Читать книгу Травля. Как искоренить насилие и создать общество, где будет больше доброты - Барбара Колорозо - Страница 4

Актер – профессиональный исполнитель ролей в театральных постановках и кино[2].

Характерный актер – внешне своеобразный актер, исполняющий ярко выраженные в сословном, бытовом или ином плане роли, имеющий очевидное амплуа.

Амплуа – определенный род ролей, соответствующих внешним и внутренним данным актера. После того как он сыграет несколько похожих ролей, актер начинает ассоциироваться со своими персонажами и его уже редко зовут на роли иного плана.

Итак, в драме, о которой мы говорим, есть сложившиеся амплуа.

Агрессор, жертва и свидетель, который якобы ни при чем, – три персонажа трагедии, которая каждый день разыгрывается дома, в школе, на игровой площадке, улице и даже на работе. Как показывают примеры из моего предисловия, травля может иметь гибельные последствия или стать причиной суицида. Ребенок, играющий роль агрессора, разговаривает, ведет себя, действует и даже подчас одевается в соответствии со своим амплуа. Жертвы и свидетели, которые якобы ни при чем, тоже часто «в образе». Один из предметов моего исследования в этой книге – позы, слова, поступки, сюжетные комбинации и последствия такой, с позволения сказать, игры.

Начнем с самых маленьких ребятишек. Они могут перепробовать все эти роли и каждую сыграть относительно легко, чтобы потом отказаться от амплуа агрессора и жертвы и сделаться свидетелем, который якобы ни при чем. Некоторые играют и агрессора, и жертву, без труда переходя из одного образа в другой. Иногда случается, что ребенок становится заложником своего амплуа и уже не может из него выйти – избавиться от роли, в которой добился изрядного мастерства. Это, безусловно, лишает его шансов развивать полезные социальные навыки и строить хорошие, уважительные отношения с окружающими.

Тема амплуа тесно связана с проблемой навешивания ярлыков. Как бывшей учительнице, мне неоднократно доводилось видеть, насколько легко, удобно и при этом совершенно непродуктивно использовать языковые клише, то есть речевые стереотипы, готовые обороты, легко воспроизводимые в определенных условиях и контекстах в качестве стандарта, как подручное средство для постановки социального диагноза. Такие ярлыки действительно словно прикрепляют к детям, сводя всю их сущность чуть ли не к одному-единственному проявлению. Что далеко ходить за примерами? Ребенок с сахарным диабетом – диабетик, с эпилепсией – эпилептик, с астмой – астматик, а имеющий проблемы в учебе – проблемный.

Вот еще! Давать себе труд произнести чуть более длинное словосочетание: девочка, у которой эпилепсия; мальчик, у которого есть проблемы с восприятием знаний.

Лучше бы мы, взрослые, не жалели сил на то, чтобы сказать несколько лишних слов! Это будет означать, что мы не определяем суть человека, исходя из его болезни или ограниченных возможностей.

Так почему психологи используют термины агрессор, жертва и свидетель, который якобы ни при чем?

Впрочем, некоторые специалисты против этого возражают – говорят, что таким образом за участниками травли закрепляются определенные амплуа, что мешает им отказаться от отрицательных ролей. Они предлагают свои определения: тот, кто травит; тот, кого травят; тот, кто за этим наблюдает, и призывают сосредоточиться на изменениях в поведении и первых, и вторых, и третьих. Акцент в этом случае делается на том, что избранной роли есть альтернатива.

Есть и такие, кто, наоборот, намеренно подчеркивает ролевые типажи.

Третий подход подразумевает использование терминов, помогающих четко определять роли и поведенческие характеристики их исполнителей. Я сторонница именно этого подхода. Каждый раз, применяя один из терминов – агрессор, жертва или свидетель, который якобы ни при чем, – я говорю о временной роли, исполняемой ребенком в данный момент, в данной конкретной сцене данного акта длинной пьесы. Этот термин никак не призван навеки закрепиться за ним и дать ему исчерпывающую характеристику. Цель в том, чтобы как можно лучше понять суть этих ролей и увидеть, насколько взаимодействие участников такой ролевой игры, хотя, к сожалению, и привычное для нашего общества, нездорово, ненормально и, безусловно, не нужно. Нет сомнений в том, что такие взаимоотношения губительны и для ребенка, исполняющего любую из трех ролей в этой драме, и для социума в целом.

Осознав, каковы эти роли, мы сможем переписать весь сценарий. Это будет другой сюжет – без притворства и насилия. И персонажи появятся другие. Мы сможем трансформировать стремление агрессора доминировать и все контролировать в позитивные лидерские качества. А миролюбивое, трепетное отношение к жизни, характерное для жертвы, осознать как ее достоинство, которое можно считать сильной чертой. И амплуа свидетеля, который якобы ни при чем, сменится на роль мужественного участника, готового дать отпор, или защитника, то есть того, кто не побоится вступиться за слабого, смело сказать, что думает, и бороться с несправедливостью.

Давайте примем как факт, что наши дети не просто исполняют роли в пьесе, они их проживают на самом деле. Они не могут прийти после «спектакля» домой и там стать, что называется, самими собой, потому что дом – часть сцены. Но сценарий можно переписать, создать новые роли, изменить сюжет и декорации! Тогда не надо будет бояться, что финал окажется трагическим. Однако маленькие актеры сами с этим не справятся. Нам, взрослым, нужно встать с кресел в зрительном зале – мы не можем себе позволить быть равнодушной, невнимательной, скучающей, встревоженной и даже глубоко огорченной публикой. Мы не можем уйти, опустить занавес или отправить их на гастроли. Не можем просто изгнать агрессора и печалиться о жертве. Нашим детям нужна новая пьеса, и мы, взрослые, должны принять активное участие в ее написании. Но прежде чем начнем ее переписывать, нам необходимо проанализировать и понять исходную драму.