Читать книгу Три с половиной ступеньки - BANIFED - Страница 5

Еще летом, по окончании девятого класса, Николай работал в колхозе разнорабочим. Выполнял все, что предлагали: это и обкашивание обочин дорог, ремонт сельхозтехники, работа на току, на просушке зерна и многое другое. Одним словом, такая рабочая должность называлась по-деревенски просто: куда пошлют.

Однажды вышло так, что со своим напарником обедали в Данково, на полевом стане. Там, в платочке в горошину, на кухне помогала девчонка, трудившаяся на аналогичной должности. Когда Николай подошел за вторым блюдом, она положила ему порцию и сказала, что если будет мало, то можно подойти и попросить добавку. Он тогда засмущался, ничего не сказал, только лишь взглянул на нее и увидел глаза, которые как бы свысока и в то же время тепло смотрели на него. По телу пробежала дрожь, и он, отойдя от стойки, все мысли сосредоточил на этой девчонке. Кто она, почему он ее не знает? В каком классе она учится? Может, она учится в Кузьминской восьмилетней школе, поэтому он ее раньше не видел.

Он думал несколько дней о тех глазах, но судьба не позволяла еще раз их встретить и увидеть. Завершалось лето, и он перестал вспоминать о той девчонке. В один из августовских вечеров он шел со своим другом, между прочим, двойным тезкой (тоже Коля Барсуков, только дворовая кличка была странная – Хорушка), в клуб на танцы. Не доходя до Данковской средней школы каких-то триста метров, друг сказал Николаю:

– Ты подожди немного, я тут загляну к подруге, может, она тоже пойдет на танцы.

– Во! Так что, у тебя девчонка есть? – с удивлением в голосе спросил Николай. – Когда успел и почему так секретно?

– Да чего болтать, если мы с ней знакомы две недели, – ответил тот. – Познакомились в автобусе, когда ехали в Воронеж на позапрошлых выходных.

– Во даешь! А как зовут? Я ее знаю? – заваливал вопросами Николай.

– Зовут Вера, может, и знаешь, в этом году школу закончила.

– Ну ладно, разберемся с твоей Верой, иди, зови, я подожду. Если увижу, что ты с ней, то я тогда пойду в клуб без вас, а там увидимся. Не буду вам мешать.

Тезка ушел к дому своей знакомой, а Николай тихим шагом прошел еще немного вперед. В прошедшем учебном году он, единственный из класса, сидел за одной партой с девушкой – сестрой своего двойного тезки Сашей. Правда, ее все называли не Саша, а Шура, но Николай всегда обращался к ней по прозвищу от искаженной фамилии: Барсучка. У них были очень теплые и доверительные отношения, но была определенная граница, которую никто из них не нарушал, поэтому, на удивление всего класса, они были дружны и почти никогда не ссорились, исключая мелкие недоразумения…

Николай остановился и обернулся, когда за спиной услышал отдаленные голоса. Еще не было настолько темно, и в слабых сумерках он увидел своего тезку в компании двух девушек. Он не стал уходить и ждал, когда они подойдут поближе.

– Я подумал, что ты ушел, – сказал Коля Хорушка, когда они все подошли к нему вплотную. – Вот, знакомьтесь, мой друг, тоже Коля и тоже Барсуков, только Митиков по дворне. А это две сестры – Вера и Таня.

– Здравствуйте! Очень приятно! – сказал Николай. – Не забуду такие красивые имена, Вера и Таня!

Сестры засмеялись, а Николай, когда внимательно вгляделся, опешил, потому что перед ним стояла та незнакомая ему девчонка из полевого стана, имя которой он теперь знал – Таня.

– Кажется, мы немножко знакомы, – сказала Татьяна, несколько опередив Николая и глядя на него широко открытыми глазами. – Вы помните меня?

– Ну как я мог забыть такую красоту, – ответил он, опомнившись после неожиданности встречи, и веселым голосом добавил: – Конечно, помню! Теперь вот и имя знаю, и даже где живете знаю!

– Ну отлично, идемте, – сказал Коля Хорушка.

Тот вечер они так и провели вчетвером, а когда расставались, то договорились на следующий день встретиться вновь у дома сестер в то же время. Так и завязалась дружба.

Николай Веру помнил по школе – видел неоднократно, но не общался. А Таня училась на класс младше, а на таких он никогда не обращал внимания. В тот август они начали дружить. Встречались и шли в кино, а потом возвращались к их дому и подолгу сидели на крылечке или на скамеечке, подальше от чужих глаз. Говорили много и о многом. Это были первые юношеские попытки построения отношений, первые прикосновения к противоположности, грамматика любви. Было все чисто и трепетно, появилась некая привязанность и желание быть вместе как можно чаще и дольше. Но закончилось лето, и пришла осень. Николай и Таня стали чаще видеться в школе и редко встречаться по вечерам. Иногда писали записки и на переменках, втайне от всех, передавали друг другу. В октябре Николай простудился, пропустил пару школьных дней и Таню не видел. Через два дня у него уже не было температуры, но симптомы простуды еще остались, поэтому в школу идти было нельзя, но зато можно было, на радость матери, вязать веники из сорго.

Выращивать сорго было болезнью того периода. Старались минимально, только для себя, посадить картошку, а всю остальную площадь засевали этим сорго. Это был колоссальный и тяжелый труд, но прибыль с одного проданного веника перекрывала боль и пот тружеников. И, по решению матери, он сидел и целыми днями вязал те веники. Он думал о своей Тане и не знал, как ей сообщить, что с ним все в порядке и что временно он не имеет возможности прийти к ней. Ему было стыдно признаться ей, что он уже не болен, а всего лишь по принуждению матери вяжет веники и что именно поэтому не может с ней увидеться.

И вот в пятницу, он, как обычно, сидел и вязал веники. На улице лил нудный и холодный октябрьский дождь. Постучали.

– Да-да, входите, не заперто! – прокричал Николай и в открывшейся двери увидел своего друга и одноклассника Васю Троценко.

– Ну как ты, еще болеешь? – спросил он, не сказав и «здравствуй». – Можно тебя на минутку? Здрасьте, теть Маш, – заметив выходящую из кухни маму Николая, добавил он.

– Можно, а что, тут не можешь сказать? – говорил Николай, выходя за ним в сенцы. – Что за секреты?

– Тут вот тебе письмо, от Таньки, – протягивая слегка подмокший и сложенный вдвое конверт, сказал он и наклонил голову.

У Николая вдруг мелькнула мысль, что Василий прочел это письмо, и, принимая очень дорогой для него конверт, он открыто спросил его:

– Ты читал его?

– Да, – сделав короткую паузу, ответил он. – Так вышло. Ну я пошел.

Николай ничего не сказал ему, лишь посмотрел на него с усмешкой и проводил взглядом его спину.

«Здравствуй, Коля! Я слышала, что ты заболел, об этом спрашивала и твоего брата, Димку. Он мне сказал, что ты уже поправился и все в порядке. Так почему же ты не приходишь ни в школу, ни ко мне? Не понимаю, если я тебя чем-то обидела, то скажи мне это открыто, а не уходи от разговора. Разве наши отношения для тебя не важны? Ты думаешь, мне легко так жить, не зная, что у тебя происходит. Почему ты так поступаешь? Если я тебе не нравлюсь, так скажи мне об этом, а не скрывайся от меня. Как-то за эти дни изменилось у меня к тебе отношение, теперь думаю, что я очень сильно доверилась тебе, а ты этим пользуешься. Если в действительности все так есть, как я говорю, то тогда я прошу тебя, больше не подходи ко мне и ничего не говори, мне твоих объяснений не надо. Заранее извини, если я в чем-то не права. Таня».

После прочтения письма первой мыслью было бежать к ней и сказать, что все не так, как она пишет, что он помнит ее и думает о ней, что просто мать… О нет, глупости. Что она о нем подумает? Что веники оказались важнее, чем она? И он никуда не пошел ни в этот вечер, ни в следующий, и ни в какой другой. Так и закончилась эта маленькая история любви, которую разрушили веники. А через месяц Таня стала встречаться с его другом Василием, принесшим то единственное письмо от его первой юношеской симпатии…

Он не подавал виду, но внутренне очень переживал эту потерю. Только друг Витян знал и поддерживал его, а однажды сказал:

– Слушай, у моей Верки есть сестра, хорошенькая, давай я тебя познакомлю!

– Да никто мне не нужен! Да и не хочу я в такую даль таскаться, особенно сейчас, осенью, по грязи.

– Ясно, все решено, сегодня идешь со мной на Хутора, – напористо и не терпящей возражений интонацией сказал Витян. – Найдем тебе девчонку, там их полно.

И он пошел с ним. Там действительно было много девчонок. Витян, как и обещал, познакомил с сестрой своей подружки. Звали ее Нина. Шапочно они были знакомы и раньше. Эту Нину он видел, она училась в параллельном классе с его братом Димкой. Димка после скажет, что она вроде бы дружила с его одноклассником Павлом с Гусиновки. Он пытался с ней заговорить, но как-то в тот вечер ничего не сложилось. Лишь по прошествии почти трех недель они встретились на школьном празднике и даже потанцевали. Потихоньку они стали видеться все чаще и чаще, а уже с весны Николай и Нина стали встречаться не только в клубе или в школе, но и у нее дома. Он выжег для нее картину на фанере, а потом, ко дню рождения, выжег и подарил ее портрет.

Той же весной старший брат Нины, Виктор, готовился жениться на Тарбяковой Наде, которая жила от Николая совсем недалеко, в каких-то четырехстах метрах. Для деревни это – почти соседка. Когда шли приготовления к свадьбе, из армии вернулся брат Нади, которого так же, как и ее будущего мужа, звали Виктор. Это был выдержанный, спокойный и симпатичный парень. Никто не знает, почему и как это вышло, но, увидев Веру, с которой дружил Витян, Виктор сказал, что он все сделает, чтобы Вера стала его женой. И он, как обвороженный, шел к ней, нес ей цветы, говорят, не раз его заставали стоящим перед Верой на коленях. И на правах родственника Виктор просто не выходил из дома Быковых. Вера отталкивала и гнала его, но то ли напор Виктора, то ли его чувства или что-то другое сделали свое дело. Вера рассталась с Витяном и вскоре вышла замуж за Тарбякова Виктора. Так две семьи дважды породнились. Долго обсуждало село это событие, но, как обычно и бывает, поговорили-поговорили, и через какое-то время все забылось. А друг Николая, Витян, переживал, очень долго переживал эту потерю. Николай старался поддержать его, но тот говорил, что все у него в порядке, храбрился, а на самом деле чувствовал себя разбитым и униженным. Николай часто находил его в состоянии, когда было видно, что человек телом здесь, а мыслями и душой где-то далеко.

«Так, все решено, значит, зайти нужно к Тарбяковым, а там будет видно. А если сегодня вернется Сергей, то, может быть, съездим в Левую Россошь или на Хутора, к родителям Нины, а что тут страшного», – размышлял Николай. Он отбросил одеяло и вскочил с постели.

– Ты куда это в такую рань? – услышал он приглушенный голос матери.

– Пока никуда. Надоело лежать, пойду чай попью, – тоже тихим голосом ответил Николай. – Спи, ма, еще рано.

– Да я рано встаю, надо свежего борща сварить, – продолжала хрипловатым голосом мать. – Так ты, если кушать хочешь, погрей картошку с мясом, там в холодильнике найдешь.

– Спасибо, ничего не надо, я утром только чай пью с бутербродом.

Набрал воды и поставил чайник на плиту. Вскоре пришла мать, стала расспрашивать о Сашке и в итоге решила, что надо бы ему гостинцев собрать. Николай сказал, что знает он их гостинцы – можно без рук остаться, поэтому никакие банки с вареньем он точно не повезет. На вопрос матери, что он собирается делать, он ответил, что как рассветет, то пойдет к Сипикиным, навестит братьев двоюродных и, может, к одноклассникам заглянет по пути. Он ничего не сказал о том, что намеревался зайти к Тарбяковым. Только осторожно поинтересовался, приезжают ли Витька с Веркой к родителям. На что мать ответила, что приезжают, но редко, чаще едут к ее родителям. Попил чай и потом он попросил мать подыскать ему какуюнибудь гражданскую одежду, та принесла ему несколько брюк и рубашек братьев. Он померил и подобрал то, что, на его взгляд, ему больше всего подходило. Присел на кровать, к Юре, хотел его растолкать, но тот пошевелился, открыл глаза и недовольным голосом произнес:

– Что вы все покоя не даете, дайте поспать!

– Спи-спи, я только хотел тебя спросить, ты со мной к Сипикиным не пойдешь ли?

– Какие Сипикины? Ты что? Мне же в школу сегодня идти, отстань, – прорычал, отворачиваясь к стенке, Юра.

– Вот ты поросенок, – дружелюбно потрепав его по голове, сказал Николай, встал с кровати брата и добавил: – Перепутал все, думал, что сегодня воскресенье, только тебе все равно пора вставать, уже почти семь часов.

– Да, знаю, а может, мне в школу сегодня не ходить, скажу, что брат с армии вернулся, никто меня и не заругает, – неожиданно предложил он, вновь повернув голову к Николаю.

– Ну ты хитрец, вставай, не лентяйничай и отправляйся в школу. Лучше скажи, есть ли у тебя фонарик?

– Есть, посмотри на кухне.

– Ладно, посмотрю, – сказал Николай и решил, пока время есть, слазить на чердак и поглядеть на свои радиоконструкции, которые он, уходя в армию, поднял туда и свалил в кучу, потому что за неимением времени не успел разложить по коробкам. Нашел на кухне карманный прожектор и забрался на чердак. Когда он подошел к своим «сокровищам», у него возникло такое ощущение, что лишь вчера он второпях побросал все свои конструкции, а вот сегодня решил сложить их в определенном порядке. Было видно, что, кроме мышей, никто не покушался на его «драгоценности». Коробок картонных не нашлось, и он, вновь укрыв свою электронику старым настенным ковром, спустился с чердака с мыслью, что как только вернется на большее время, то обязательно все переберет и разложит по полочкам.

На улице начал падать тихий пушистый снег, когда Николай вышел из дома и направился в конец села, где жила семья сестры отца – Пановы, или Сипикины по дворне. Еще раньше Николай часто задумывался и не находил ответа, откуда и как брались те названия, которые закреплялись за тем или иным двором. Если со своей семейной кличкой, или дворней, было все предельно ясно (Митиковы – по имени деда Мити), то как объяснить, что, например, их соседи имели фамилию Филипповы, а по дворне Чулковы, другие Некрасовы, а по дворне Монголовы, еще одни Некрасовы, а их – Гынчиковы, Пономарёвы – Кувшиновы… Часто даже смысл самого слова-клички не был ясен, а уж откуда оно взялось и как закрепилось, одному богу известно. Немного отойдя от дома, он встретил тетю Машу Некрасову-Хвешкину. Она была на несколько лет младше матери, но нисколько не изменилась: такая же энергичная и боевая, как и прежде. Люди с такой энергетикой, в отличие от других, не так быстро стареют и совсем не меняются.

Ответив на приветственное «здравствуйте», она затараторила так, что он только и успевал вставлять короткие «да» или «нет». Кроме слов поздравления по поводу того, что отслужил и вернулся, она за пять минут выяснила, что он собирается делать теперь, посочувствовала родителям, ведь и он оставляет их. Успела рассказать, что и ее дети, кроме младшего Василия, все разъехались, но, слава богу, приезжают и помогают, особенно когда картошка нужна. Посмеялись.

Продолжив свой путь, он шел по деревенской улице и удивлялся необычности тишины и спокойному течению жизни. Возможно, это чувство возникло после кипящей и бурлящей Москвы, но несомненно одно: здесь время шло с другой скоростью.

Из братьев Сипикиных дома оказались только двое: Володя, с которым Николай учился в одном классе, и младший, школьник Витя, которому в школу нужно было идти после двенадцати, во вторую смену. Старший его брат, Сергей, работал в Воронеже и на прошедшие выходные не приезжал. Володя сам недавно вернулся из армии и еще не устроился на работу. Из разговора выяснилось, что он тоже, как и старший брат, собирается жить и работать в Воронеже. Юра, третий брат, служил в армии. Володя рассказал о некоторых одноклассниках, которых успел встретить или о которых что-то знал по рассказам других. В основном все отслужили, многие девчонки вышли замуж и поразъехались. Мама Володи, тетя Дуся, собрала стол, и они выпили за благополучное возвращение. Поговорили о том о сем, Николай собирался уже уходить, но вернулся с фермы дядя Андрей, пришлось задержаться и еще немножко выпить. Ему и не хотелось, но он не мог обидеть родного дядю отказом, ситуация обязывала…

Подходя к дому Тарбяковых, он издали увидел, что у родительского дома стоит трактор отца и грузовая машина, значит, вернулся старший брат. «Это хорошо», – подумалось ему. Пока он размышлял над тем, нужно ли ему заходить к Тарбяковым, дверь веранды открылась, и на ступеньки вышел хозяин дома, дядя Коля.

– Здравствуйте, дядь Коль! – сказал Николай, улыбаясь и сворачивая в его сторону.

– Здоров! – сказал он, несколько растягивая слово, как бы вспоминая, кто же это перед ним появился, и, протянув руку для пожатия, продолжил: – Неужто ты, Колюха? Ай, молодца! Отслужил? Ну, заходи!

– Не-не, спасибо! Я так и до дома не дойду, если буду ко всем заходить! – весело проговорил Николай и спросил: – Как вы здесь поживаете, как ваши детки, приезжают ли?

– Да что нам станется, живы-здоровы, слава богу, а детки… Иногда приезжают. Вчера Витька с Веркой заехали, свежего хлеба привезли и обратно укатили, к себе. Теперь что в этой деревне делать? Только на печке лежать да хлеб жевать! Ну, гвардеец, опять в колхоз пойдешь работать? Или, может, как все, в город?

– Да не буду выделяться, дядь Коль, как все, в город, – подхватив его интонации, ответил Николай. – Сами говорите, что тут делать нечего, да и я вижу, что молодежь вся разъезжается, вот и у вас никто не остался. Я хочу вас спросить: может, вы знаете, где теперь живет Нина, Веркина сестра?

– Месяца три как живет в Нововоронеже, а до этого жила у нашей Надьки, в Колодезном. Теперь и не скажу, знаю, что с подругой сняли квартиру, а какой адрес – не знаем. Кто из ребят приедет, так я спрошу, – говорил он, обнадеживая Николая, а потом добавил: – Вон, Серегу своего возьми за яйцо, да поезжайте к нашим и спросите ее адрес. Что тут, семь километров! Ты поторопись, а то девка уже созрела, того и гляди, уведут и фамилии не спросят, знаешь, какие в Нововоронеже шалопаи!

– Ничего, если за два года не увели, то, думаю, за один день не успеют, – смеясь, отвечал Николай. – Спасибо, дядь Коль, пойду, потороплюсь, а то я Сергея еще не видел. Передавайте своим ребятам от меня привет, надеюсь, что они меня еще помнят, а вам – счастливо оставаться, всего доброго!

– Будь здоров! – сказал он, закуривая, а Николай развернулся и быстрым шагом направился к родительскому дому.

Когда он вошел в дом, Сергей сидел за столом и ждал обеда.

– О-о-о, дед Советской Армии вернулся! – воскликнул он, вставая из-за стола, – Здоров, с возвращением! Давай садись, врежем за сапоги!

– Ну, дед у нас только один – это ты, – сказал Николай. За Сергеем закрепилось прозвище «дед» после того, как он вернулся из армии и пытался установить «армейский порядок» над младшими братьями. Он все время говорил, что он дедушка и они должны беспрекословно ему подчиняться. Иногда это его командование доставало братьев и случались драки, ведь он не учитывал одной детали: братья были уже не мальчиками, которых он оставил, уходя в армию, а взрослыми, самостоятельными и умеющими постоять за себя парнями. Так, постепенно, эта его кличка перекочевала из семьи к друзьям и прочно закрепилась за ним для всех.

В это время из кухни вышла мать, неся тарелку с супом. Увидев Николая, она сказала:

– Да где ж ты пропал, Колюнок? Я уж хотела Юру посылать на твои поиски. Ну садись, пообедаем все вместе. Юра! – обратилась она к младшему сыну, – иди отца кликни, где он там застрял во дворе! Скажи, что стол уже накрыт.

– Хорошо, сейчас позову, – ответил Юра и, накинув пальто, вышел во двор.

– Не понял, – удивился Николай, – что, Юрка вернулся уже из школы?

– Вернулся. Говорит, три урока было, – сказала мать. – А там, кто его знает, может, и вообще не ходил.

– Ну рассказывай, все в порядке? Что телеграмму не дал, встретили бы, – начал с расспросов Сергей.

– Так вышло, сам до последнего дня не знал, когда выпустят с части. Телеграмму, конечно, можно было дать, да толку, если даже и принесли, кто б встретил? Ты дома не ночуешь. Если только отец на тракторе, – иронизировал Николай. – А ты что, обедать заехал или на сегодня уже конец работы?

– Да почему, еще поеду на работу. Мать говорит, что ты завтра уезжаешь. Как так? После армии нужно погулять каких-нибудь пару неделек. Куда спешить?

– Жизнь, Сергей, заставляет спешить, надо шевелиться сегодня, пока молодой. Ты сможешь завтра меня подбросить до Колодезной? И еще: ты в Левую Россошь сегодня поедешь?

– Конечно, а что ты хочешь? – не понимая, к чему клонит Николай, спросил Сергей.

– Так может, Тарбякова Витьку увидишь, заскочи к ним, спроси Нинкин адрес для меня. Или мне с тобой поехать сейчас?

– А, ясно. Со мной не надо ехать, я еду сейчас в Каширу, а только потом вернусь на автобазу. Нинка – девка класс! – вспомнил он слова Николая, сказанные когда-то по пьяни.

– Ладно-ладно, класс! Только вот второй день не могу найти ее адреса, – смеясь, сказал Николай.

В это время вошел отец, снял замасленную куртку и, моя руки, обратился к матери:

– Ну что-то стол пустой, так зачем к обеду звать?

– Вечером выпьете, – сразу поняв, о чем идет речь, отрезала мать, – садитесь и ешьте, оба за рулем, так какая выпивка?

– Ма, да налей символически, для аппетиту, – поддержал отца Сергей.

Николай молчал, он совсем не хотел выпивать, сипикинский самогон уже почти вышел, и опять заливать в себя эту гадость он не намеревался. Мать качнула головой, но встала и принесла начатую еще вчера поллитровку. Николай отказался, сказал, что вечером присоединится, а пока ему хватит, а то он боится выглядеть так, как это было девять месяцев назад, когда он приходил в краткосрочный отпуск. И он вспомнил, как второго марта он в солдатской форме пошел сначала в школу, потом в Дом культуры, там встретил друзей и напился так, что толком и не помнил, как попал домой. А на другой день у него раскалывалась голова, и ему рассказали, что средь бела дня, на виду у всего села, его вели под руки соседские мальчишки-школьники. Ему неимоверно стыдно было за себя, когда он представлял доблестного воина в непристойном поросячьем виде и в окружении пионеров с красными галстуками…

К вечеру, к возвращению брата, Николай с матерью собрали сумку в дорогу, там были гостинцы и для Саши. Весила она килограммов двадцать, а может, и больше, и Николай уже знал, что останется без рук, пока дотащит ее до Москвы. Сергей появился после шестого часа, пришли соседи, и получилась маленькая вечеринка. Но сидели недолго – около девяти все разошлись. Сергей привез адрес Нины, поэтому Николай договорился завтра выехать с ним пораньше – он намеревался застать Нину дома, если та работала в первую смену. Уже после десяти Николай был в постели, он быстро уснул в тот вечер и не слышал, когда улеглись остальные.

Утреннее расставание напомнило Николаю расставание с родительским домом двухлетней давности, все было настолько похожим, что он как бы заново пережил все эти мгновения. Лишь с несущественной разницей: тогда он отправлялся в неизвестность, а теперь была понятна точка назначения. И не хватило трех протяжных автомобильных гудков…

Распрощавшись в Колодезном с братом, Николай уже в семь часов был на автовокзале Нововоронежа. Тут его постигла неудача – камеры хранения не работали. «Куда деть сумку?» – сверлила мысль. Времени не было, он отправился пешком на улицу Космонавтов в надежде, что сможет по пути поймать такси и успеть застать Нину дома. Расстояние чуть более километра, но эта чертова сумка не позволяла даже идти быстро. С такси не повезло, и он дошел до нужного дома весь мокрый и обессиленный, но все-таки с надеждой на приятную встречу. Когда Николай поднялся на третий этаж, сердце его колотилось так, что он уже не понимал, от чего: от тяжести груза или от волнения. И он нажал на звонок двадцать восьмой квартиры.

– Минуту, – откуда-то из глубины квартиры услышал он незнакомый ему голос, и потом, уже за дверью, тот же голос спросил: – Кто там?

– Здравствуйте! – сказал он и подумал, что же именно нужно ответить и как представиться, но решение пришло само собой: – Извините, меня зовут Николай, могу ли я поговорить с Ниной Быковой, если она здесь живет.

– Можете, только подождите минутку, она сейчас выйдет, – прокричали за дверью.

– Ф-у-ух, – невольный вздох облегчения вырвался из его груди.

Он автоматически потянул рукой полу куртки, как это делают солдаты, поправляя гимнастерку или китель, когда собираются обратиться к старшим по званию. Николай улыбнулся этому своему непроизвольному жесту, и выражение его лица стало более благодушным. Услышав шаги и щелчки замка, Николай выпрямил спину и устремил взор в просвет открывающейся двери.

– Х-а-а, – с каким-то придыханием, то ли от радости, то ли от неожиданности, произнесла Нина, – здравствуй!

– Здравствуй, Нина!

Николай сделал шаг ей навстречу, хотел обнять и прижать к себе, но в тот же момент почувствовал некую ее отчужденность и холодность. Так и вышло: она одной рукой закрывала за собой дверь, выходя в коридор, а другую приподняла, согнув в локте, как бы защищаясь и отстраняясь от его прикосновений. Потом протянула правую руку для рукопожатия и произнесла:

– Вернулся! Когда?

– В воскресенье, – с какой-то холодной интонацией произнес он. Чувство радости ожидаемой встречи, окрылявшее его все эти последние дни, улетучилось в одно мгновение. – Кажется, я напрасно спешил. Ну может и к лучшему, я сегодня уезжаю.

– Как уезжаешь, куда уезжаешь? – лицо ее передернулось. – Подожди, я сейчас оденусь, мне нужно спешить на автобус, у меня смена, поговорим по пути.

Она буквально через две минуты появилась вновь в коридоре, застегивала на ходу пальто и, обращаясь к подруге, сказала:

– Мы пойдем к остановке автобуса, догоняй, не забудь квартиру закрыть!

Руки Николая еще не отдохнули от тяжести сумки, он со словом «черт!» опять взял ее и начал спускаться по лестничному маршу. Настроение испортилось, но он нашел в себе силы, выйдя на улицу, заговорить спокойным, ровным голосом:

– Послушай, Нина, я знаю, что я виноват перед тобой, но ты пойми, я был в армии, я был подневольным человеком и не мог поступать так, как мне хотелось…

– Коля, – перебила она его, – куда ты уезжаешь и почему?

– Обратно в Москву. Я решил учиться и подал документы в тот же институт, где учится наш Сашка, – сделав паузу, он продолжил: – Нина, ведь ты получила мое письмо, то единственное, которое я тебе написал, когда вернулся после отпуска в часть. Через три дня, как я вернулся, нас, десять человек, тихонько подняли ночью, построили, зачитали приказ и сказали, что через четыре часа самолет. Пункт назначения – Баку, а потом обещали в комендатуре сообщить, куда точно следовать. Сказали написать короткие письма родным, что мы находимся в командировке, сообщить полевой адрес своей почты. Я тебе написал. Мы все думали, что нас везут в Афганистан, поэтому мысли в тот момент были не самые светлые. Но туда мы не попали, а попали на гору Куткашен в Азербайджане, где… Ну это неважно. Сначала нам сказали, что мы там будем не более месяца, потом, что задерживают еще на пару недель, и эти обещания длились бесконечно, целых шесть месяцев. Никто: ни я, ни мои товарищи не писали писем, потому что почту туда привозили один раз в две недели, и смысла писать не было, так как не было гарантии, что ответ придет раньше, чем мы вернемся обратно. По возвращении в Москву, в свою часть, один мой товарищ сказал, что мне было письмо в тот же день, как нас бросили в командировку. Он не забрал его, а оно валялось-валялось, и кто-то из дневальных, по-видимому, выбросил. Не знаю почему, но я думаю, что это было твое письмо.

– Да, в тот последний вечер, когда мы были у Надьки, ты уехал домой, а я написала тебе письмо. Думала сделать тебе сюрприз, ты бы приехал из отпуска, а тебя бы ждало письмо от меня! Но как же так, Коля! Что теперь будет? – с какой-то разочарованностью и в то же время с нежностью в голосе, спросила она.

– Знаешь, я сам не представляю, что теперь будет, – проговорил он тихим голосом. В голове мелькали мысли, двоякость ее поведения не давала ему возможность сформулировать его отношение к ней. Он понимал всю глупость их не очень хорошо складывающихся отношений, но он не мог дать или отобрать надежду на то, что между ними может быть что-то серьезное. – Обустроюсь, напишу тебе письмо, а там, может, в гости приедешь.

Они подошли к остановке, он с облегчением бросил сумку и повернулся к ней лицом, стараясь уловить ее настроение и чувства. В это время к ним подошла ее подруга. Нина, сделав усилие над собой, улыбнулась и сказала:

– Знакомьтесь, это Николай, только с армии вернулся и опять уезжает, а это Галя, вместе живем и работаем.

Его резануло ее безликое «это Николай» без пояснительного: друг, товарищ, парень, мой…

– Очень приятно! – сказала Галя.

Николай, взглянув на нее, понял, что ей вовсе не приятно, и, более того, она, видно, была посвящена в то, о чем Николай и не догадывался. Ее глаза говорили о том, что она прекрасно понимает, что происходит в их с Ниной отношениях. Он лишь кивнул головой новой знакомой и опять устремил свой взгляд на черноокую Нину.

– Наш, – коротко сказала Галя, кивнув в сторону подъезжающего автобуса, и бросила Николаю: – До свидания, письма надо писать!

– Ну счастливо, спишемся? – полувопросительно сказал Николай, взял Нину за локоть и хотел поцеловать, но она резко вскинула голову и поцеловала его в щеку, как брата.

– Напиши, мне будет интересно, как ты устроишься! Счастливо тебе! – проговорила она второпях, развернулась и вскочила в автобус.

Дверь закрылась, и она исчезла из поля зрения Николая – окна автобуса были запотевшими. Сама встреча, короткая беседа и расставание оставили у Николая щемящее чувство, но не болезненное. Он не ощущал потерю, он понимал, что продолжение может быть, только нужно ли оно? Скорее всего, это чувство возникло из-за того, что от встречи он ожидал чего-то другого. Он искренне стремился к этой встрече и немало приложил для нее усилий, но сложилось так, как сложилось. Два года разлуки охладили чувства, и не было тех острых, ярких отношений, которые присутствовали между ними, когда они дружили. Было похоже, что у нее кто-то есть, иначе почему такая холодность? А может, это обида? Ведь действительно, если смотреть со стороны, то большей частью виноват он, а если учесть, что она все же его ждала, то…

Николай сел в следующий автобус, идущий к автовокзалу. В пустынном и неуютном зале автовокзала он целый час сидел и ждал автобуса на Воронеж.