Читать книгу Замечательные женщины - Барбара Пим - Страница 8

Великий пост в этом году начался в феврале, и погода стояла холодная, с ледяным дождем и пронизывающим ветром. Контора, где я вела дела моих обедневших дам, располагалась в Белгравии, и по средам я обыкновенно ходила на дневные службы в Сент-Эрмин.

Церковь сильно пострадала при бомбежке, и пользоваться можно было только одним нефом, поэтому он всегда казался переполненным – даже сравнительно небольшому числу прихожан приходилось тесниться в неповрежденном проходе. Это давало нам ощущение сплоченности и отделенности от остального мира, поэтому паства напоминала мне первых христиан, окруженных, надо признать, не львами, но суматохой и суетой обеденного перерыва в будний день.

В Пепельную среду я, как обычно, пошла в церковь с миссис Боннер, еще одной нашей сотрудницей, которую привлекал главным образом сам проповедник, так как, по ее собственному признанию, она любила хорошие проповеди. Мы поспешно съели ленч (безвкусные спагетти, за которыми последовал передержанный пудинг – самая подходящая еда для Великого поста, как мне кажется) и пришли задолго до начала службы. Пробравшись через развалины, где были сложены грудами сорванные настенные плиты, случайная урна или голова херувима, мы наткнулись на маленькую седенькую женщину, разогревавшую кофе в сковородке на примусе, что казалось совершенно неуместным посреди такого разорения.

Миссис Боннер удобно устроилась в ожидании удовольствия и стала разглядывать входящих, точно присутствовала на светской свадьбе. Боюсь, она нашла их не слишком интересными, поскольку это были различные конторские служащие да несколько старушек и унылых старых дев, которые повсюду составляют часть паствы. Исхудавший священник в порыжелой черной сутане маячил у двери, а его жена суетилась среди входящих, стараясь помешать им последовать естественной склонности и сгрудиться в задних рядах, не оставляя места для опоздавших.

Я сидела смирно, иногда оглядываясь по сторонам, и в один из таких моментов, к своему удивлению и огорчению, обнаружила, что смотрю прямо на Иврарда Боуна, который как раз входил в церковь. Он тоже посмотрел на меня, но как будто не узнал. Наверное, я была неотличима от множества других женщин в невзрачных зимних пальто и простых шляпках и порадовалась своей безликости. Но его трудно было не заметить. Отлично сшитое пальто, длинный нос и светлые волосы сразу бросались в глаза среди царящей вокруг серости. Мне показалось, я почти поняла, насколько привлекательным он мог казаться любому, кого тянет к трудному, необычному и даже неприятному.

– Какой интересный мужчина… Хотя нос у него чуточку длинноват, – громким шепотом произнесла миссис Боннер, когда Иврард сел на скамью впереди нас.

Я не ответила, зато поймала себя на мысли, что не могу о нем не думать. Уж его-то я никак не ожидала тут увидеть. Наверное, по невежеству я всех антропологов считала неверующими, но появление Иврарда Боуна основательно поколебало мою самоуверенность. С другой стороны, он, возможно, пришел из профессиональных соображений: чтобы изучать наше поведение с прицелом написать статью в какой-нибудь научный журнал. Надо будет расспросить Елену при следующей встрече.

Маленькая седая женщина – возможно, та самая, которая варила в развалинах кофе, – села за фисгармонию и заиграла вступление к гимну Великого поста. Собравшиеся пели от всего сердца, пусть и немного нестройно, и мною овладели смирение и стыд за нехристианские мысли об Иврарде Боуне. Несомненно, он лучший человек и лучший христианин, чем я, что, впрочем, не так уж сложно. А кроме того, почему, собственно, он мне не нравится? Из-за своего длинного носа и того, что мне было трудно с ним разговаривать? Или из-за его дружбы или что у них там с Еленой Нейпир? Последнее уж точно было не моим делом.

Проповедник говорил интересно и убедительно. Его слова словно связывали нас, так что мы все больше напоминали ранних христиан, у которых много общего. Я старалась отделаться от чувства, что предпочла бы не иметь ничего общего с Иврардом Боуном, но оно то и дело возвращалось, будто он в каком-то смысле был епитимьей, и совсем расстроилась, когда на выходе мы с ним оказались почти рядом.

– Боже ты, боже мой, – громким шепотом произнесла миссис Боннер. – Какая интересная проповедь, но сколько всего про грех! Наверное, в начале Великого поста такое вполне естественно, но чувствуешь себя совсем несчастной, правда?

Сомневаюсь, что это замечание было уместным, и ее громкий шепот вызвал у меня лишь неловкость, поскольку я испугалась, что она привлечет внимание Иврарда Боуна и он меня узнает. Однако мне нечего было бояться, так как, неуверенно постояв секунду-другую на паперти, он быстро пошел в противоположном от нас направлении.

– Понятно, что в церкви у него всегда битком, – продолжала миссис Боннер. – И он, несомненно, сильная личность, но не могу поверить, что мы действительно настолько грешны.

– Нет, но нас надо заставить это понять, – неубедительно ответила я, поскольку мы и правда казались довольно безвредными – люди средних и преклонных лет и несколько мягких с виду человек помоложе. Иврард Боун был единственным, на ком можно было задержать взгляд.

– Разумеется, множество очень хороших людей нерелигиозны в том смысле, что не ходят в церковь, – не унималась миссис Боннер.

– Конечно, конечно, – согласилась я, чувствуя, что она вот-вот заведет речь о том, что с равным успехом можно славить Господа в березовой роще или у лунки для гольфа ясным воскресным утром.

– Должна признать, я всегда чувствую присутствие Господа гораздо больше, когда нахожусь в саду или на горе, – продолжала мисс Боннер.

– Боюсь, у меня нет сада и я никогда не бываю на горе, – отозвалась я.

Но, вероятно, присутствие Господа можно лучше почувствовать на Уайтхолле или на Белгравия-сквер, чем, скажем, на Воксхолл-бридж-роуд или на Оксфорд-стрит? Без сомнения, в этом что-то есть.

– «Исполнен красоты чудесной сад, так повелел Господь»[11], – довольно вяло процитировала миссис Боннер. – На следующей неделе обязательно надо будет сходить. Интересно ведь, когда проповедники постоянно меняются: никогда не знаешь наперед, чем все обернется.

Когда я вернулась домой, мне пришло в голову, что надо бы спросить, нет ли у Нейпиров чего-нибудь для благотворительного базара, который состоится в ближайшее воскресенье. А еще я подумала, что могу разузнать об Иврарде Боуне и о том, почему он был на службе. Конечно, это не мое дело, но мне стало любопытно. Возможно, узнав это, я его пойму и стану лучше к нему относиться.

Поднимаясь к себе мимо квартиры Нейпиров, я услышала, что они дома, поскольку двери у них всегда были приоткрыты. Сейчас голоса стали громкими, точно они ссорились.

– Ты же просто грязнуля, дорогая! – услышала я голос Роки. – Как можно ставить горячую жирную сковородку на линолеум!

– Да не кипятись так! – донесся из гостиной голос Елены.

Я с виноватым видом медленно пробиралась мимо, чувствуя, что подслушиваю, когда с тряпкой в руках из кухни вышел Роки и пригласил меня выпить с ним кофе.

Он повел меня в гостиную, где за письменным столом сидела Елена. Вокруг нее были разбросаны листы с какими-то диаграммами из маленьких кружков и треугольников.

– Выглядит очень научно, – сказала я, делая слабую попытку быть любезной – так иногда случается в неловких ситуациях.

– Просто диаграммы родства, – резковато отозвалась она.

Роки, рассмеявшись, налил мне кофе, и мне показалось, Елена сердится, что он меня пригласил.

– Не обижайтесь, что не отрываюсь от работы, – сказала она. – У нас скоро доклад, а еще многое нужно сделать.

– Надо полагать, вы испытаете большое облегчение, когда все останется позади, – сказала я.

– Уж я-то точно его испытаю, – вставил Роки. – В настоящий момент на мне вся готовка и стирка. Я устал как собака.

– Теперь ты не на адмиральской вилле, и вообще осталось недолго. И я думала, ты любишь готовить, дорогой, – раздраженно откликнулась Елена.

Мне стало не по себе. Наверное, женатые люди так привыкли говорить «дорогая» и «дорогой», что не осознают, как фальшиво звучит это слово, произнесенное раздраженным или сердитым тоном.

– Я хотела спросить, нет ли у вас чего-нибудь для воскресного благотворительного базара? – поспешила вставить я. – Старая одежда, обувь, что-нибудь такое?

– Да-да, у меня вечно уйма хлама. Отличный шанс от него избавиться, – сказала Елена, не поднимая глаз от заметок. – Я соберу что-нибудь вечером.

– А у меня есть пара ботинок и костюм, который съела моль, – сказал, бросив взгляд на жену, Роки. – Принесу вам сегодня вечером. К Елене придет Иврард Боун поговорить про доклад.

– А я его сегодня видела, – сообщила я небрежно.

– Вот как? – Елена, оживившись, повернулась.

– Да, я была на службе в Сент-Эрмин и видела его там. Очень удивилась. То есть, – добавила я, не желая показаться самодовольной, – удивилась, поскольку туда никто из знакомых обычно не ходит.

– Вы хотите сказать, что не ожидали, что антропологи ходят в церковь, мисс Лэтбери? – заметила Елена. – Но Иврард новообращенный и довольно ревностный христианин, знаете ли.

– Я думаю, новообращенные всегда ревностны, – отозвался Роки. – В том-то и смысл новообращения, верно? Все кругом для них интересно и ново. Он обратился в Африке, видя миссионеров за работой? Я полагаю, это должно было оказать обратное действие.

– О нет! – запротестовала я. – Они делают такое благое дело!

– Благое дело? – повторил, смакуя слова, Роки. – Как мне нравится это выражение! Так благородно звучит. Возможно, мисс Лэтбери права, и как раз вид собратьев-антропологов наставил его на путь истинный.

– Это было не в Африке. – Елену разговор как будто совсем не забавлял. – Думаю, это случилось в Кембридже, хотя он никогда об этом не рассказывает.

– Наверное, это довольно неловко, – сказал Роки. – Жизнь без всего такого во многом лучше.

– Конечно, для него это скорее интеллектуальное занятие, – пояснила Елена. – Ведь он знает ответы на все вопросы.

– Нам определенно нужны такие люди, – вставила я. – Церкви нужны интеллектуалы.

– Не сомневаюсь, – пренебрежительно бросила Елена. – Все эти старушки, заглядывающиеся на смазливых младших священников, церковь далеко не продвинут.

– Но наш младший священник вовсе не смазливый, – возмутилась я: перед глазами у меня возникла приземистая фигура отца Грейторекса в обтрепанном плаще. – И даже не молодой.

– И вообще, зачем церкви куда-то продвигаться? – спросил Роки. – Мне кажется, гораздо утешительнее знать, что она остается на своем месте.

– Где бы оно ни было, – добавила Елена.

Я тихо запротестовала, но совсем тихо, поскольку с ними двумя и впрямь не понимала, о чем речь и где мое место, хотя Роки был как будто на моей стороне.

– Боюсь, не все мы так уж интеллектуально подходим к своей вере, – сказала я, обороняясь. – Мы, вероятно, многого не знаем и не умеем дискутировать. Тем не менее, думаю, в церкви и для глупых есть место, – добавила я, вспомнив строки из гимна епископа Хебера: «Много богаче славословие сердце, дороже Господу молитвы бедняков». Хотя, вполне очевидно, Ему должно быть по нраву, что у Него есть такой интеллектуал, как Иврард Боун.

– Вы с ним поговорили? – спросила Елена.

– О нет, думаю, он даже меня не заметил, а если и заметил, то не узнал. Так часто бывает, знаете ли. Наверное, во мне просто нет ничего примечательного.

– Милая моя мисс Лэтбери, – улыбнулся Роки, – это чистой воды неправда!

И вновь я перенеслась на террасу адмиральской виллы, где заняла свое место среди военнослужащих женского вспомогательного. Разумеется, я не знала, что на это ответить.

– Почему бы нам не называть вас Милдред? – спросил вдруг Роки. – В конце концов, мы будем часто видеться. Думаю, мы станем друзьями.

Я испытала некоторую неловкость, но не могла же отказать!

– И вы должны называть нас Елена и Роки. Справитесь?

– Думаю, да, – отозвалась я, спросив себя, когда начинать.

– А Иврарда Боуна называть Иврардом, – внезапно рассмеялась Елена.

– О нет! – воспротивилась я. – Вообразить себе такого не могу!

– Вам следовало бы поговорить с ним после службы, – посоветовала она. – Сказать что-нибудь о проповеди. Он любит покритиковать.

– Он куда-то спешил, – объяснила я, – так что у меня не было шанса, даже если бы он меня узнал.

– Как же мило, что над нами живете именно вы, – неожиданно сказала Елена. – Подумать только, там могла бы поселиться какая-нибудь скучная семейная пара, или «деловая женщина», или семья с детьми… какой ужас!

К себе наверх я поспешила в приподнятом настроении. Меня несколько позабавила мысль о том, что, увидев Иврарда Боуна на великопостной службе, я сразу стала человеком, с которым приятно жить в одном доме. Ради Елены, если не себя самой, наверное, в следующий раз стоит сделать какой-нибудь дружеский жест. Можно назначить себе епитимью: лучше относиться к Иврарду Боуну. Я стала воображать себе, как это будет: что я скажу и что он ответит. Какое-нибудь замечание о проповеднике или о погоде или дружеский вопрос о том, как продвигается работа, были бы неплохим началом.

Я стояла у окна, опираясь о рабочий стол, и рассеянно смотрела на церковь, видневшуюся за голыми деревьями. Вид сестры Блэтт, великолепной на своем высоком старомодном велосипеде – точь-в-точь корабль на всех парусах, – доставил мне большое удовольствие. Потом появился Джулиан Мэлори в черной накидке: наш священник разговаривал и смеялся с женщиной, которой я раньше не видела. Она была высокой и довольно элегантно одетой, но лица ее я не разглядела. Мне вдруг пришло в голову, что это, наверное, миссис Грей, которая будет жить в квартире на втором этаже. Я проводила их взглядом, пока они не скрылись из виду, а потом пошла на кухню стирать чулки. Я не могла бы сказать, откуда у меня взялось чувство, что она не совсем то, чего мы ожидали. Вдова священника… У нее такие грустные глаза… Вероятно, мы не представляли себе, что она будет смеяться вместе с Джулианом, – более определенной причины я не отыскала…