он долго целовал девушку, чувствуя, как в нем нарастает неодолимое желание слиться с тонким, нежным телом, трепетавшим в его объятиях, и хотя бы на час забыть ужас и боль последних дней. Элизабет отвечала на поцелуи с такой готовностью, которая еще сильнее повергала Вилла в волнение. К счастью, она вспомнила об ужине и высвободилась из его рук.

– Еда остывает! Садись скорее за стол!

Вилл так и сделал. Указав Элизабет взглядом сесть напротив, он взял ложку и попросил:

– Пока я ем, расскажи, как все шло здесь, пока меня не было.

Не чувствуя вкуса ароматной наваристой похлебки, Вилл ел, не сводя глаз с Элизабет, и слушал ее рассказ. Она говорила, как возликовало все селение, когда до Локсли дошли известия о том, что Робину удалось спастись. Сама же Элизабет старалась как можно больше времени проводить с матерью Вилла и неизменно оставалась ночевать с ней. Несколько дней Барбара лежала в постели, молчала и отказывалась от еды. Но потом приехал Вульфгар, рассказал, как повстречался с Виллом, как они похоронили графа Альрика, и тогда Барбара впервые заплакала. Слезы принесли ей облегчение, она наконец-то встала с кровати, занялась хозяйством, но по ночам Элизабет неизменно слышала, как Барбара приглушенно плачет в подушку, повторяя имя графа Альрика.

Вилл вздохнул и угрюмо задумался: не слишком ли приукрашивают любовь и менестрели, и простые люди? Что обрела мать, полюбив графа Хантингтона? Несколько месяцев счастья быть рядом с ним, но счастья, замутненного горечью, как вино осадком. Покинув Веардрун, Барбара видела графа Альрика всего дважды! Первый раз, когда он приехал в Локсли и обнаружил, что у него есть еще один сын, и второй – через несколько дней, когда он вернулся за Виллом, чтобы забрать его в Веардрун. И все. Считаные месяцы, считаные дни – и бесконечная тоска, к которой теперь добавилась такая же беспредельная скорбь. Потом он вспомнил отца, леди Рианнон и неосознанно покачал головой. Никакой радости любовь в себе не таит и не стоит того, чтобы о ней твердили без умолку и – тем более! – воспевали в самых изысканных словах и мелодиях.

Вилл допил эль, и Элизабет принялась собирать со стола пустую посуду, составляя ее на поднос. Ее рука случайно соприкоснулась с рукой Вилла, и он мягко перехватил запястье Элизабет, вынул из ее пальцев пустую чашку и поставил на стол. Элизабет встретилась с ним взглядом, он молча поднялся из-за стола и, не сводя с нее глаз, обвил руками стан девушки.

Голод был утолен, желания тела вернулись и вспыхнули с новой силой. Вилл напомнил себе, что собирался быть честным с Элизабет, и мысленно дал себе слово отпустить ее, как только поймет, что теряет власть над собой.

– Поцелуй меня, милая, – попросил он, глядя в темные доверчивые глаза Элизабет, – сама поцелуй, как я тебя целовал.

Она обвила руками его шею, прильнула высокой грудью к его груди и дотронулась губами до его губ, приоткрывшихся в ответ. Ее неискушенные, неумелые поцелуи оказались для него очень сладостными. Никогда прежде, целуя женщин, он не испытывал такого чувства, словно соприкасаются не губы, а души. Сам того не заметив, Вилл подчинил губы Элизабет своим, стал целовать ее страстно, едва позволяя ей вздохнуть. Он обхватил ее всю и крепко прижал к себе. Он целовал бы и целовал ее, но собственное тело начало диктовать ему свою волю, и Вилл с огромным трудом напомнил себе о данном обещании.

– Теперь уходи, Лиз, – резко сказал он, расцепив сомкнутые на ее стане руки, и даже слегка оттолкнул от себя. – Поторопись, девочка! Чем скорее уйдешь, тем быстрее окажешься в безопасности.

Его глаза потемнели, он неотрывно смотрел на Элизабет, и она поняла, о какой опасности шла речь. Но она также почувствовала, что, отстраняя ее, он не хочет, очень не хочет, чтобы она ушла. И тогда Элизабет решилась.

– Я могу остаться с тобой.

Вилл вздрогнул как от ожога, его глаза сузились, в них полыхнул темный огонь.

– Ты хорошо понимаешь, о чем говоришь и что предлагаешь мне? – спросил он внезапно охрипшим голосом.

– Да, – одними губами сказала Элизабет и услышала в ответ резкий короткий смешок.

– А как же тот, за кого ты однажды выйдешь замуж? Он вправе рассчитывать на твою девственность. Не лучше ли тебе приберечь невинность для мужа?

Вот он и сказал то, что она всегда боялась услышать, и прежде всего – от него самого. Но разве она и раньше не понимала, что он не намерен жениться на ней, а если бы и пожелал, то ему все равно бы не позволили? Все эти печальные мысли не отразились на нежном лице Элизабет, когда она ответила Виллу:

– Я хочу подарить невинность тому, кого люблю всем сердцем. Тебе, Вилл! Помнишь, прежде чем уехать, ты спросил, твоя ли я?

– Нет, не помню, – честно ответил Вилл после секундного раздумья.

Конечно, о чем он мог помнить, убитый известием о смерти отца, сгорая от тревоги за брата? Но Элизабет помнила, и она сказала:

– Это неважно. Я все равно твоя, Вилл!

Он долго стоял неподвижно, потом вновь обнял ее и, склонив голову, прижался лбом к ее лбу.

– И ты не станешь упрекать меня? – услышала она его шепот. – Не обвинишь в том, что я соблазнил тебя?

– Нет, – прошептала она и ответно обвила руками его стан.

Вилл с силой притянул Элизабет к себе и заскользил губами по ее лицу, овевая его горячим дыханием.

– Тогда оставайся, не уходи!

Его руки проворно расплели ее косу, разметали по плечам Элизабет, пропуская шелковистые пряди сквозь пальцы.

– Какие же у тебя красивые волосы! – с восхищением прошептал Вилл. – Прикасаться к ним – ни с чем несравнимое удовольствие, а уж зарыться руками!..

Он попытался расшнуровать ее платье, но запутался в завязках. Элизабет, смущенно рассмеявшись, отстранилась и принялась раздеваться сама. Сбросив одежду, она нырнула под покрывало и укрылась до шеи, стесняясь своей наготы. Вилл же раздевался при ней без всякого стеснения. Когда он, полностью обнаженный, повернулся лицом к Элизабет, она тихо ахнула от восхищения, зачарованная его красотой.

Сельская жительница, она и прежде видела нагих мужчин, когда парни пугали девушек при купании в озере, мужчин, обнаженных до пояса, когда те умывались, вернувшись с работ. Но никто из них не мог и близко сравниться с Виллом. Он был очень строен и удивительно соразмерен. Фигура крепкая, но не кряжистая, как у деревенских парней, широкие плечи не ссутулил тяжелый деревенский труд. Постоянные ратные занятия, упражнения с оружием вылепили его тело, под кожей на руках мускулы плавно выступали, а на груди и животе лежали широкими твердыми пластинами. Опустить взгляд ниже Элизабет не осмелилась.

– Тебе не надо брони, – сказала она. – Ты выглядишь так, словно без всяких доспехов способен одержать верх над любым противником!

– Так нас и учили, – рассмеялся Вилл, подходя к кровати.

Он лег рядом с Элизабет и стянул с нее покрывало, несмотря на робкий протест.

– Не прячься, – сказал он. – Дай мне полюбоваться тобой!

Его взгляд медленно заскользил по телу Элизабет, не упуская ни одной мелочи, и теперь уже Вилл не смог сдержать восхищенного вздоха.

– Ты настоящее сокровище, Лиз! В жизни не видел такой красавицы, как ты.

Он вскинул на нее глаза и, не отрывая взгляда от лица Элизабет, медленно заскользил ладонью вдоль ее тела. Заметив, как задрожали ее ресницы, а потом и она вся, Вилл ласково улыбнулся:

– Боишься?

– Немного, – судорожно глотнув, призналась Элизабет.

– Не бойся, – ответил Вилл. – Сотню раз говорил тебе: ничего и никого не бойся рядом со мной. Я тебя не обижу и никому в обиду не дам.

Учитывая, что она была невинной девушкой, то, что он собирался делать, иначе как обидой назвать было трудно. Но ни он, ни она в эту минуту так не считали. Элизабет вскинула руки, обвила шею Вилла и пригнула его голову к своему лицу.

– Хочешь, чтобы я поцеловал тебя? – с улыбкой спросил Вилл.

– Да, – сказала она.

– С радостью, Лиз! Меня об этом не надо просить. Ты еще устанешь от моих поцелуев!

До этой ночи он никогда не имел дела с девственницами. Любовный опыт Вилла ограничивался ночами, проведенными в объятиях бойких и доступных служанок в Веардруне, которые были рады угодить сыну графа и не требовали от него церемонности. Элизабет была другой. Она представлялась Виллу нежным бутоном, медленно распускавшим лепестки от его ласковых прикосновений и поцелуев. Как ни бунтовало его тело, настаивая на немедленном удовлетворении, Вилл понимал, что Элизабет требует бережности и неторопливости, и он ласкал ее со всей нежностью, на которую был способен. Когда она начала льнуть к нему уже без страха, его сдержанность иссякла и он наконец позволил себе поддаться жгучему, как огонь, желанию.

Элизабет пискнула, как птенец, попавший в лапы кошки, и Вилл, задыхаясь, поймал губами ее возглас.

– Я знаю, милая, знаю, что тебе сейчас больно, – прошептал он. – Пожалуйста, Лиззи, потерпи немного!

Она судорожно кивнула и обняла его дрожащими руками. Если делить постель с мужчиной означает подобное терпение, Элизабет поняла мать, которая иной раз будила детей шепотом, когда просила отца оставить ее в покое. Но Вилл был таким нежным, так сожалел о причиненной им боли, что Элизабет расслабилась и только вздрагивала под его сильным телом. А он старался двигаться медленно и осторожно и крепко стискивал зубы, обуздывая собственное тело, которое рвалось в стремительный натиск.

Наконец Вилл замер, прижавшись к Элизабет и крепко обхватив ее руками. По его горлу пробежал сдавленный стон, он обмяк и уронил голову в россыпь светлых волос.

– Девочка моя! – услышала Элизабет задыхающийся шепот.

Вилл медленно разжал руки и перелег на бок, освобождая Элизабет от своей тяжести. Она тоже повернулась на бок лицом к Виллу и обвила рукой его стан. Несколько минут они лежали молча. Когда дыхание Вилла успокоилось и стало ровным, Элизабет робко спросила:

– Тебе понравилось?

Не услышав ответа, она подняла глаза и столкнулась с его золотистыми глазами, в которых плавал теплый медовый туман. По его губам пробежала улыбка, он провел ладонью по ее голове и сказал со всей искренностью:

– Мне было очень хорошо с тобой, очень! – помедлив, Вилл с усмешкой добавил: – Чего, наверное, не скажешь о тебе.

– Нет, нет! Мне тоже было хорошо! – заверила Элизабет.

Вилл улыбнулся сонной улыбкой и, глядя в ее глаза, сказал:

– Никогда не лги мне, Лиз. У тебя все равно не получится солгать, а вот разочаровать меня лукавством сумеешь.

– Я не лгу! – горячо возразила Элизабет и, поймав его взгляд, смущенно поправилась: – Ну, почти.

Вилл тихо рассмеялся, набросил на себя и на нее покрывало и обнял Элизабет так, что она вся уместилась в его объятиях.

– Ты был таким нежным и добрым со мной! – прошептала Элизабет и услышала в ответ резкий смешок.

– Нежный и добрый? Впервые слышу о себе подобный отзыв! Нет, Лиззи, – Вилл глубоко вздохнул, крепче прижав к себе Элизабет, – будь я добрым, то отпустил бы тебя.

Она еле слышно вздохнула, угадав в его словах предупреждение, что эта ночь между ними ничего не изменит. Вилл понял ее вздох иначе и прошептал, целуя Элизабет:

– В следующий раз тебе не будет больно. Обещаю!

От этих слов сердце Элизабет наполнилось радостью. Значит, он не отстранит ее, раз сказал, что будет другой раз. Ничего больше ей не надо было. Она бросила взгляд в окно. Еще не поздно вернуться домой, избежав вопросов отца и матери. Но, чтобы подняться с кровати, надо высвободиться из рук Вилла, а он уже спал, и она не хотела будить его. Да и уходить от него не хотела. Оставив неприятные мысли на утро, Элизабет прильнула к Виллу, устроилась головой на его плече и уснула.

Элизабет спала, прижавшись к Виллу спиной, когда его руки вновь ожили и стали гладить ее. Протолкнув колено между ее ног, он снова овладел ею, и она не воспротивилась, напротив, теснее прильнула к нему. Он двигался медленно, словно сам пребывал в полусне, но она услышала его шепот:

– Все еще больно?

Помня его строгий наказ не лгать, Элизабет честно ответила:

– Почти нет.

Она и вправду испытывала только слабое жжение и скорее боялась боли, чем чувствовала ее. К ее удивлению, глубоко внутри она ощутила непонятное томление, повинуясь которому, стала поддаваться движениям Вилла. Он тут же задвигался быстрее и резче, но прежде чем боль вернулась, она услышала отрывистый вздох, а его руки крепко сковали ее, прижав к себе так, что она поняла смысл выражения «единая плоть». Вилл не только остался любимым, он стал родным.

– Девочка моя! – услышала она его нежный голос, когда он заскользил поцелуями по ее голове. – Ты сама не знаешь, какое утешение даровала мне! Сейчас мне кажется, я не выжил бы этой ночью, не останься ты со мной.

Глубоко растроганная его признанием, Элизабет поцеловала Вилла и украдкой посмотрела в окно. Ночную темноту начали рассеивать предрассветные сумерки.

– Мне пора возвращаться домой, – сказала она робко и нерешительно, очень надеясь, что Вилл скажет в ответ: «Элизабет, отныне тебе незачем покидать мой дом».

Но Вилл молча убрал руку, которой ее обнимал. Неслышно вздохнув, она встала с кровати, надела платье и заплела волосы в косу.

– Приходи, когда управишься с домашними делами, – сказал Вилл, и сердце Элизабет вновь подпрыгнуло радостной птичкой.

К счастью, улицы селения оставались безлюдными, и, никого не встретив, она юркнула во двор собственного дома, а потом и в сам дом. Элизабет надеялась, что везение продлится и родители будут спать, но удача покинула ее, едва она переступила порог. Младшие братья и сестры еще спали, но мать уже возилась у очага, а отец сидел за столом и поглощал нехитрый завтрак. При виде старшей дочери Томас поднял голову и мельком посмотрел на нее, а мать спросила:

– Где ты была, Лиззи? Почему не ночевала дома?

– У госпожи Барбары, – ответила Элизабет, очень надеясь, что родители удовольствуются таким ответом.

Она не в первый раз оставалась ночевать в доме Барбары, пока Вилл был в отъезде, и мать действительно ничего не заподозрила.

– Ей все еще неможется? Как она? Говорят, лорд Уильям вчера вернулся?

Прежде чем Элизабет успела ответить, раздался негромкий голос отца:

– Вернулся, значит? В чьей же постели ты сегодня спала, дочь?

Сказать правду было невозможно, а лгать Элизабет не умела. Во всяком случае, ей никогда не удавалось прибегнуть к спасительной лжи ни с отцом, ни с Виллом. Казалось, они оба видят Элизабет насквозь. Поэтому она промолчала, но густо залилась румянцем, который и стал красноречивым ответом. Усмехнувшись, Томас указал дочери на место напротив себя.

– Садись. Сьюзен, дай ей поесть.

Мать поставила перед Элизабет миску с творогом и украдкой погладила дочь по голове. Она еще ничего не поняла, но по голосу мужа почувствовала, что вот-вот разразится гроза. Так и вышло. Томас стукнул кулаком по столу и гневно сказал:

– Что ты ее оглаживаешь?! Ей надо косу выдрать, а не гладить. Решила, что стала взрослой и можешь шляться по ночам?!

Элизабет молча повозила ложкой в твороге, не поднимая глаз на отца. Томас, наоборот, не сводил с дочери сурового взгляда.

– Когда же свадьба, Лиз? – осведомился он делано ласковым тоном.

Элизабет заставила себя поднять голову, встретилась с отцом глазами, и Томас усмехнулся ей в лицо.

– Никогда! И ты сама это знаешь, дурочка. Он никогда не женится на тебе. И раньше бы не женился, а теперь – тем более. Если его брат граф Роберт все-таки погиб, то он с полным правом может претендовать на наследство Рочестеров, включая графский титул. И он сделает это, а все Средние земли поддержат его, лишь бы наследницей не признали малолетнюю девочку, с чьей рукой титул отойдет Бог весть кому. Ты и прежде не была ему ровней, а уж если он станет графом!..

Элизабет подавленно промолчала. Томас обернулся к жене, которая растерянно комкала фартук, и громко сказал:

– Что же ты стоишь, Сьюзен? Неси эль – у нас сегодня праздник. Старший сын покойного графа Альрика и, возможно, будущий граф Хантингтон удостоил своей благосклонности твою дочь. Это стоит того, чтобы радоваться!

– Пожалуйста, отец, не сердись! – взмолилась Элизабет, глотая слезы. – Я люблю его!

Взгляд Томаса выразил острое сожаление.

– Девочка! Любовь – блажь для знати, но не для простых людей, как твоя мать, я и ты сама. Останься ты честной девушкой, вышла бы замуж, нарожала бы детишек, вела бы свой дом. А кто ты теперь? Девка. И знаешь, что самое печальное для тебя? Ты ею и останешься – его девкой. Этот парень, как я его понимаю, никому не отдаст то, что считает своим. Вот и тебя он станет держать при себе, как на привязи. Даже когда женится на равной ему девице, тебя не отпустит. Тебе по сердцу подобная доля?

Элизабет низко склонила голову, роняя крупные слезы в нетронутый творог. Мать, не выдержав, сочувственно и ласково погладила ее по плечу. Томас долго смотрел на светлую макушку Элизабет – ее лица он не видел, а потом тяжело вздохнул.

– И теперь я не смогу помешать ему. Запри я тебя дома, он и сюда явится за тобой, а в драке я против него не выстою и минуты. Да и как я посмею поднять руку на сына графа, а может быть, и будущего графа? – иронично усмехнулся Томас, но тут же стал серьезным, даже мрачным и резко сказал как отрубил: – Запомни одно, Элизабет: опозоришь меня его ублюдком – выгоню из дома и забуду, что ты моя дочь.

Барбара под утро слышала, как скрипнула лестничная ступенька под легкими шагами, как почти беззвучно открылась и закрылась дверь. Она догадывалась, кто так старался остаться незамеченным, но решила удостовериться окончательно и поднялась в комнату сына.

Вилл уже был на ногах и умывался, кивком поприветствовав мать. Барбара подошла к распахнутой постели, словно чтобы поправить ее, и не слишком удивилась, заметив на простыне пятна крови. Она обернулась к Виллу и увидела, что он стоит неподвижно, высоко подняв голову, и не сводит с матери жестких прищуренных глаз. В эту минуту он был очень похож на графа Альрика и всем своим видом словно предупреждал, что не потерпит ни единого упрека.

– Тебе виднее, Вилл, – только и сказала Барбара, снимая с кровати простыню и постилая свежую, – но запомни, сынок: распоряжаться своей судьбой куда проще, чем чужой.

Вилл ничего не ответил и спустился в трапезную, где служанка накрыла стол к завтраку. Всю первую половину дня имя Элизабет ни разу не прозвучало в разговорах матери и сына. Но когда Элизабет пришла в их дом после полудня, Барбара заметила, как тут же смягчилось лицо Вилла. На губах появилась улыбка, глаза засветились солнечным янтарем. Сама Элизабет выглядела как обычно и ничуть не казалась удрученной. Чем бы она ни занималась по дому, Вилл неизменно оказывался рядом с ней. Они то и дело встречались глазами и улыбались друг другу. Ну и пускай, подумала Барбара, что случилось, то случилось. Если ни Вилл, ни Элизабет не огорчены, то к чему ей сокрушаться?

Вилл намеревался следующим утром снова отправиться на поиски Робина, поэтому обстоятельно занимался сборами. Осмотрев коня, он отвел его к Эрику, чтобы тот поменял одну из подков, вызывавшую у Вилла сомнение в ее надежности. Элизабет собирала съестные припасы и, укладывая их в седельную сумку, грустила при мысли о новом расставании с Виллом. Солнце почти зашло за лес, когда примчался Джон, сам не свой от волнения.

– Вилл! Робин приехал! – прямо с порога закричал он. – Твой брат только что приехал в Локсли!

Забыв обо всем, Вилл опрометью бросился на улицу, следом за ним – Джон и Элизабет. К господскому дому со всех сторон бежали люди. Обступив дорогу, они замирали на обочинах, замолкали, а мимо них в мертвой тишине ехали Эдрик и Робин. Кони спотыкались на каждом шагу от усталости. Перед Робином в седле сидела маленькая Клэренс и крепко спала, прижавшись к брату. Спала и Тиль, сидевшая на конском крупе у отца за спиной. Вилл заметил, что лицо брата было серым от усталости и Робин держался в седле скорее силой духа, чем тела. Потемневшие глаза скользнули по толпе, по лицу Вилла, и тот понял, что брат не заметил его среди прочих жителей Локсли.

Остановив коня, Робин спрыгнул с седла, снял так и не проснувшуюся Клэренс и с сестрой на руках, ни на кого не глядя, вошел в дом. Эдрик тоже спешился, но прежде чем последовать за Робином, обвел собравшихся людей суровым взглядом.

– Я привез к вам моего и вашего лорда – графа Хантингтона. Не обманите мое доверие! Те, кто погубил графа Альрика, рыщут по всем дорогам в поисках лорда Робина, чтобы убить и его. Никому не говорите, даже на исповеди, что граф Хантингтон нашел приют в Локсли.

Взяв на руки дочь, Эдрик ушел в дом следом за Робином. Постояв в молчании, люди начали расходиться. Вилл стоял неподвижно, не сводя глаз с двери, за которой скрылся брат. Элизабет дотронулась до его локтя и спросила:

– Что же ты не идешь к нему?

– Сейчас пойду, – медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом, сказал Вилл. – Мне только надо взять для него одну вещь.

Он быстро вернулся домой и, оставив Элизабет отвечать на вопросы Барбары, бегом поднялся в свою комнату, достал из сундука припрятанный Элбион и сбросил с него намотанную поверх ножен ветошь. Вернувшись к господскому дому, Вилл собирался толкнуть дверь, как она сама распахнулась и на пороге возник Эдрик. Сложив руки на груди, он привалился плечом к дверному косяку и окинул Вилла очень недобрым взглядом.

– Явился?

– Пропусти меня, – потребовал Вилл, надеясь обойтись без обычной ссоры с Эдриком. – Я должен увидеть Робина.

– Ты должен его увидеть? – повторил Эдрик, не шевельнув ни единым мускулом и по-прежнему заслоняя дверной проем. – С какой же целью, позволь спросить?

– Я принес ему Элбион, – ответил Вилл.

Эдрик бросил взгляд на меч, узнал его, и неприступное лицо наставника смягчилось, но самую малость. Он протянул руку, безмолвно предлагая отдать меч, но Вилл отрицательно покачал головой.

– Нет. Я сам отдам его Робину.

– Сам? – протянул Эдрик и прищурился, не сводя с Вилла глаз. – А почему ты решил, что граф захочет с тобой увидеться?

Вилл промолчал, но его лицо выразило упрямство и решимость настоять на своем. Отбросив притворную сдержанность, Эдрик рассвирепел и прорычал:

– Ах ты паршивый неблагодарный щенок! Где ты был, когда твой отец попал в засаду и встретил свою погибель? Где ты был, когда граф Робин защищал Веардрун? Сидел под юбкой у своей мамаши, такой же трусливой, как ты сам?

– Не смей оскорблять мою мать, – ответил Вилл, побледнев от упреков Эдрика.

– Не сметь оскорблять ее? Да ее с грязью надо смешать только за то, что она родила тебя, дрянное отродье! Граф Альрик воспитывал тебя наравне с законным сыном, приказал всем именовать тебя лордом, хотя какой ты лорд? В обмен на имя и герб от тебя потребовали всего лишь подписать отказ от сомнительных прав, которые якобы дает твое старшинство, и принести присягу на верность лорду Робину. И что сделал ты? Оскорбил отца, сбежал из Веардруна, проявил отвратительное непослушание, когда он посылал за тобой. Да будь я на его месте, то утопил бы тебя, как топят негодный помет от блудливой суки. Отдай Элбион и убирайся! Граф не станет знаться с тобой.

– С кем ты так решительно говоришь от моего имени? – раздался за спиной Эдрика усталый голос Робина.

Увидев брата, Робин радостно улыбнулся, из синих глаз мгновенно исчезла даже тень усталости.

– Входи, Вилл! – сказал он, отодвигая Эдрика, и тот не посмел воспротивиться настойчивому нажиму ладони Робина.

Проследовав за братом в дом, Вилл, проходя мимо Эдрика, стрельнул в него торжествующим взглядом, и Эдрик, поймав этот взгляд, плюнул в сердцах себе под ноги.

Войдя в трапезную, Робин обернулся к Виллу, накрыл его плечи ладонями и вгляделся в лицо брата откровенно счастливыми глазами.

– Я уже сам собирался идти к тебе! – сказал он.

Вилл, глубоко тронутый словами Робина, порывисто сжал брата в объятиях. Робин непроизвольно охнул, схватился за плечо и вывернулся из его объятий.

– Что с тобой? – встревожился Вилл и тут же вспомнил: – Твоя рана не зажила до сих пор?

Робин уже овладел собой. Осторожно проведя ладонью по раненому плечу, он небрежно махнул рукой.

– Подожди! Я сейчас, – быстро сказал Вилл и бросился обратно на улицу.

Там он увидел маячившую в сумерках стройную девичью фигурку и, признав в ней Элизабет, удивленно спросил:

– Лиз, что ты здесь делаешь? Впрочем, неважно! Беги скорее к Эллен и приведи ее. Скажи, что у Робина рана двухнедельной давности, от стрелы. Быстрее, Лиззи!

Он стоял на пороге, пока Элизабет не вернулась вместе с подругой. Схватив Эллен за руку, Вилл втянул ее в дом, бросив Элизабет:

– Иди домой, Лиз!

– Ты что, половину селения решил сюда притащить на ночь глядя? – заворчал Эдрик, но Вилл не обратил на его ворчание никакого внимания.

Он привел Эллен к Робину, и тот с удивлением посмотрел на очень юную женщину. Поймав его взгляд, она поторопилась представиться:

– Меня зовут Эллен, ваша светлость, я в Локсли целительница. Мне сказали, вы ранены. Пожалуйста, снимите рубашку, чтобы я смогла осмотреть вашу рану.

Эдрик пренебрежительно фыркнул.

– Целительница?! На губах еще молоко не обсохло, а туда же – целительница! Нет ли кого постарше?

– Весной мне стукнет пятнадцать лет, и, к вашему сведению, я не только побывала замужем, но уже овдовела, – сообщила Эллен.

Ответ не произвел на Эдрика должного, по мнению Эллен, впечатления.

– Пятнадцать лет, и вдобавок почтенная вдовушка! Скажи пожалуйста! – продолжал он насмехаться. – Не думаю, чтобы короткое замужество добавило тебе ума. Или муж тебя нянчил с пеленок?

Робин с видимым усилием стянул рубашку через голову, и Эллен, размотав повязку на его плече, поморщилась.

– Что же вы, сэр Эдрик? Надо мной насмехаетесь, а сами куда глядели? Перевязывали его светлость и не видели, что рана начала воспаляться? Еще немного, и графу пришлось бы отнять руку!

– Я воин, а не лекарь, – буркнул Эдрик. – А ты веди себя пристойнее, женщина!

– Попросить вас принести воды – укладывается в ваше понятие о женской пристойности? – не осталась в долгу Эллен и, достав из сумки узкий нож, протянула его Виллу. – Прокали на огне. Только хорошенько, Вилл! А вы, милорд, пожалуйста, сядьте! Вот хоть на эту скамью.

Склонившись над Робином, Эллен еще раз, очень внимательно осмотрела рану и тяжело вздохнула.

– Ваша светлость!

– Без светлостей, Эллен, – устало улыбнулся Робин.

– Хорошо. Граф Робин, мне придется открыть рану, чтобы выпустить скопившийся гной, а потом иссечь края, – предупредила она и с сочувствием посмотрела Робину в глаза. – Выдержите?

– Ты с ума сошла? – гневно спросил Эдрик, возвращаясь с водой и услышав, что Эллен говорит Робину. – Думаешь, я позволю учинить тебе над ним такое?

– Делай что должно, Эллен, – ответил Робин. – Я потерплю.

Эдрик угрюмо посмотрел на Эллен, отцепил от пояса флягу и протянул Робину.

– Глотните, милорд. Виски хоть немного умерит боль. Вижу, эта кошка ни в чем себе не откажет, копаясь в вашей ране!

Глаза Эллен сердито вспыхнули. Бросив корпию, она выпрямилась и, уперев кулаки в бока, смерила Эдрика взглядом с головы до ног:

– Вы, сэр Эдрик, остались бы лучше за дверью, не то свалитесь в обморок да расшибете голову невзначай!

– Прикуси язык! – рявкнул Эдрик. – Займись тем, ради чего тебя позвали!

Вилл подал Эллен прокаленный на огне нож, она сполоснула лезвие виски, щедро плеснув из фляги Эдрика, и тихо сказала:

– Вилл, подержи брата. Если он дернется, я располосую ему все плечо – нож острый как бритва.

Вилл встал за спиной Робина и крепко сдавил его локти, предупреждая любое, самое малейшее движение. Но Робин не шелохнулся, когда Эллен сделала надрез, лишь скрипнул зубами. Следя за руками Эллен, Вилл сам страдал, словно боль, переносимая братом, передалась и ему. Но Робин мужественно терпел, хотя на его лице обильно выступил пот, а зубы стискивались сильнее и сильнее.

– Все, лорд Робин, все! – ласково прошептала Эллен, промывая вычищенную рану. – Вы молодец! Не ожидала от вас такого терпения! Сейчас я вас перевяжу, а потом приготовлю отвар, от которого боль уменьшится. Иначе вы не сможете спать.

– Не трудись, – сказал Робин, поднимаясь на ноги, когда Эллен наложила свежую повязку, – у меня есть настой, снимающий боль. Помню, я готовил его прошлым летом. Спасибо, Нелли. У тебя легкая рука.

Увидев, как он достал из большого ларца флакон, открыл и отсчитал известное ему количество капель, Эллен удивленно подняла брови.

– Робин несколько лет посвятил изучению медицины, – заметив ее удивление, улыбнулся Вилл, гордый за брата. – Он умеет лечить и болезни, и раны, отменно разбирается в травах, а в приготовлении лекарств ему нет равных! Это признавали все его учителя.

– Он бы больше времени отводил ратным занятиям, чем этакой блажи, – проворчал Эдрик, любовно глядя на Робина. – Все равно сам себе помочь не может. Тебе придется, Эллен, лечить его, пока он полностью не выздоровеет!

Эллен тем временем обводила трапезную задумчивым взглядом и, услышав слова Эдрика, кивнула.

– Думаю, не только лечить. Еще и готовить, стирать, заниматься уборкой. В этом доме нет ни хозяйки, ни служанки. Едва ли, сэр Эдрик, вы сумеете сварить суп, да и девочкам нужен женский пригляд.

– Я смотрю, ты вознамерилась поселиться здесь? – опять рассердился Эдрик.

Робин рассмеялся и, прихватив со стола флягу, подтолкнул Вилла в сторону лестницы, которая вела на второй этаж, где находились спальные комнаты. Они пришли в ту, что служила спальней графу Альрику. Пока Вилл зажигал свечи, Робин взял из ниши в стене два кубка и, сдув с них пыль, наполнил прозрачным напитком. Подав один кубок Виллу, второй он поднес к губам и тихо сказал:

– В память о нашем отце.

– И в память о леди Рианнон, – так же тихо откликнулся Вилл и сделал большой глоток, обжегший горло.

– Как?! И она?! – услышал он возглас Робина и едва заметно кивнул.

Робин посмотрел вдаль почерневшими глазами и усмехнулся с невыразимой печалью:

– Не выдержала тоски, воспользовалась привилегией Дев – уйти следом за своим Воином.

Робин осушил кубок и столкнулся глазами с Виллом.

– Ты знал?

– О том, что отец и леди Ри любили друг друга? Конечно знал. Отец сам рассказал мне, да я и раньше догадывался. Все-таки я много времени проводил в обществе леди Ри, чтобы не заметить ее особенных чувств к отцу. Когда мы были с ней в Уэльсе, а моя мать к тому времени уже умерла, я понял, что леди Ри и отец связаны самим роком. Узнав о гибели отца, я первым делом вспомнил о ней, но понадеялся, что она справится. Реджинальд – наш ровесник, но дочь – Марианна – еще совсем мала!

– Кстати, мне довелось увидеть твою невесту, – сказал Вилл, чтобы отвлечь брата от грустных мыслей. – Я ведь, когда искал тебя, заезжал и к Невиллам во Фледстан.

– Правда? – Робин оживился. – Тогда расскажи мне, какая она. Действительно ли так хороша, как меня уверяла леди Ри?

Вилл неопределенно пожал плечами, вспоминая девочку, и рассмеялся.

– Маленькая, заплаканная, очень гордая – она запомнилась мне такой. Особенной красоты я в ней не нашел, но ее личико было распухшим от слез. А вот глазищи и впрямь хороши, в точности как у леди Ри. Когда она вырастет, наверное, будет очень похожа на мать!

– Значит, станет красивой, – улыбнулся Робин и, потеряв интерес к собственной невесте, предложил: – Рассказывай, Вилл! Ты ведь ни дня не сидел дома, узнав, что случилось. Даже до Фледстана добрался!

Они сели за стол напротив друг друга, и Вилл начал свой рассказ. Хорошо зная брата, Робин не удивился упорству, с которым Вилл шел по его следам, и проницательности, с которой он их угадывал. Когда рассказ Вилла дошел до погребения графа Альрика, Робин протянул руку и накрыл ладонь Вилла.

– Ты сделал то, что должен был сделать я сам.

Вилл покачал головой, не согласившись с братом.

– Нет, Робин. Это был мой долг перед отцом. А твой долг перед ним заключался в том, чтобы остаться в живых. Если бы ты пришел туда, где лежал отец, тебя обязательно выследили бы и убили. А ты обязан жить, чтобы однажды над Веардруном вновь взмыл в небо лазурный стяг с белым единорогом Рочестеров.

– Ох, Вилл! – невесело рассмеявшись, Робин откинулся на высокую спинку стула. – Пока жив король Генрих, этому не бывать. Как же долго нам придется ждать этого часа!

– Мы дождемся, – уверенно заявил Вилл и, помедлив, спросил: – Граф Лестер сказал, что предлагал тебе примкнуть к принцу Ричарду. Почему ты ответил отказом?

– По нескольким причинам, – вздохнул Робин. – Одна заключается в том, что не только отца, но и меня обвинили в измене перед королем. Если бы я примкнул к мятежу, как советовал дядя Роберт, и занял сторону принца, то тем самым очернил бы имя отца, собственными действиями подтвердив все обвинения. Отец же неизменно оставался верен вассальной присяге, принесенной королю Генриху. Не мне, его сыну, поступаться тем, чем отец не поступился бы ни за какие блага.

– Но ты-то не давал клятвы верности королю Генриху, – возразил Вилл, испытующе глядя на Робина. – Ты не связан с ним обязательствами вассала и сюзерена.

– Да, ты все говоришь верно, – с печалью в голосе подтвердил Робин. – Где-то в глубине души я рад, что ничем не обязан Генриху. Не хочу связывать себя присягой тому, кто внимает наветам, бездоказательно обвиняет в измене и подстрекает к убийству. Если бы Генрих действительно поверил в подлинность предъявленных ему улик, то призвал бы отца на суд. Тем более что отец в то время как раз был рядом с Генрихом! Но нет. Король разрешает отцу покинуть двор, вернуться в Средние земли, а потом во всеуслышание сожалеет, что нет никого, кто избавил бы его от графа Хантингтона!

– Да, поступил в точности, как с Томасом Беккетом², – мрачно усмехнулся Вилл, – а потом каялся, распростершись на его надгробии, и подставил спину под плети. Может быть, он и сейчас уже сожалеет о гибели нашего отца?

Робин равнодушно передернул плечами.

– Может быть, да, может быть, нет. Не хочу проверять, Вилл. Не потому что опасаюсь за свою жизнь, а просто не хочу. Генрих противен мне!

– А другая причина? – спросил Вилл.

– Мне нечего предложить принцу Ричарду, – спокойно ответил Робин. – Ни войск, ни денег, ничего, кроме себя самого. Еще один меч не слишком ценное приобретение, чтобы принц почувствовал себя обязанным. Все наши владения – и в Англии, и в Нормандии, и в Аквитании – Генрих загреб под себя и установил над ними королевскую опеку, объявив нашу сестру королевской воспитанницей, поручив опеку над ней сэру Рейнолду и разрешив тому удерживать в свою пользу четверть доходов от наших владений.

– А три четверти?

– Оставил себе, – усмехнулся Робин. – Наш добрый король Генрих всегда испытывает нужду в деньгах.

– Как же сэр Рейнолд выкрутится, если король прикажет ему представить наследницу Рочестеров? – удивился Вилл.

– Это его головная боль, не моя, – с безразличием к бедам шерифа Ноттингемшира ответил Робин.

– Значит, ты решил ждать кончины короля Генриха. А что потом? Почему ты уверен, что новый король непременно восстановит тебя в правах?

– Я ни в чем сейчас не уверен, – сказал Робин. – Буду думать. Может быть, через Клэр, а может, иначе. Нет, в одном я все же уверен, Вилл. Не знаю, как именно, но, чтобы просить нового короля о справедливости, я должен представлять собой силу, и достаточно внушительную. Тогда король снизойдет к моим требованиям. Как я смогу создать такую силу, у меня пока нет ответа. Но иначе ничего не выйдет.

Вилл помолчал, раздумывая над словами брата, потом сказал:

– Теперь твой черед рассказывать. Но если ты устал…

Робин прервал его взмахом руки и улыбнулся:

– Не настолько, чтобы не поговорить с тобой еще. Я слишком рад видеть тебя, чтобы так быстро расстаться сегодня с тобой!

Вилл слушал рассказ брата, воочию представляя то, о чем говорил Робин. Он увидел его на стенах и во дворе Веардруна, сражающегося с ратниками шерифа, невидимым свидетелем присутствовал при разговоре Робина с сэром Рейнолдом в главной зале Веардруна, сжимал побелевшие от гнева губы, когда сэр Рейнолд в очередной раз наступал на шелковое полотнище с гербом Рочестеров. Он незримо проделал рядом с Робином весь его долгий и трудный путь по Средним землям и, слушая ровный, размеренный голос Робина, восхищался, каждую минуту восхищался братом.

– А кем был юноша, принятый за тебя и убитый в Рэтфорде? – спросил Вилл, вспомнив погибшего, которого он прилюдно опознал как Робина.

Лицо Робина исказила гримаса боли и нестерпимого стыда.

– Не знаю, Вилл. Он жил в соседнем доме. Наверное, видел меня раньше, потому и узнал. Он ворвался в дом Эдрика со словами, что заметил приближающийся отряд ратников, и я должен бежать, немедленно. Бежать! Я за всю свою жизнь не бегал столько, как за минувшие две недели! А он вдруг взял со стола нож и ткнул острием себя в плечо. Я окончательно понял, что он задумал, когда он схватил мой меч: я не успел пристегнуть ножны к поясу. Сказал, чтобы я поторапливался, а он задержит ратников.

Вилл слушал и недоумевал. Зная Робина, он не мог понять, что заставило брата согласиться с таким предложением – великодушным, но, безусловно, гибельным для того, кто его делал. Робин никогда бы не допустил, чтобы кто-то другой принял удар, предназначенный ему самому, тем более смерть! Следующие слова Робина все разъяснили.

– Я бросился к нему, чтобы отобрать меч и выставить парня за дверь, как Эдрик вдруг изо всех сил хватил меня кулаком по раненому плечу. Очнулся я далеко за Рэтфордом.

Робин замолчал и устало закрыл лицо ладонями. Сопереживая ему, Вилл тем не менее сейчас испытывал к Эдрику неподдельную признательность за спасение Робина.

Теперь, когда они рассказали друг другу обо всем, что с ними произошло за последние две недели, Вилл ждал, что Робин скажет ему то, что говорил Вульфгар: как он был нужен Робину, когда тот защищал Веардрун. Вилл был готов к упрекам, но Робин молчал. И тогда, не смея поднять на брата глаза, Вилл сам заговорил о том, чем изболелось его сердце. Каждое слово давалось ему с неимоверным трудом.

– Я безмерно виноват перед вами. У отца я не успел вымолить прощение, но ты, если можешь, прости меня!

Робин вздохнул. Утомившись сидеть неподвижно, он поднялся из-за стола и принялся расхаживать по комнате из угла в угол, накрыв ладонью раненое плечо.

– Не вини себя, Вилл, – сказал он. – Отец передал мне ваш разговор слово в слово. Да, он был очень огорчен и сильно рассержен, но огорчили его твой отъезд и отказ вернуться, а вот сердился он отнюдь не на тебя!

При этих словах Робина Эдрик, который давно стоял у двери, но так, чтобы братья не видели его, раздраженно поморщился и насупил брови.

– Я часто пытался представить себя на твоем месте, – продолжал Робин. – Не уверен, что не поступил бы так же.

Вилл окинул Робина долгим пристальным взглядом и, усмехнувшись, покачал головой.

– Нет, ты бы так не поступил. Мы с тобой братья, внешне очень схожи друг с другом, но в своей сути сильно отличаемся.

– Отличаемся, говоришь? – вздохнул Робин. – И в чем ты нашел отличие? – Остановившись перед Виллом, он посмотрел брату в глаза. – И ты, и я – мы оба потеряли отца, которого одинаково горячо любили. Оба теперь должны затаиться, беречься от слуг и убийц сэра Рейнолда, оба лишились дома, каким был для нас Веардрун. Вилл и Робин – два йомена из Локсли – вот как теперь мы станем именоваться. Так чем же я отличаюсь от тебя?

Голос Робина был полон такой горечи и бессильного гнева, что у Вилла сжалось сердце. Он тоже поднялся на ноги и, стоя в шаге от Робина, ответил:

– Тем, что из нас двоих истинный правитель, воин и граф – ты, Робин. Ты никогда и никого не принесешь в жертву собственной гордости, как это сделал я. В тебе нет вспыльчивости, присущей мне. Ты всегда спокоен, разумен и справедлив. В этом я вижу отличие между нами, и нет разницы, где мы с тобой находимся – здесь, в Веардруне или где-то еще.

Вилл взял со скамьи убранный в ножны меч и подал его Робину.

– Узнаешь?

Робин сдвинул ножны, посмотрел на лезвие, на выбитые на нем рунические знаки и улыбнулся, словно встретил старого доброго друга.

– Элбион!

Его ладонь ласково скользнула вдоль меча, Робин вскинул голову и встретился взглядом с Виллом.

– Я забрал его из руки отца, чтобы передать тебе, – сказал Вилл и, неотрывно глядя Робину в глаза, медленно преклонил колено. – На этом мече я клянусь тебе в верности и приношу вассальную присягу, мой брат и лорд, Роберт Рочестер, граф Хантингтон! Обещаю остаться преданным тебе до самого последнего вздоха, защищать тебя, сражаться рядом с тобой плечом к плечу и отдать за тебя жизнь, если понадобится ее отдать.

Проглотив вспухший в горле комок, Робин положил Элбион на стол и протянул Виллу ладони, в которые тот вложил свои.

– Я принимаю твою клятву и присягу и благодарю за все слова, которые ты сейчас сказал. В свой черед я клянусь тебе всегда помнить свой долг перед тобой, не отступать от него ни шаг и защищать тебя как сюзерен и брат.

Подняв Вилла с колен, Робин поцеловал его в лоб, как старший младшего, и братья, не сдержав порыва, обнялись и неподвижно замерли. Эдрик, уже не таясь, стоял в дверях, смотрел на Робина и Вилла, и в его глазах светилась угрюмая гордость за них обоих.

– Эдрик! – заметил наставника Вилл и выпустил Робина из объятий. Гневно сверкнув глазами, он процедил сквозь зубы: – Ты всегда будешь преследовать меня, словно призрак?!

– Сдался ты мне, упрямый волчонок! – благодушно проворчал Эдрик, но тут же добавил в голос толику строгости: – Если я и призрак, то твоей совести, лорд Уильям! Граф Робин устал! Он едва стоит на ногах и давно уже должен лежать в постели. А ты, похоже, решил уморить его разговорами до утра, раз уж эта ведьма Эллен не доконала его своим лечением?

– Да, Робин, ложись! – не споря с Эдриком, сказал Вилл. – У нас теперь впереди много времени, которое мы проведем здесь бок о бок.

Простившись с Робином крепким рукопожатием и удостоив Эдрика кивка, Вилл вышел из дома. Ночь была морозная, ясная, и Вилл с наслаждением вдохнул свежий холодный воздух. Торопясь вернуться домой, он едва не прошел мимо фигурки, сжавшейся в комок под накидкой, слишком тонкой для холодной ночи.

– Лиз! – воскликнул он и подхватил девушку на руки. – Что ты здесь делаешь? Ты что, вообще не уходила отсюда?!

– Уходила, – еле слышно ответила Элизабет, выстукивая зубами дробь и едва шевеля онемевшими от холода губами. – Чтобы взять накидку.

– А если бы я пробыл с Робином до утра? – упрекнул ее Вилл, крепче прижав к груди.

– Я бы, наверное, замерзла, – улыбнулась Элизабет и тревожно заглянула ему в глаза: – Все хорошо?

Вилл понял, что она спрашивает, как его принял Робин, и, успокаивая тревогу Элизабет, кивнул. Чувствуя, как она дрожит, он сообразил, что ее надо немедленно согреть, чтобы эта ночь не закончилась для Элизабет сильной простудой. Когда он нес ее мимо дома родителей, она хотела соскользнуть с его рук, но Вилл не позволил и принес ее в свой дом.

Только поднявшись в спальню, Вилл поставил Элизабет на ноги и скомандовал:

– Снимай с себя все и быстро ложись в постель! Я принесу тебе горячего вина с медом.

– Я сама! – попыталась сказать Элизабет, но Вилл оборвал ее:

– В постель, Лиз! Я не люблю повторять дважды!

Пока он на кухне разводил огонь и грел вино, Элизабет, раздевшись, забралась в постель и закуталась в теплое покрывало. Она немного согрелась, но ее все равно бил озноб: слишком долго она мерзла у дверей господского дома, терпеливо поджидая Вилла.

Вилл подал ей кружку с горячим сладким вином, бесцеремонно отбросил край покрывала с ее ног и взял ступни в свои ладони.

– Как ледышки! – воскликнул он, растирая ноги Элизабет, пока кожа не стала розовой. – Теплее?

– Гораздо теплее! – кивнула Элизабет. – Спасибо, я согрелась.

Поймав выразительный и насмешливый взгляд Вилла, она тут же поправилась:

– Почти согрелась!

– Почти, но не совсем, – усмехнулся Вилл и, забрав опустевшую кружку из рук Элизабет, твердо сказал: – Придется греть тебя самому, чтобы ты окончательно оттаяла.

С таким благим намерением он скинул с себя одежду, нырнул под покрывало и обнял Элизабет, крепко прижав к себе. Вилл согревал Элизабет теплом своего тела, ее лицо – губами. Она ответила на поцелуи, и благие помыслы тут же покинули его. Сам того не заметив, он мягко опрокинул ее на спину и погрузился в жаркую влажную глубину. Элизабет с готовностью приняла его и обвила руками его шею.

– Любимый! – шептала она. – Мой самый любимый! Вилл!

Вилл воспринял ее признания в любви как должное, и они были приятны ему. Теперь, когда его не сжигала тревога за судьбу брата, а Элизабет больше не испытывала боли, он ласкал и ласкал ее в неоднократной близости, пока его тело не наполнилось звенящей легкостью, перелив в Элизабет весь свой жар.