Читать книгу Великий казахский роман - Бекарыс Нуржан - Страница 5

Хунгираты обладали обширными культурными связями, достаточно развитыми для довольно молодого государства с вполне определенной политической повесткой. Они контактировали с семиреченскими казахами, через таразитов – с киргизами, с жанаалашским государством, с туркменами – через свою кзылординскую ветвь, монголами (по зову исторической памяти), а также с русскими и узбеками. Культурная диффузия между хунгиратами и узбеками началась задолго до появления собственно хунгиратского государства и продолжалась на протяжении всей их истории. В Узбекистане проживало от 50 до 80 тысяч этнических хунгиратов (точные сведения по данному вопросу отсутствовали ввиду слабой осведомленности хунгиратов о своем общем числе, быстрым и неконтролируемым демографическим ростом начала века, отсутствием у узбеков шежире, в результате чего невозможно было определить, являются те или иные махалля в Ферганской долине узбекскими, хунгиратскими или какими-либо ещё – всех причисляли к титульной узбекской нации), в Хунгиратском каганате на момент его появления – по меньшей мере 340 тысяч узбеков, не считая трудовых мигрантов и «казахов», переписанных или переписавшихся в них в разное (докаганатское) время и по разным причинам. В дальнейшем данные глубокие взаимодействия между этносами только упрочились несмотря на то, что Узбекистан так и не открыл границ с Каганатом для свободной миграции между странами.

В смысле социального расслоения псевдокастовая иерархия, предложенная хунгиратами с титульным правом её возглавлять, узбекам, жившим в городах и сёлах хунгиратских земель, была весьма удобна. Будучи хорошо организованной, традиционной, патриархальной структурой, монолитности которой завидовали все казахи, обладая при этом чёткой системой ценностей (o’z uy = o’z mahalla = O’zbekiston), выдающимися организационными, хозяйственными способностями, ремесленно-строительными навыками, а также умением наживать и управлять капиталом, узбеки не стали кшатриями при хунгиратах-брахманах, но своеобразной этнической буржуазией ростовщически-олигархического толка, как примерно еврейская ростовщическая буржуазия во времена Второй Французской республики и Второй же империи. Узбеки при хунгиратах, как отмечает исследователь, были примерно тем же, что и хунгираты – в масштабах Казахстана, обширной, сплочённой группой, более динамичной, более адаптированной в розничной экономике, коммерции и собственному дело в противовес остальной, менее «шустрой» части народа [источник не указан].

В Узбекистане же хунгираты, напротив, пребывали в состоянии пролетариата, всё ещё эксплуатируемого, но уже достаточно зрелого для больших свершений и предпосылок для воссоединения с собственным этническим большинством через границу на севере. Увы, хотя формально и символически их репатриационным устремлениям оказывалась всяческая поддержка (каган лично бывал в Узбекистане, вёл переговоры с местными властями, посещал хунгиратские махалля, а также давал феерические концерты с аншлагами на главных аренах крупнейших узбекских городов, тем самым эффектно пополняя собственную казну), на деле с официальным Ташкентом существовал тайный акт о обоюдном сдерживании: казахские узбеки не покидают Каганат, а узбекские хунгираты остаются в своих территориальных анклавах.

Первый каган выступил также с рядом общественных инициатив, которые были наполнены стремлением к укреплению связей между двумя народами (год Узбекистана в Каганате, упоминавшиеся выше собственные турне по Узбекистану) и постоянно эксплуатировал тезис о едином центре цивилизации Средней Азии, где братские народы узбеков и хунгиратов объединены общей судьбой, общими ценностями и общим будущим. Тамерлана он считал/называл «великим общим предком», барласов – «протохунгиратами» (что, в сущности, не имело никакой исторической обоснованности), а Ташкент – колыбелью этой самой единой цивилизации. В числе его инициатив было создание совместного хунгиратско-узбекского производства доступного кино и ТВ, в котором, по его замыслу, должны были сочетаться хунгиратские капиталы, узбекистанская кинопрозводственная инфраструктура и общий, понятный обоим народам и таргетируемый на оба народа контент, который мог бы окупаться именно при объединении аудитории двух государств в единый рынок развлечений, как традиционно кинопрокатный и телевизионный, так и онлайновый.

С онлайном у хунгиратов было довольно плохо. Интернет, после обретения суверенитета, испытал мгновенную экономическую, а следом и политическую инфляцию в весьма чувствительных масштабах.

Структура потребления интернет-контента хунгиратов до и сразу после образования Каганата существенно не отличалась от общеказахской: преобладали большие глобальные сервисы вроде большой двойки Google-YouTube и Facebook-Instagram; далее шло заметное количество русскоязычного и производимого в России контента, включая большую двойку Яндекс и Mail.ru Group; следом располагался контент локального производства, известный как Казнет, причём без каких либо топовых контент-агрегаторов/продюсеров, полностью многополярный в своей бесполярности. Российские операторы транзитного интернета выполняли двоякую функцию: доставки Рунета и транспорта глобального трафика. Часть глобального трафика кэшировалось, но для обновления кэшей все равно требовалось международное соединение в глобальную сеть. Казнет жил сам по себе в пределах Казахстана, никуда не экспортируясь, но при этом ориентируясь полностью на внутреннее потребление. Соотношение всех трех слоев контента в общем трафике к абоненту составляло примерно 50, 25 и 25%. Пока г-н Айдарбеков не "наступил на горло всем чужим песням" и не ограничил (временно) суммарный объем потребляемого внешнего трафика на 50%, изменив тем самым соотношение до 37,5, 12,5 и 50% соответственно. Кэш качал и раздавал трафик исправно, учитывая уровень присутствия самого кагана, а также всей культурно-политической верхушки в YouTube и Instagram; пропускной способности каналов на Россию (транзитом через Алаш) хватало на его наполнение. Локальный контент, производимый преимущественно у семиреченских казахов (в Каганате не было собственных больших платформ), был доступен по оптике вдоль дороги на старую Алматы. Рунет грузился слабовато, но это было меньшей из проблем ввиду достаточно низкого проникновения русского языка (территория Каганата была на момент образования самой нерусскоговорящей среди регионов Казахстана, впоследствии эта тенденция ещё более укреплялась). Узбекский и казахский контент превалировали.

Но через какое-то время последствия бебибума начала 2000-х дали о себе знать. Подросло поколение, для которого YouTube был что пелёнки для мозгов, и которое требовало больше и больше контента, короткого и чрезвычайно разнообразного контента, практически не кэшируемого. И, как показала практика, не воспроизводимого локально. Младохунгираты ориентировались исключительно по цветам и формам иконок приложений на своих экранах, в самом раннем возрасте переставая кликать только красный квадратик со значком ►, и расходовали экранное время (а также трафик) на россыпь видеоферм всех доступных форматов (классика, 3D, иммерсивка, многопоточная интерактивка/групповые коммуникации и т.д.), которые разрабатывались, становились популярными и хостились в Корее, Китае, Индии, США, Узбекистане – где угодно, но не в Хунгиратском каганате и даже не в Семиречье.

YouTube с его кэшами никак не мог угнаться за модой на функционал и новые и новые форматы. Постаревшему Айбарбекову нечего было предложить взамен. 0,8 млн молодых людей, никогда не посещавших ни одного онлайн-концерта К.А., более того, не смотревших ни одного его клипа до конца (суммарно более 120 млн просмотров на YouTube) и не слушавших ни одной его песни (суммарно менее 600 тысяч прослушиваний в музыкальном стриминговом сервисе Humn (вероятно, от англ. hymn + hunn), популярном среди хунгиратской молодежи), ежеминутно генерировала 1,5 млн хитов на загрузку коротких видео, то есть, почти 2 видео на пользователя в минуту, и ни одно из них не было сгенерировано или закэшировано на серверах в Шымкенте, культурной столице Средней Азии11.