Читать книгу Дети улиц - Берли Доэрти - Страница 17

Джим не осмеливался спросить, куда они направляются, вернется ли он обратно и можно ли ему сбегать к дому и попрощаться с Рози. Он был уверен, что дедушка ничего ей не скажет. Представил себе, как она спешит утром к нему с кружкой чаю и краюхой своего черствого хлеба, пытается открыть запертую дверь и зовет его. Представил себе, как размахивает шнурками над головой Креветка, танцуя на улицах один, дожидаясь его. Он попытался юркнуть в тень и сбежать, но Грязный Ник словно умел читать мысли – он взмахнул рукой и схватил его за шиворот.

Джим торопливо побежал за Ником, украдкой поглядывая на него. Они шли по узким темным улочкам, которые вели то в одну, то в другую сторону между пристанями. Крысы разбегались у них из-под ног. Тощие собаки вскидывались ото сна и опять укладывались.

Наконец они пришли к большому складу с целым рядом тележек, выставленных снаружи, и надписью: «Лучший уголь от Кокерилла и Компании» – буквы словно источали свет во мраке. Какой-то мужчина вывел из амбара ломовую лошадь и мрачно произнес, обращаясь к Нику:

– Я думал, ты уже не придешь.

– Черт тебя подери, – фыркнул Грязный Ник. – Ты бы лучше подумал плохо об архангеле Гаврииле, точно тебе говорю.

Он провел Джима к фасаду склада, нависавшему над водой, и спрыгнул на палубу пришвартованной там баржи. Это было плоскодонное судно около восьмидесяти футов длиной. Джим видел много таких, которые сновали взад-вперед вместе с приливом и отливом к нагруженным тоннами грузов большим судам. На борту баржи было написано «Лили». Она лежала в иле, в вонючих сточных водах, плескавшихся о борта во время отлива.

– Забирайся, – рявкнул Ник.

Джим запрыгнул на узкие доски, окаймлявшие борта баржи, и заглянул вниз. На палубе находились доски, используемые для люка, а поперек лежало длинное весло. С него свисал фонарь, освещая слабым светом огромный трюм, доверху наполненный углем. Едва Джим спрыгнул на палубу, огромная собака с желтыми глазами приподнялась на задних лапах, явно собираясь прыгнуть, издала утробный рев и сверкнула зубами. Джим попятился. Ник схватил его за плечи и развернул лицом к собаке. Мальчик чувствовал ее кислое дыхание. Собака прижала уши и жалобно взвизгнула.

Ник отпустил Джима.

– Теперь он тебя обнюхал и не забудет, – заявил он. – Никогда. Он будет знать, что ты здешний, понял?

– Да, – прошептал Джим.

– Это означает, – продолжал Ник, – что, если ты попробуешь сбежать, он погонится за тобой и, возможно, сожрет заживо. Чем быстрее будешь бежать, тем быстрее будет бежать он. Понял?

Джим снова кивнул.

– Так что лучше даже не пытайся. Дай ему попробовать себя, чтобы закрепить запах. – И он рванул Джима за руку, подтаскивая к собаке. – Куси!

Собака щелкнула челюстями, и ее зубы сомкнулись на Джимовом запястье. Она вцепилась бы в него зубами, если бы Джим не стоял спокойно, хотя каждый нерв в нем кричал от страха.

– Отпусти! – сказал Ник, и собака снова опустилась на задние лапы, недовольно ворча.

Джим прижал к себе руку. Зубы отпечатались на коже, выступили капельки крови.

– Вообще он довольно дружелюбный, – заявил Ник. – Пока ты дружелюбен по отношению ко мне. Понял?

Джим кивнул. Ему было слишком страшно, чтобы он мог говорить.

– Что ж, в таком случае мы отлично поладим, – сказал Ник.

Он поднялся, взял свой фонарь и поднял его вверх, медленно покачивая им из стороны в сторону. Далеко наверху, на складе Кокерилла, открылся ставень, и оттуда выглянуло белое лицо.

– Только не говори мне, что ты не готов! – закричало белое лицо. – Если мы не вывезем этот груз, мы пропустим завтрашний прилив так же, как и сегодняшний.

– Я знаю, – заорал в ответ Ник. – Я обучал своего нового мальчика.

Белое лицо скрылось, рядом с окном открылась дверь. Оттуда медленно спустили большую поскрипывавшую плетеную корзину. Ник спрыгнул в люк, на уголь.

– Фонарь! – рявкнул он, и Джим передал ему фонарь. – Отлично, забирайся.

Джим прыгнул вниз у него за спиной, ноги мальчика поскользнулись на кусках угля, когда он приземлился.

Внутри баржи было темно, как в глубокой пещере, лишь слабо поблескивали куски угля. Пахло сыростью и серой. Ник бросил Джиму лопату. В проеме люка показалась корзина, Ник опустил ее вниз, закрепил и начал бросать в нее уголь, тело его ритмично раскачивалось. Джим ударил по углю своей лопатой. Ему приходилось поднимать ее почти на высоту своего роста, прежде чем можно было перевернуть ее над корзиной, кроме того, несколько кусков угля, которые ему удалось поднять, скатились обратно и ударили его. Мальчик негромко вскрикнул, Ник на миг перестал бросать и презрительно фыркнул.

– Привыкай! – крикнул он.

Джим с трудом перевел дух, пытаясь снова засунуть лопату под куски угля, а Ник отложил свою и принялся ругаться. Отвесив Джиму подзатыльник, он встал у него за спиной, взяв лопату из-за спины у Джима так, что руки мальчика оказались под руками мужчины, и заставил его набирать уголь, поднимать его, снова набирать и снова поднимать в своем ритме. Когда он отпустил мальчишку, руки у Джима горели.

Мальчик старался изо всех сил, поднимая всего по два-три куска угля за то же время, что Ник отправлял в корзину полную лопату. Наклонялся, поднимал, снова наклонялся и снова поднимал, словно это было единственное, что имело значение в этом мире. Наконец корзина была наполнена. Ник что-то крикнул Белолицему, и корзина, заскрипев, стала подниматься на лебедке на самый верх здания.

Ник одним прыжком выскочил из люка, Джим кое-как выбрался вслед за ним, стараясь держаться подальше от собаки. Настал день, серый, как перья голубя.

Мужчина взял ведро и вылил из него воду в кастрюлю, стоявшую на небольшой железной печке.

– Принеси еще, – сказал он Джиму. – Во дворе есть насос.

Когда Джим прыгнул на доски пристани, он услышал, как Ник сказал, обращаясь к псу:

– Присматривай за ним, Снайп, – и собака прыгнула и побежала следом.

Мальчик слышал, как на заднем дворе склада уголь скатывается по желобу в стоявшую под ним тачку. Пустая корзина снова заскрипела, опускаясь к «Лили».

Джим накачал воды в ведро и побежал, стараясь двигаться как можно осторожнее, обратно к барже, а вода расплескивалась ему на ноги, когда Снайп обнюхивал его. Ник разжег огонь в печи и налил немного воды в остававшуюся в кастрюле кашу.

– Помешивай это, – сказал он Джиму.

Джим наблюдал за кашей, пока она не начала густеть, затем спустился обратно в трюм и снова стал с трудом подстраиваться под ритм Ника. В животе начинало урчать от голода. Когда следующая корзина была полна, они вылезли наверх и Ник разложил кашу в две миски. Ели они быстро, сидя на корточках у теплой печи, а когда корзину опять спустили вниз, они отставили миски и принялись за работу.

Таким образом, бросая уголь, они провели весь день. Угля были целые тонны. Время от времени в окне появлялся Белолицый и кричал им, что тачка наполнена и нужно ждать следующую. Когда это происходило, они оба вытягивались во весь рост на досках причала, где стояла «Лили», несмотря на холод. Джим немедленно засыпал, и Ник будил его пинками, или же он просыпался от крика Белолицего, сообщавшего, что снова спускает корзину. Казалось, во сне кости застывали, Джим с трудом мог встать на колени, но настолько сильно боялся Ника и желтоглазого пса, что поднимался, кряхтя, как старик, и плелся выполнять свою работу.

Прошло уже довольно много времени после того, как стемнело, когда Белолицый наконец крикнул, что он уходит домой и на сегодня они могут заканчивать. К этому моменту Джим едва мог ползать. Плечи болели так, как будто в них угнездились комки боли, казалось, что эта боль не пройдет никогда. Ник положил в котелок несколько картофелин, дал Джиму попить немного воды. Мальчик проглотил ее – горло пересохло и саднило от угольной пыли, а затем снова задремал, пока не сварился картофель. Он ел его прямо с ладони, обжигая кожу, чистя зубами – точно так же, как делал Ник, радуясь еде и теплу от огня. Он видел, что Ник ест с картошкой мясо, а то, что ему не нравилось, бросает Снайпу. За весь день он не сказал Джиму и дюжины слов.

Закончив есть, Ник громко отрыгнул и выбрался с баржи на причал. Джим слышал, что он идет мимо склада вверх по улице, и решил, что тот направляется в одну из пивных, расположенных за верфью. Это радовало. Все, чего мальчику сейчас хотелось, – это уснуть. Здесь был деревянный стеллаж с двумя полками, и Джим решил, что на них можно лечь, свернувшись калачиком на мешковине. Он настолько устал, что уснул моментально. Каким-то образом сквозь сон он слышал, как вернулся Ник, напившись эля, в отличном настроении, увидел, как он потрепал по голове Снайпа и бросил ему еще немного мяса из кармана. Он не стал ложиться на лавку рядом с Джимом, а спустился в трюм баржи, и это Джима тоже обрадовало.

Далеко на реке загудели буксирные катера. Желтоглазая собака, лежавшая рядом с Джимом, засопела, уткнувшись в лапы, зевнула.

Когда Джим снова уснул, ему приснился дом, в котором они жили еще с отцом. Только он был сделан из угля; его стены, пол и потолок были черными и блестящими, отражая оранжевый свет от жаровни. По обе стороны от нее сидели отец и мать, вытянув руки над огнем и грея их. Мать была такой, какой он помнил ее, бледной и тихой, с зачесанными назад черными волосами. Но отец, лица которого он во сне никогда не видел, выглядел точно как Грязный Ник. У него была щель между зубами, косматая борода и седые, похожие на тростник волосы, а лицо – черным от угольной пыли, и только глаза были белыми, как огоньки. А еще у дома было имя, в этом мальчик был уверен. Его звали «Лили».