Читать книгу Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр - Страница 12

Оптика показателей мировой коррупции настроена так, чтобы отображать коррупцию на низких уровнях государства. Из этого следует, что криминальные государства получают свои места в рейтингах в соответствии не с фактическим масштабом коррупции в них, которая должна включать в себя коррупцию, исходящую от высших эшелонов власти, а в зависимости от того, насколько они успешны в устранении коррупции на нижних уровнях. Если криминальное государство принимает решительные меры в отношении коррупции на свободном рынке, оно может получить более высокий рейтинг, чем криминальное государство, которое не интересуется ей в достаточной мере или, возможно, даже подпитывает ее, при том что оба государства являются коррумпированными по своей сути.

Таким образом, мы приходим к более широкому вопросу об отношении криминальных государств к несанкционированной противоправности. Как уже говорилось выше, криминальное государство подразумевает, что верховный патрон, то есть глава исполнительной власти, управляет государством как организованной преступной группой, и, соответственно, члены неформальной патрональной сети занимаются незаконной деятельностью, которая является частью надлежащего функционирования государства. Однако они могут делать это, только если эту противоправность санкционировал, то есть разрешил, верховный патрон (крыша [♦ 3.6.3.1]). Таким образом, акторы, которые занимаются незаконной деятельностью за пределами патрональной сети и без разрешения верховного патрона, действуют в рамках несанкционированной противоправности.

У верховного патрона должен быть какой-то определенный подход или стратегия по отношению к несанкционированной противоправности, случаи которой варьируются от несистематических коррупционных сделок до формирования конкурирующих преступных группировок и кланов (которые могут даже способствовать развитию друг друга)[96]. Описывая возможные подходы, стоит обратиться к Чарльзу Тилли и его фундаментальному труду «Доверие и правление», в котором он анализирует сосуществование формальных государственных структур и неформальных «сетей доверия» (trust networks) (преступные банды, тайные общества, религиозные секты и т. д.)[97]. Тилли понимает это сосуществование как воплощение идущего снизу вверх отношения частных акторов к государству и исходящего сверху отношения государства к частным акторам. Типы низовых коррупционных сделок, хотя и не обязательно подразумевающие наличие «сети», но, безусловно, неформальные и требующие доверия сторон, Тилли обозначает либо как (a) «укрывательство» (concealment), когда акторы стремятся избежать «обнаружения и манипулирования властями», либо как (b) «клиентарность» (clientage), когда акторы получают «защиту со стороны промежуточных уровней власти ‹…› за определенную цену»[98]. В свою очередь, государство, по мнению Тилли, может выбирать из трех «режимов контроля»: репрессии, толерантность и помощь, которые соответствуют негативному, нейтральному и положительному отношению со стороны государства[99].

Кроме этих трех мы можем добавить четвертый режим: поглощение уже существующих незаконных группировок и сетей и их интеграция в криминальное государство путем замены и подчинения принадлежащих к ним акторов. Этот режим качественно отличается от трех других, поскольку те не лишают сети доверия независимости: скорее они рассматривают их как закрытые, автономные образования, с которыми государство либо борется, либо не обращает на них внимания, либо помогает им, но не предпринимает попыток реорганизовать их внутреннюю работу и заставить их членов служить новому хозяину. Поглощение, напротив, означает лишение их независимости, в результате чего верховный патрон получает контроль над сетью доверия, ее управлением и доходами. Когда независимость сети сломлена, она перестает выполнять задачи по своему усмотрению и начинает выполнять заказы только от верховного патрона. Так сеть доверия встраивается в однопирамидальную патрональную сеть, построенную на подчинении.

Криминальное государство идеального типа выбирает отношение толерантности и оставляет коррумпированные сети в покое, если затраты на репрессии / поглощение превосходят выгоды от них: например доход, который можно получить в случае обретения контроля над сетью. При этом государство становится на путь репрессий и пытается устранить низовую коррупцию, если усматривает в определенной сети конкурента и угрозу своей стабильности. Репрессии представляют собой традиционное отношение к несанкционированной противоправности в классической мафии и также наиболее типичны для посткоммунистических режимов, находящихся в сфере влияния Европейского союза. Действительно, «плата за крышу» возникает тогда, когда люди, живущие в подчинении мафии, вынуждены платить деньги в обмен на ликвидацию частного бандитизма, то есть в обмен на то, что мафия не позволяет их грабить никому, кроме себя[100]. В мафиозном государстве основная часть «неупорядоченной» коррупции на свободном рынке аналогичным образом устраняется либо путем разрушения уже существующих сетей (репрессии), заключения с ними соглашения и обложения их налогом через переговоры (помощь), либо путем встраивания их в единственную организованную преступную группу в государстве (поглощение).

Если криминальное государство выбирает режим помощи, оно заключает соглашение с существующей сетью и начинает собирать с нее налог, не посягая ее независимость. Другими словами, лидеры сети (или, скорее, наиболее важные члены или «главари банды») сохраняют свое положение и могут продолжать выполнять свои задачи, а власти криминального государства не преследуют их, если сеть платит налоги и остается в пределах границ деятельности, которая была ранее согласована. Используя термин Тилли, мы можем обозначить этот вид сосуществования как посредническую автономию [♦ 2.2.2.2].

Когда криминальная сеть сталкиваются с ситуацией, в которой верховный патрон стремится расправиться со своими врагами, более разумным для нее поведением является согласие на посредническую автономию, нежели борьба с попытками установить над ней господство. Однако если она (a) борется с попыткой установить над ней господство, или (b) нарушает условия своего неформального соглашения, или (c) представляет собой серьезную угрозу монополии на власть приемной политической семьи, то такая сеть либо подвергается репрессиям, либо претерпевает поглощение. В случае поглощения под контролем верховного патрона оказывается ранее децентрализованный коррупционный бизнес. Эта ситуация аналогична национализации правомерной деятельности конституционным государством, после чего политическая элита может централизовать или децентрализовать монополизированную функцию. В мафиозном государстве, где коррупция является одной из основных функций государства, эта монополизированная функция может быть централизованной или децентрализованной. Если она централизована, это означает, что верховный патрон сам управляет этими сетями и облагает их налогом; если она децентрализована, то возможности для проведения коррупционных сделок передаются лояльным субпатронам в форме «поблажек» или «системы франчайзинга». Такая система означает не что иное, как санкционирование противоправности, если коррупционный доход, который можно получить, не превышает определенного размера[101]. (Те, кто получает коррупционные возможности, могут, в свою очередь, на местном уровне собирать и монополизировать различные каналы для осуществления коррупции.) Объем коррупционных поблажек ограничен, причем не только географически, но и в плане характера экономической деятельности. Верховный патрон централизует коррумпированные предприятия в рамках уже централизованных отраслей, приносящих высокую прибыль, таких как добыча природных ресурсов, и децентрализует коррумпированные предприятия, связанные с отраслями, для которых характерны низкая централизация и более низкие доходы, такие как некоторые виды розничной деятельности[102]. (Кроме того, когда криминальное государство решает прибегнуть к поглощению, верховный патрон и субпатрон могут также выстроить новые, альтернативные коррупционные сети, которые функционируют в соответствии с существовавшими ранее моделями.)

До этого момента мы рассматривали отношение криминального государства к коррупционным сетям. Однако среди несанкционированных противоправных акторов мы также находим преступников, которые занимаются незаконной деятельностью как таковой, а не потому, что злоупотребляют вверенными им полномочиями (грабеж, контрабанда, торговля людьми, торговля наркотиками и оружием и т. д.). Верховный патрон может демонстрировать такое же отношение и к ним. На протяжении всей истории, по мнению Тилли, «[власти], сталкивающиеся с хищными сетями доверия, такими как пираты и бандиты, выбирали, как правило, отношение к ним в диапазоне от репрессий через принудительные меры (ведя с ними борьбу напрямую) до оказания помощи посредством капитала (нанимая их в качестве каперов или наемников)»[103]. Верховный патрон в таких случаях может выбирать репрессии, если он не заинтересован в преступной деятельности или считает ее слишком рискованной (как, например, в Венгрии)[104]. Однако репрессии применяли в России, где преступные группировки, распространенные в период олигархической анархии, систематически подвергались атакам в ходе формирования однопирамидальной патрональной сети. В своей книге под названием «Ничто не правда и все возможно» Питер Померанцев задокументировал случай Виталия Дёмочки, бывшего бандита, ставшего кинорежиссером, наглядно демонстрируя, как путинское мафиозное государство решило покончить с анархической несанкционированной преступностью и заменить ее централизованным контролем патриархального главы приемной семьи, подобно классической мафии, упомянутой выше (см. Текстовую вставку 5.3).

Текстовая вставка 5.3: Бандит-режиссер и верховный патрон

В один из съемочных дней, когда шла работа над важной сценой, Виталий снял для этого целый рынок. В этой сцене молодого Виталия и его банду полиция хватала с поличным на рынке, когда они вымогали деньги у продавцов. Продавцы играли сами себя, а полицейских наняли, чтобы они играли полицейских. ‹…› Его банда была также и съемочной группой. Кто осмелился бы опоздать на площадку, когда на ней командуют профессиональные убийцы? ‹…› Три года назад я видел его последний раз. Но многое напоминало мне о нем. Каждую неделю на останкинских каналах разыгрывается небольшое представление. Президент сидит во главе длинного стола. По обе стороны от него сидят губернаторы регионов: западного, центрального, северо-восточного и так далее. Президент по очереди указывает на них, и они отчитываются о том, что происходит в их владениях. «Террористы распоясались, пенсии не выплачиваются, топлива не хватает…» Губернаторы выглядят окаменевшими. Президент играет с ними, чистый Виталий. «Ну, если вы не можете навести у себя порядок, мы всегда можем подыскать другого губернатора…» Я долго не мог вспомнить, что мне напоминает эта сцена. Но потом я понял: да она же прямо из «Крестного отца», когда Марлон Брандо собирает главарей мафии из пяти районов. ‹…› И это соответствует имиджу Кремля и [президента Путина]: он одет как мафиозный босс (черная рубашка-поло, поверх которой черный костюм), а его эффектные фразы происходят из бандитского жаргона («мы и в сортире их замочим»). Я усматриваю здесь следующую логику политтехнологов: кого люди уважают больше всего? Бандитов. Так давайте сделаем нашего лидера похожим на бандита, пусть он ведет себя как Виталий. [Позднее] Виталий приехал на вокзал, чтобы встретить меня. [Он сказал: ] «Я залег на дно. Стараюсь не показываться в Москве: слишком много ментов, которые хотят проверить документы. В моем городе всех убрали, всех до последнего из моей банды. Мне не с кем было бы снимать, даже если бы я смог собрать деньги»[105].

С другой стороны, в современной России, при более консолидированном путинском режиме [♦ 4.4.3.2] криминальные группировки довольно часто привлекаются для выполнения определенных задач. По сути, эти преступники становятся силовыми предпринимателями, которые вступают в принудительное партнерство с верховным патроном, не представляя угрозы его монополии на насилие [♦ 2.5.1]. Такие группировки могут выполнять различные услуги, от поддержания порядка до запугивания и устранения конкурентов. В таких случаях отношения государства и организованной преступности взаимовыгодны и ведут к взаимному укреплению[106]. То же самое можно наблюдать и в отношении российских хакеров. Как сообщает Даниил Туровский, бывшие «мятежные» компьютерные пираты превратились в «солдат Путина». После российско-грузинского конфликта 2008 года и их участия в нем, на тот момент добровольного и патриотически мотивированного, хакеры «регулярно участвуют в работе, иногда под принуждением и в результате угроз уголовными делами»[107]. Лояльность хакеров, используемая как против иностранных акторов, так и против внутренней оппозиции, обеспечивается, говоря на нашем языке, выборочным правоприменением и компроматом. В их случае, как и в случае с членами приемной политической семьи, шантаж и защита идут рука об руку. Как пишет Туровский, «среди русскоязычных хакеров существуют некие секретные правила. [Одно] из них – „Не работать на домене. ru“ ‹…›. Есть и другие, несекретные правила: если вы взламываете и находите что-то, что может заинтересовать „режим“, поделитесь с ним этой находкой, а когда они просят вашей помощи в патриотических вопросах, сотрудничайте. Отказ следовать этим негласным правилам считается уголовным преступлением»[108].

В то время как в некриминальных государствах организованная преступность может участвовать в криминальном захвате государства и присваивать определенные элементы государственного сектора (как, например, в Китае)[109], в криминальном государстве верховный патрон может регулировать деятельность организованной преступности или поглощать ее, предоставляя ей возможность постоянно играть существенную роль в политической системе. В качестве примера здесь можно упомянуть черногорского полигарха Мило Джукановича, которого прокуратура Неаполя связывала с организованной преступной группировкой, занимающейся контрабандой сигарет в 2003 году[110]. Примером соглашения с криминальной сетью, согласно информации, собранной одним из авторов этой книги, является ситуация, когда в 2016 году в Узбекистане узбекское криминальное государство урегулировало вопрос незаконного обмена валют криминальными организациями (которые ранее разработали эту систему в стране). Можно сказать, что люди, занимавшиеся незаконным обменом валют в Узбекистане, добились посреднической автономии, так что государство проявило к ним отношение, обозначенное как помощь. Узбекская полиция разрешила эту преступную деятельность, и при этом те же полицейские подключились к сети незаконного обмена валюты, собирая «налоги» с тех, кто им занимается, а деньги были доставлены через начальника полиции, то есть местного субпатрона, верховному патрону. Полученную прибыль распределили среди участников сети[111].

Итак, если подвести итог, то мы можем использовать терминологию Тилли для описания различных форм сосуществования криминального государства и разновидностей несанкционированной противоправности (Таблица 5.4). По его мнению, их можно понять в рамках концептуального пространства, которое охватывает три идеальных типа отношений: (1) сегрегация незаконных элементов от публичной сферы (например, когда государство относится к ним враждебно); (2) установленная через соглашение связь между незаконными элементами и публичной сферой (например, в случае посреднической автономии); и (3) интеграция незаконных элементов в публичную сферу[112]. В случае некриминального государства интеграция означала бы, что акторы, прибегающие к несанкционированной противоправности, то есть к любой незаконной деятельности, теперь признаются законом. В криминальном государстве интеграция означает поглощение либо ситуацию, когда незаконная сеть остается таковой, но в дальнейшем ею управляет приемная политическая семья.

Таблица 5.4: Режимы контроля над несанкционированной противоправностью и их последствия в криминальном государстве