Читать книгу Деградация международного правового порядка? Реабилитация права и возможность политики - Билл Бауринг - Страница 3

ГЛАВА 2. ДЕГРАДАЦИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА?

Оглавление

ВВЕДЕНИЕ

В этой главе разбирается недавняя предыстория нынешнего кризиса международного права, а также описывается способ выхода из этого тупика.

Несколько лет назад Тони Карти писал о «Разложении международного права»192. В провидческом отрывке он утверждал:

Официальная позиция неизбежно ограничивается односторонними утверждениями правового принципа, к которому [правительство] прибегает, равно как и ко многим «не правовым» аргументам, обращаясь к внутренней аудитории или к конкретным союзным силам. Попытки «урезонить» оппонента исключительно редки. Правовая доктрина пытается продвинуть дискурс именно в этом направлении. Ей нечего терять, кроме своей порядочности193.

В 2002 г., после американско-британского ответа на события 11 сентября, Дэвид Чандлер провозгласил уже «деградацию» международного права. Теперь, после вторжения в Ирак и его оккупации с 2003 г. по настоящее время, трудно спорить с его выводом: «Международное право больше не воспринимается как законное ограничение на применение силы западными державами, притом что принудительное вмешательство западных держав в дела других государств все более легитимизируется посредством „международного правосудия“… Разрыв между „правосудием“ и „законностью“ привел к деградации международного права, а не к его развитию»194. Этому утверждению близка точка зрения Ноэль Кениве, представленная в ее работе о том, действительно ли международное право переменилось после 11 сентября195. Ее заключение сурово. Основным следствием событий 11 сентября стала «значительно бóльшая допустимость применения военной силы в ответ на терроризм… Степень, в которой некоторые версии доктрины „справедливой войны“ попали в зависимость от такого подхода, создает определенные удобства. […Но,] Как отметила Делькур196, происходящее оказывается прежде всего признаком „вырождения международного права и отмирания системы коллективной безопасности“, что главным образом вызвано появлением „гегемона“»197.

В этой главе я попытаюсь показать, что случилось с международным правом, и понять, можно ли вновь привести право и власть к отношениям, в которых будет место для правосудия. Я говорю «вновь», ибо настаиваю, что развитие международного права во время холодной войны происходило на основаниях совершенно демократических, прогрессивных и гуманных. Этот тезис я вывожу в этой книге под именем «революционный консерватизм».

Настоящую главу я начинаю с дьявольской метафоры, соотносящейся с отсылкой к капиталу во введении – то была жуткая прелюдия к последующему. Хотя эта глава представлена трагедией в трех актах – Ирак (с 1991 г.), Сербия (с 1999 г.) и Афганистан (началась в 2001 г. и не завершена на момент написания книги), – моя отправная точка – 1986 г.; свершившийся тогда акт мести, оказавшийся леденящим душу пророчеством, мог заставить нас поверить, что история – просто порочный круг. Следует также отметить, что ни одна из трех описанных мною катастроф не закончилась. Каждая из них продолжает мстить, по крайней мере отчасти это связано с действием закона непреднамеренных последствий; закон, который с особо жестоким цинизмом действует в отношении Соединенных Штатов. Это особенно верно в случае кампании в Ираке, начатой в марте 2003 г.

Еще один контрапункт задается ироническим аккомпанементом самого солнечного оптимиста, нормативного либерала par excellence, истинного адепта легитимности норм и правил международного права Томаса Франка198.

Эта глава посвящена главным образом научным трудам, касающимся трех вышеназванных событий. Я имею в виду откровенную критику, которую дает Хилари Чарльзуорт развитию международного правоведения, исследуя его «кризисы»199; здесь я должен признать себя виноватым. Однако сама Чарльзуорт предлагает следующее: «Один из путей продвижения вперед – переориентация международного права на проблемы структурного правосудия, лежащего в основе повседневной жизни. Как может выглядеть международное право повседневности?»200 Одна из целей настоящего анализа будет состоять в том, чтобы попытаться показать, как международные права человека и международное право, включающее в себя права человека, могут быть защищены, если они понимаются не как дискурс, в котором «упадочное видение социального мира» служит «поддержанию веры в себя правящего класса»201, но как продукт и катализатор реальной борьбы. Это и есть тот содержательный взгляд на права человека, о котором я буду говорить далее в этой книге.

Не в последнюю очередь эта глава стремится подкрепить вывод Майкла Байерса, который в 2002 г. дал оценку предыдущему десятилетию насильственных мер против Ирака: «Хотя право неизбежно является результатом и отражением политики, оно, однако, сохраняет специфику и сопротивляется краткосрочным переменам, что позволяет ему сдерживать внезапные изменения в относительной мощи и внезапные изменения в политике, обусловленные последовательной эволюцией восприятия возможностей и собственных интересов»202. Это особенно верно в случае, когда право является результатом и отражением не только силы, но и борьбы и сопротивления: возможно, именно так само право сможет оказывать сопротивление.

ВАМПИРЫ

Международное право не просто деградировало, оно было нарушено, причем нарушено, судя по всему, при его полном энтузиазма участии. Три примера применения вооруженной силы – против Ирака, Сербии и, наконец, Афганистана – выглядят тремя актами трагедии жестокого обмана в отношениях между правом и властью, которые могут быть уподоблены макабрическим отношениям вампира и его невесты. Эти три стадии могут быть описаны следующим образом. Первая – консумация (доказательство брачных отношений), когда право и власть, освобожденные к концу холодной войны, казалось, были готовы к долгожданному счастливому союзу; вторая – совращение, когда власть стремилась овладеть средствами формирования права, т. е. международным обычаем; и третья – отвержение, когда власть, завладев правом и обчистив его, развернулась и ушла прочь.

Антонио Кассезе в своем первом замечании относительно американского ответа на 11 сентября указал еще на одно свойство вампиров – воспроизводиться посредством ядовитого укуса. «Итак, реакция на ужасную трагедию 11 сентября может послужить приемлемым правовым изменениям в международном сообществе только в случае принятия разумных мер, насколько это возможно на коллективной основе, которые противоречат общепринятым принципам этого сообщества. В противном случае будет открыта дорога установлению той анархии в международном сообществе, к которой так рьяно стремятся террористы»203. То есть, выражаясь более прямо, терроризм породил терроризм; оказалось, что его жертва, его собственный заклятый враг, слишком охотно повторяет цикл смерти и разрушения.

НЕМНОГО «СТАРИННОГО» МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА – РЕВОЛЮЦИОННЫЙ КОНСЕРВАТИЗМ

По одному вопросу эта глава занимает решительно позитивистскую, исторически укорененную позицию – революционный консерватизм. Я имею в виду простые слова Устава ООН, взятые вместе с тяжело доставшейся государственной практикой и opinio juris относительно применения силы, «неотъемлемым» правом на самозащиту и в особенности доктриной «упреждающей» самообороны, ведущей на скользкую дорожку204.

С 1945 г. однозначным принципом международного права было, что Организация Объединенных Наций обладает, за одним строго оговоренным исключением, монополией на применение силы в международных отношениях. Он был закреплен в статье 2.4 Устава ООН, которая запрещает «угрозу силой или ее применение как против территориальной неприкосновенности или политической независимости любого государства, так и каким-либо другим образом, несовместимым с Целями Объединенных Наций».

Все члены ООН строго связаны этой статьей, ибо Устав ООН – это обязательный договор, а сама ООН была основана для того, чтобы предотвратить повторения ужасов Второй мировой войны.

Только Совет Безопасности Организации Объединенных Наций, действуя во исполнение главы VII Устава, имеет право «предпринимать такие действия воздушными, морскими или сухопутными силами, какие окажутся необходимыми для поддержания или восстановления международного мира и безопасности» (статья 42). Совет Безопасности, как в случае Войны в Заливе, может делегировать право действовать подобным образом государствам или группам государств. Но он должен сделать это абсолютно прозрачно, оставаясь контролирующей инстанцией.

Единственное исключение из этого принципа содержится в статье 51 Устава ООН: право на самооборону, если произойдет вооруженное нападение на члена Организации. Обычное международное право, значительно более старое, нежели Устав ООН205, говорит, что самооборона дает право только на меры, пропорциональные вооруженному нападению и необходимые для ответа на него. Этот принцип и статус доктрины самообороны как обычного права, независимого от Устава ООН, были подтверждены Международным судом в деле «Никарагуа против США» в 1986 г.206

Кроме того, статья 51 также гласит, что самооборона может осуществляться только «до тех пор, пока Совет Безопасности не примет мер, необходимых для поддержания международного мира и безопасности».

Притом что в принципе общеизвестным является факт, что Совет Безопасности, его состав и функции нуждаются в демократической реформе, а Международный суд должен иметь возможность пересматривать решения Совета касательно определения фактов угрозы или нарушения международного мира и безопасности, сам Совет Безопасности также нуждается в защите. Говоря словами профессора Куигли, он рискует стать «беспомощным заложником»207. Куигли отмечает, приводя при этом важные компрометирующие доказательства:

Возникли четыре типа ситуаций, отражающих неспособность Совета Безопасности должным образом выполнять свои функции – прежде всего, в результате господства Соединенных Штатов. Во-первых, в ситуациях «угрозы миру» Соединенные Штаты докладывали о сомнительных фактах прежде, чем это делал Совет Безопасности, и Совет действовал так, как будто эти факты верны, не проводя собственного расследования. Во-вторых, несколько раз Соединенные Штаты действовали якобы на основе предоставленных Советом Безопасности полномочий, но на самом деле без каких-либо фактически принятых решений на этот счет. В-третьих, Соединенные Штаты в ряде случаев убеждали Совет Безопасности уполномочить их предпринять военные действия в одностороннем порядке, а не под контролем Совета. В-четвертых, Соединенные Штаты при помощи своего права вето препятствовали Совету Безопасности в проведении работы по наиболее длительному территориальному спору в истории ООН, то есть спору между Израилем и Палестиной208.

Слова профессора Куигли были пророческими; израильско-палестинский конфликт был неизбежным основанием, играющим роль и причины, и следствия, причем и на уровне пропаганды, и в действительности для событий 11 сентября и войны в Афганистане.

Тем не менее, оглядываясь назад, я склонен утверждать, что система ООН, являясь результатом компромисса между «первым» и «вторым» миром, капиталистической и коммунистической системами, приобрела свои важнейшие концепции и юридическое содержание через процесс деколонизации. Не случайно принципы государственного суверенитета и невмешательства, проведенные в жизнь с трудом завоеванным юридическим правом народов на самоопределение, стали главными источниками законности для Организации Объединенных Наций как конечная цель устремлений новых государств и стремящихся к независимости народов.

НАЧАЛО ПОРОЧНОГО КРУГА – БОМБАРДИРОВКА ЛИВИИ

Конец 1980‐х стал поворотным моментом в судьбе не только (теперь уже бывшего) СССР, но и международного права как потенциального средства защиты «слабых» государств от «сильных». В 1986 г. Соединенные Штаты проиграли в Международном суде дело, возбужденное против них Никарагуа209. А 15 апреля 1986 г. Соединенные Штаты атаковали пять целей на ливийской территории, запросив и получив согласие Маргарет Тэтчер на использование Великобритании как транзитного пункта для своих бомбардировщиков. Стоит заметить (не только сообразно целям настоящей главы), что события 15 апреля 1986 г. служат страшным предвестником того, что впоследствии произошло 11 сентября 2001 г. Как было признано еще тогда, количество погибших мирных жителей Триполи и Бенгази, если соотнести его с размерами крошечного ливийского населения, было сопоставимо с по меньшей мере десятками тысяч невинных жертв от ударов по Нью-Йорку и Вашингтону. Ни международное право, ни правосудие не могут признать правомерным воздаяние по принципу «око за око», насилие в ответ на насилие. Но действия Соединенных Штатов в апреле 1986 г. были по меньшей мере ужасным предвестием, а возможно, и одной из возможных причин событий 11 сентября210.

Однако в данном разделе нам надо вспомнить написанные вскоре после этого пророческие слова профессора Поста211. Сразу нужно уточнить, что Пост вовсе не стремился осуждать Соединенные Штаты. В его выводе по сути содержалось предчувствие Косово и Афганистана: «Если бы доминирующая государственная система не признала применение силы допустимым при разумной необходимости защиты фундаментальных прав человека, то, конечно же, такое отрицание с неизбежностью продемонстрировало бы собственную незаконность». На первый взгляд это, конечно, софизм, демонстрирующий отсутствие логической связи, но мы это пропустим. Более интересны траектория рассуждения Поста и предлагаемое им описание железной последовательности политики США в отношении международного права.

Пост начинает с ныне забытой «доктрины Шульца», изложенной 15 января 1986 г., непосредственно перед бомбардировкой Ливии. Джордж Шульц, бывший в тот момент госсекретарем США, заявил в своей речи в Университете национальной обороны: «Заблуждением будет утверждать, что международное право запрещает нам захватывать террористов в международных водах или воздушном пространстве, нападать на них на территории других государств даже с целью спасения заложников или применять силу против государств, которые поддерживают, обучают и укрывают террористов или партизан». Он также добавил: «Нация, подвергшаяся нападению террористов, когда у нее нет других средств, имеет право применять силу превентивно для предупреждения будущих нападений, для захвата террористов или спасения своих граждан»212.

Пост противопоставляет это утверждение почти единодушному (воздержались только США) осуждению Советом Безопасности ООН силовой операции Израиля против Организации освобождения Палестины на территории Туниса в 1985 г. Совет Безопасности осудил это действие как «скандальное нарушение Устава Организации Объединенных Наций, международного права и норм поведения»213. При этом, объясняя позицию США, глава американской делегации Вернон Уолтерс принес правительству Туниса «искренние соболезнования в связи с гибелью его граждан»214.

Пост написал следующее: «Непременно сталкиваешься с рядом вопросов: допускает ли международное право нападение на террористов на территории другой страны без согласия последней? Действительно, допустимо ли нападать на государства, которые поддерживают, обучают или укрывают террористов?»215

Изучив Устав ООН, Декларацию о принципах международного права 1970 г. и множество авторитетных суждений широкого круга специалистов – целых две страницы сносок, – порицающих как упреждающие, так и ответные репрессивные акции, Пост заключает: «Осуществление „доктрины Шульца“ через упреждающее или ответное применение силы вводит Соединенные Штаты в противоречие с международным правом и должно быть отвергнуто»216.

При этом Пост явно не стремился занять позицию, которая не давала бы Соединенным Штатам возможности отвечать на террористическую угрозу. Поэтому он отмечал, что «может возникнуть ситуация, когда применение силы есть разумная необходимость для обеспечения полного соблюдения целей Устава [ООН]», в случае если механизм Организации Объединенных Наций не функционирует217. Однако он добавил, что «[такие] обстоятельства должны быть непреодолимы, а фактическое применение силы должно находиться в рамках разумной необходимости, быть пропорциональным и никаким образом не должно предполагать нападение на недопустимые цели – отдельных лиц или объекты»218.

Я утверждаю, что закон о самообороне является гораздо более ограничивающим. Собственно, фокусом моего анализа будут юридические обоснования, если только они вообще предполагались, предъявленные США и Великобританией для их действий против Ирака, Сербии и Афганистана. Но что же предлагалось в случае Ливии? Пост указывает219, что вскоре после налета США дали довольно «путаные» – это еще мягко сказано – объяснения, ссылаясь на ряд дичайшим образом различающихся оправданий нападения. Во-первых, утверждалось, что сила была применена как ответная мера или возмездие за предшествующий – совершенный десятью днями ранее – террористический акт в Берлине (повлекший смерть американского служащего при взрыве в ночном клубе)220. Во-вторых, применение силы было «главным образом сигналом полковнику Каддафи прекратить террористические акты»221. В-третьих, США намеревались запугать элитную ливийскую гвардию, на которую опирался Каддафи222. В-четвертых, они полагали, что осуществляли акт упреждающей самообороны223. В-пятых, эта акция подавалась как мера самообороны в ответ на уже совершенные нападения на граждан Соединенных Штатов и американские посольства224. Пост разбил каждый из этих аргументов. В итоге он дал сдержанное заключение, что действия США были «весьма сомнительными» с точки зрения международного права225.

Эта путаница – или, скорее, высокомерное пренебрежение – в отношении необходимости дать обоснование с позиций международного права удивительно напоминает рассуждения по поводу Афганистана, а позже – Ирака.

ВОЙНА В ЗАЛИВЕ – КОНСУМАЦИЯ

Теперь мы подходим к явному доказательству установления брачного союза – как казалось в то время энтузиастам – между властью и международным правом в 1991 г. Вспомните, что всего три года между налетом на Ливию и падением Берлинской стены в прошло октябре 1989 г. СССР и сам был на краю позорного распада, его идеологические основы полностью прогнили. Кроме того, подготовка к новым событиям на теоретическом уровне действительно была своевременной. В 1990 г. появилась «Власть легитимности в международных отношениях» (The Power of Legitimacy Among Nations)226 Томаса Франка. Разумеется, не вследствие публикации этой книги 2 августа 1990 г. Ирак вторгся в Кувейт, и – после удивительно долгой паузы – 29 ноября 1990 г. Совет Безопасности ООН принял Резолюцию 678227. Эта резолюция, казалось, ознаменовала конец стесненного положения Совета Безопасности – столь характерного для холодной войны. Система, казалось, вот-вот вступит в свои права.

Задержка отчасти была вызвана необходимостью получить почти полное единогласное одобрение (Китай не был представлен), как того хотели Соединенные Штаты. Как сообщалось в новостях, чтобы заручиться поддержкой Советского Союза, Соединенные Штаты согласились помочь не допустить участия трех Балтийских республик на Парижском саммите в ноябре 1990 г.228 и обязались убедить Кувейт и Саудовскую Аравию предоставить СССР твердую валюту, в которой тот отчаянно нуждался, – они это сделали229, хотя и незадолго его распада.

Следует напомнить, что Резолюция 678 «уполномочила государства-члены, сотрудничающие с правительством Кувейта… использовать все необходимые средства, с тем чтобы поддержать и выполнить [прежние резолюции] и восстановить международный мир и безопасность в этом регионе». Впервые с Резолюции 84 от 7 июля 1950 г.230, рекомендовавшей совместные военные действия против Северной Кореи, военные действия начинались с одобрения Совета Безопасности.

Томас Франк и Файза Пател недвусмысленно отреагировали на эти события231: «Система ООН, кажется, позволяет политически организовать переход от самовольного насилия к мерам полицейского принуждения… Теперь, несомненно, пришло время принять и поощрить новую правоохранительную систему вместо того, чтобы вечно соглашаться на суверенные войны, обоснованные самопровозглашенной самообороной»232.

Однако в то время появлялось множество убедительных критических замечаний233. Юджин Ростоу говорил, что «за исключением слова „уполномочивает“ резолюция явно предназначалась для того, чтобы поощрить и поддержать кампанию коллективной самообороны, и поэтому не является правоохранительной мерой со стороны Совета Безопасности»234. Бернс Уэстон пошел еще дальше, подвергнув сомнению законность резолюции и последующих действий235. Он считал, что здесь проявили себя сразу четыре аспекта. Во-первых, неопределенность юридического статуса Резолюции 678; во-вторых, дипломатия великодержавного давления, которая ознаменовала ее принятие; в-третьих, ее совершенно неограниченный характер; и, наконец, «поспешный отказ Совета от предусмотренных ею ненасильственных альтернатив в виде санкций»236.

Совет Безопасности не провел ни одного заседания по кризису в Персидском заливе между 29 ноября 1990 г., когда была принята Резолюция 68, и 14 февраля 1991 г., когда он собрался на секретное заседание для обсуждения политических аспектов окончания войны. 3 апреля 1991 г. Совет Безопасности принял Резолюцию 687237, Ирак признал ее 6 апреля, и Совет Безопасности объявил о ее вступлении в силу 11 апреля.

В одном отношении Совет Безопасности действительно установил для себя новый прецедент; в самом деле, мы встретили новую эру санкционированного применения силы. Кристин Грей показывает, что после операции «Буря в пустыне» Совет Безопасности уполномочил государства-члены действовать в Сомали (1992), Югославии (с 1992), Гаити (1994), Руанде (1994), регионе Великих африканских озер (1996), Албании (1997), Центрально-Африканской Республике (1997), Сьерра-Леоне (1997), а также в Косово по Резолюции 1244 и Восточном Тиморе по Резолюции 1264: «Он не занимался определением правового основания для таких решений, ограничившись общей ссылкой на главу VII Устава ООН». Все это были внутренние конфликты, за исключением, возможно, бывшей Югославии238.

Однако Резолюция 687 не оказала никакого влияния на окончание войны против Ирака. В начале 2002 г. «Европейский журнал международного права» (European Journal of International Law) посвятил целый выпуск «воздействию десятилетия мер против Ирака на международное право»239.

За операцией «Буря в пустыне» вскоре последовала операция «Утешение» (Provide Comfort), проведенная США, Великобританией и Францией в защиту курдов Северного Ирака в апреле 1991 г.240 Частично она обосновывалась тем, что она была направлена «на поддержку Резолюции 688», хотя эта резолюция не принималась в соответствии с главой VII и не санкционировала применение силы. В январе 1993 г. США и Великобритания нанесли удары по иракским ракетным объектам в бесполетных зонах. Генеральный секретарь ООН утверждал, что эта акция была санкционирована Советом Безопасности в соответствии с Резолюцией 678 ввиду нарушения Ираком условий перемирия241. Грей отмечает, что Генеральный секретарь никогда не возвращался к этому аргументу и его подвергли критике за наделение отдельных государства полномочиями, принадлежащими Совету Безопасности242.

Очень похожее оправдание получила операции «Лис пустыни» в декабре 1998 г., в ответ на прекращение Ираком сотрудничества с инспекторами ООН по вопросам вооружений. В ходе этой операции, продолжавшейся четыре дня и четыре ночи, было использовано больше ракет, чем в течение всего кризиса 1991 г. Великобритания и США сослались на Резолюции 1154 и 1205 Совета Безопасности как на правовое основание для применения силы. Но, как указывает Грей, эти резолюции были приняты в рамках главы VIII и не содержали положений, санкционирующих применение силы.

По словам Мэри Эллен О’Коннелл, именно на Ирак был наложен первый после окончания холодной войны режим санкций243. 6 апреля 1990 г., спустя несколько дней после вторжения Ирака в Кувейт, Совет Безопасности принял Резолюцию 661, вводившую всеобъемлющий запрет на торговые и финансовые сделки с Ираком. Резолюция 666 расширила экономические санкции, но содержала ряд исключений, исходящих из гуманитарных соображений. Резолюция 670 (1991) запрещала воздушные связи. В 1995 г. Совет Безопасности, «будучи обеспокоен серьезной ситуацией, сложившейся в области поставок питания и здравоохранения иракского населения», принял Резолюцию 986, «Нефть в обмен на продовольствие». Однако оставил санкции в силе. Карима Беннун, бывший юрисконсульт «Международной амнистии» (Amnesty International), выражает мнение многих критиков экономических санкций против Ирака: «Эти санкции оказались сравнительно бесполезными для подрыва мощи иракского режима, но, с другой стороны, оказали апокалиптическое воздействие на население Ирака»244.

Действительно, противоречие между озвученным Робином Куком 12 мая 1997 г.245 намерением придать британской внешней политике «этическое измерение» и подобными действиями привело к отказу от так называемой «этичной внешней политики» и отказу от этого курса в начале сентября 2000 г. в пользу утверждения «Британии как мировой державы»246. Пол Уильямс отмечает «постоянную критику, исходящую от различных групп, выступающих против британской поддержки санкций в отношении Ирака, несмотря на неоднократные попытки министров защитить позицию правительства»247. Но Уильямс ничего не сказал о войне против Сербии.

ВОЙНА ПРОТИВ СЕРБИИ – СОВРАЩЕНИЕ

24 марта 1999 г., после провала переговоров в Рамбуйе о судьбе Косово и косоваров, началась операция «Союзная сила». Это было началом 78-дневной кампании бомбардировок248. Как указывает Биддл, НАТО одержал победу: неудивительно, принимая во внимание, что совместное население 19 стран, участниц Альянса, превышает 11‐миллионное население Сербии в 65 раз, оборонный бюджет НАТО в 25 раз превышает всю экономику Сербии, а его вооруженные силы превосходят сербские в 35 раз249.

Во многих отношениях война против Сербии стала «промежуточным пунктом» между войнами против Ирака и Афганистана. «Даже когда бомбы НАТО посыпались на Белград, американские и британские самолеты продолжали свою упорную (хотя и почти незаметную) войну с Ираком, в ходе которой было использовано более 2000 бомб и ракет только за 1999 г. – это хотя и существенно меньше, чем в операции в Косово, но все же и это было значительной демонстрацией силы. А кампания 2000–2001 гг. в Афганистане явным образом была предопределена военной моделью, опробованной в Косово, и использовала ее в качестве образца»250. При этом в своем обзоре для журнала «Международные отношения» (Foreign Affairs) Биддл вообще не упоминает о международном праве или об Организации Объединенных Наций.

Утверждение, что бомбардировка диктовалась необходимостью предотвращения гуманитарного бедствия, – новый аргумент для оправдания вмешательства – стало настолько привлекательным с точки зрения морали, что критики этой акции были весьма немногочисленны, по крайней мере в Северной Европе. Были и исключения. Майкл Байерс и Саймон Честерман ответили полемически 19 апреля 1999 г.: «Одностороннее вмешательство НАТО на Балканах устрашило Россию, изолировало Китай и мало помогло примерно миллиону косоваров, ради которых бомбят Сербию. Основным достижением [вмешательства] может стать конец „нового мирового порядка“, смело провозглашенного Джорджем Бушем после освобождения Кувейта в 1991 г., и разрушение института, помогавшего предотвращать международные войны на протяжении более чем полувека»251.

Томас Франк указал на одно из ключевых различий между войной в Персидском заливе и войной в Косово – различие между «смягчением последствий и оправданием. Ни Госдепартамент США, ни НАТО всерьез не попытались оправдать войну [в Косово] в терминах международного права»252. Он был буквально принужден сделать такое заключение неопровержимой критикой законности войны со стороны Бруно Зиммы253. Франк отвечал:

…В то время как санкция ООН на совместную военную операцию действительно открыла новые горизонты, в вооруженном ответе на явную агрессию нет ничего нового. Резолюция 1244, в свою очередь, одобряет развертывание коллективных (региональных) вооруженных сил для противодействия не агрессии, а грубому нарушению гуманитарного права и прав человека… Однако существует еще одно заметное различие между Резолюциями 687 и 1244. Первая в результате триумфа уполномоченных Советом Безопасности сил установила международный режим [санкций] для Ирака. Последняя ввела этот режим для Югославии после кампании сил НАТО, которые не уполномочивала Организация Объединенных Наций. Хотя Совет ранее обращался к главе VII и «подчеркивал» потребность в «договорном политическом решении», он все же не уполномочил НАТО достигнуть тех результатов, которые позже будут обозначены в Резолюции 1244… Из-за этого трудно не согласиться с тревожным выводом профессора Бруно Зиммы… что военная операция НАТО нарушала международное право254.

Главный вопрос, однако, состоит в том, привели ли действия НАТО, особенно Соединенных Штатов, к новому витку развития – причем в рекордные сроки – обычного международного права посредством политики, реализуемой отдельными государствами, и opinio juris. Иначе говоря, приобрел ли императив, требующий предотвращения гуманитарного бедствия в Косово (как это представляет НАТО), то есть предотвращения геноцида или, во всяком случае, этнической чистки косоваров сербами, больший вес, нежели запрещающие применение силы положения Устава ООН? Этот вопрос вышел на первый план во время событий в Руанде в 1994 г., когда казалось, что предложенная Бернаром Кушнером доктрина «право и долг вмешаться» (droit et devoir d’ ingérence, фр.) была главным оправданием французской интервенции – операции «Бирюза», одобренной Советом Безопасности постфактум255.

Полемика шла главным образом на страницах «Европейского журнала международного права» (European Journal of International Law). На рассуждения Бруно Зиммы отвечал Антонио Кассезе, принципиальная позиция которого по вопросу об упреждающей самообороне была приведена выше. Кассезе опубликовал два наполненных страданиями текста256. Отвечая на вопрос, движется ли международное право к новому обычному праву «силовых контрмер» в качестве способа ответа на гуманитарную катастрофу или массовое и грубое нарушение прав человека, Кассезе заявил, что если такое «новое право» действительно развивается, то практика и opinion juris могут в лучшем случае оправдать меры, принимаемые только в чрезвычайных обстоятельствах, когда у интервентов есть разумное субъективное мнение, что только оперативное вмешательство может предотвратить катастрофу и только до тех пор, пока Совет Безопасности не сможет взять ситуацию под контроль.

Что особенно любопытно, Независимая комиссия по Косово257, состоящая из таких светочей прогресса, как Ханан Ашрави, Ричард Фолк, русский дипломат Олег Гордиевский, и под председательством Ричарда Голдстоуна, пришла к выводу, что интервенция была «неправомерной, но легитимной»258. Для Джека Доннелли этот вывод демонстрирует наличие «напряженности» – но он «полностью приемлем»259. Дэвид Рифф куда жестче в своей оценке: он описывает отчет комиссии как «самообман выдающихся личностей»260 – иными словами, как «великое и благое дело международного социал-демократического истеблишмента»261. По моему мнению, он сделал веское замечание, что «государства беднейшей части мира выступают против вмешательства в Косово, ибо по-прежнему верят, что суверенитет остается лучшей защитой против иностранной гегемонии»262. Менее однозначно его утверждение, что «такие интервенции, независимо от незаинтересованности или облеченности мандатом ООН или новым международным правом, являются актами колонизации»263. Особенно решительно он выступает против «глобального понимания прав человека», поскольку оно «до странности безразлично к истории»264. Томас Вайсс, напротив, одобрил отчет комиссии и заявил, что «человечность, или святость жизни, является единственным подлинным и первостепенным основанием для интервенции. Защита права на жизнь, в самом широком смысле этого понятия, принадлежит к категории обязательств, уважение к которым отвечает интересам всех государств. Все остальные – включая священное трио нейтральности, беспристрастности и согласия, а также правовые соображения о желательности одобрения со стороны ООН – являются принципами второго порядка»265.

Специалисты-правоведы не упустили из виду политические императивы, на службу которым было поставлено право. Кристин Грей отмечает, что Косово – еще один случай (после Руанды, Албании и Гаити) стремления к легитимности, побудивший США, Великобританию и другие страны НАТО претендовать на то, что применение ими силы в Косово происходило на основе решения Совета Безопасности266. Она добавляет: «Это уже не простая интерпретация эвфемизмов типа „все необходимые средства“ для получения разрешения на применение силы, поскольку из предшествующих дебатов было ясно, что применение силы и так подразумевалось: США, Великобритания и другие страны зашли гораздо дальше, искажая формулировки резолюций и игнорируя предыдущие раунды переговоров ради утверждения, что они действовали от имени международного сообщества»267. Кристин Чинкин в статье в «Американском журнале международного права» выступила с наиболее лаконичной и уничтожающей критикой Косовской войны:

Наконец, интервенция в Косово показывает, что Запад продолжает формулировать положения международного права, даже в то время, когда он игнорирует основополагающие механизмы обеспечения безопасности международного правового порядка. Все эти инциденты приводят к подрыву Устава [ООН] на выборочном базисе ad hoc, не обеспечивая ясной артикуляции основных принципов или хотя бы гарантии будущего их принятия теми, кто в настоящее время эти принципы разделяет. Случай Косово, возможно, высветил ширящуюся пропасть между риторикой прав человека и действительностью и не нашел способа перекинуть через нее мост268.

Одна из целей этой книги заключается в том, чтобы привести доводы в пользу укорененного в истории содержательного взгляда на права человека, на основе которого такая риторика может быть изъята из рук США и Великобритании и обращена против них как мощнейшее оружие. Само международное право может быть представлено в абсолютно ином свете.

Так, старейшина американских юристов-международников Луис Хенкин была весьма тверда в отношении роли международного права: «Право таково, и оно должно быть таким, чтобы одностороннее силовое вмешательство государства или группы государств считалось незаконным, если оно не было уполномочено Советом Безопасности»269. Специалист по правам человека Джек Доннелли, признавая, что такая позиция суммировала взгляды большинства комментаторов, добавил, что «не следует игнорировать моральные аргументы, взывающие к гуманитарному вмешательству»270. Его позиция состоит в том, что, «сталкиваясь с конфликтом между правовыми и моральными нормами, именно политические соображения, а не разлагающее влияние [тех или иных групп] должны иметь вес при выборе действий и при вынесении суждений о таких действиях»271.

Однако в конце дискуссии Томас Франк позволил себе оптимистичное заключение в соответствии с его собственными теориями законности и справедливости в международном праве: «Окончательный урок Косово состоит в том, что наконец Организация Объединенных Наций – пусть порой ею пренебрегают, а ее решения обходят – вновь стала действенным помощником в завершении конфликта. ООН – хотя и не единственная площадка для осуществления творческой, длительной и многосторонней дипломатии, но остающаяся актуальной и незаменимой»272.

Однако, как и в случае войны против Ирака, война в Косово имела далеко идущие и, возможно, непреднамеренные последствия.

Во-первых, легитимность как Международного трибунала по бывшей Югославии, так и Европейского суда по правам человека была поставлена под сомнение. Так, прокурор МТБЮ отказалась рассматривать обвинение против ответственных лиц в странах НАТО в предполагаемых нарушениях гуманитарного права при бомбардировках Сербии273.

Это, в свою очередь, вступает в противоречие с подходом по статье 18.1 Устава МТБЮ, принятым прокурором при утверждении ее права расследовать обвинения в преступлениях, совершенных сербскими силами в Косово274. В качестве аргумента, служащего разграничению между этими юрисдикциями, прокурор указала на «надежное свидетельство, указывающее, что в Косово, возможно, были совершены преступления в пределах юрисдикции Трибунала» (курсив мой). Этот аргумент был выдвинут, чтобы объяснить, в какой ситуации прокурор посчитает, в целях отправления правосудия, что у него имеется законное право на расследование. (Как следствие, любое расследование, не отвечающее этому критерию, может быть названо произвольным капризом и выпадать из-под прокурорского мандата.) Таким образом, сформулированный критерий представляет собой негативный принцип, отсекающий возможность проведения тех или иных расследований.

Что касается использования НАТО кассетных бомб, Апелляционный комитет, расследовавший кампанию бомбардировок, постановил следующее:

27. Во время бомбардировок силы НАТО применяли кассетные бомбы. Не существует никакого конкретного договорного условия, запрещающего или ограничивающего применение кассетных бомб, хотя, конечно, кассетные бомбы должны применяться в соответствии с общими принципами, относящимися к применению всякого оружия. «Хьюман Райтс Уотч» осудила применение кассетных бомб, утверждая, что высокая доля несработавших боеприпасов, содержащихся в этих бомбах, превращает их в противопехотные мины, которые, как утверждает эта организация, в настоящее время запрещены обычным международным правом. Запрещены ли противопехотные мины имеющимся сейчас обычным правом – спорный вопрос, хотя в этом направлении наблюдается определенная тенденция. Однако не существует общего правового консенсуса, что кассетные бомбы с юридической точки зрения эквивалентны противопехотным минам.

Прокурор подтвердила заключение Апелляционного комитета таким образом:

На основе рассмотренной информации комитет, тем не менее, полагает, что ни глубокое расследование в связи с бомбардировками в целом, ни расследования в связи с конкретными инцидентами не оправданны. Во всех случаях или закон недостаточно ясен, или расследование вряд ли приведет к получению достаточных доказательств, позволяющих выдвинуть обвинения в чудовищных преступлениях как против высокопоставленных, так и против обычных обвиняемых.

Это решение прокурора вызвало широкую критику. Например, Ронзитти утверждал, что оно было «эквивалентом non liquet275. Трудности интерпретации не являются серьезным основанием для отказа от начала расследования. В гуманитарном праве, как и в любой отрасли права, есть области, которые недостаточно ясны. Однако задача правовой интерпретации и „прояснения“ доверена Трибуналу, который, таким образом, не может принять решение о невозможности вынести решение по делу, поскольку закон „неясен“. Решение non liquet недопустимо для принятия ни Гаагским трибуналом, ни каким-либо иным трибуналом»276.

А профессор Бенвенути заявил:

Несмотря на рекомендацию Комитета по рассмотрению, следует начать глубокое расследование, поскольку приведенные им выше основания недостаточны для исключения того, что могли иметь место серьезные нарушения МГП (международного гуманитарного права), находящиеся в компетенции Трибунала. Если, по мнению Комитета по рассмотрению, «закон недостаточно ясен», то именно это должно быть поводом к началу глубокого расследования, что позволило бы МТБЮ прояснить закон… Если, по мнению Комитета по рассмотрению, «расследования вряд ли приведут к получению достаточных доказательств для обвинения» (хотя такое мнение не исключает возможности того, что действительно имели место серьезные нарушения МГП), то это будет серьезным основанием для Прокурора начать расследование, используя самые широкие полномочия, к которым она (и Трибунал) прибегала в других случаях (комитет не располагал такими полномочия или не пользовался ими)277.

Реагируя на решение МТБЮ не расследовать действия НАТО, «Международная амнистия» (МА) обратила внимание на заключение Комитета по рассмотрению, что, отвечая на выдвинутые обвинения в военных преступлениях, НАТО «не смог обратиться к конкретным инцидентам», в которых его обвиняли. Пять из них перечислены МА в отчете от 7 июня 2000 г.278 В отчет же Комитета по рассмотрению, документирующий причины, по которым уголовное расследование не может быть проведено в отношении НАТО, вошла фраза, что следователи «не говорили с теми, кто был вовлечен в командование бомбардировками или приводил эти приказы в исполнение». И все же Комитет пришел к вышеизложенному выводу [о невозможности начала уголовного расследования в отношении НАТО]. В свою очередь, «Международная амнистия» указала, что в своем отчете Комитет по рассмотрению не объяснил, с какими трудностями связан сбор свидетельств против НАТО или его должностных лиц.

Наконец, 12 декабря 2001 г. Большая палата ЕСПЧ сочла недопустимыми доказательства (представленные американскими и британскими адвокатами, включая профессора Франсуазу Хэмпсон из Эссекского университета) многочисленных жертв среди сербского гражданского населения в результате натовской бомбардировки Белградской телестанции 23 апреля 1999 г.279 Это явно одностороннее решение, несомненно весьма благоприятное для стран НАТО, способствовало обвинительному процессу против Слободана Милошевича в Гаагском трибунале.

Во-вторых, правовой статус Косово как бывшей части Сербии в качестве автономии того или иного типа или в виде полностью независимого государства по-прежнему остается нерешенным. Политика администрации ООН при Бернаре Кушнере (см. выше) в роли специального представителя Генерального секретаря ООН была источником значительной напряженности. Военные силы ООН (СДК) и ее гражданская администрация (МООНК) действуют, защищенные фактическим иммунитетом против юридического разбирательства в обычных судах. И только учреждение института уполномоченного по правам человека в Косово, во главе с бывшим членом Европейской комиссии по правам человека Мареком Антони Новицким, позволило адекватно реагировать на множество тревожных тенденций.

Так, в апреле 2001 г. он был вынужден поставить под вопрос соответствия признанным международным стандартам объема иммунитета, полученного СДК и МООНК как институций280. В июне 2001 г. он заявил, что «лишение свободы на основании „административных указов“ или любой другой формы административного распоряжения, указа или решения Специального Представителя… не соответствует признанным международным стандартам»281. Он пришел к выводу, что любое такое лишение свободы и отсутствие судебного контроля за лишениями свободы на основании административных указов нарушили статью 5 Европейской конвенции о защите прав человека.

Выборы 17 ноября 2001 г. и избрание Неджада Даци председателем парламента Косово в рамках конституционной системы временного самоуправления дали надежду на грядущее верховенство права. Но когда в марте 2001 г. встал вопрос о вхождении в Федеративную Республику Югославию, ФРЮ, уполномоченный по правам человека написал, что текущий статус Косово как международного протектората, находящегося вне юрисдикции ФРЮ, «полностью выводит Косово из-под действия каких-либо средств международного контроля за правами человека или судебных механизмов, и Косово останется в таком положении в обозримом будущем»282. Итак, как и в случае войны против Ирака, война против Сербии привела к продолжительному отрицанию – самой Организацией Объединенных Наций – фундаментальных прав человека. Таким образом, легитимность не только Совета Безопасности, но и самой Организации Объединенных Наций подрывается их собственными действиями.

ВОЙНА В АФГАНИСТАНЕ – ОТВЕРЖЕНИЕ

Одну из наиболее необычных реакций на последствия 11 сентября можно найти в статье Джейми Ши, директора Центра информации НАТО и официального представителя НАТО во время войны против Сербии, «НАТО – соблюдение этики в поддержании международной безопасности» (NATO – Upholding Ethics in International Security Policy)283. Этика, согласно Ши, состоит в следовании содержанию статьи 5 Вашингтонского договора, на которую сослался Альянс 12 сентября. «Принятие общей судьбы лежит в этической основе поддержания международной безопасности, поскольку делает гораздо более затруднительным оправдание уклонения или нейтралитета перед лицом новых международных террористических угроз»284. Он ничего не говорит о международном праве или какой-либо взаимосвязи между этикой, законом и правами [человека].

Мы тем не менее можем абсолютно обоснованно спросить, почему США и Великобритания не воспользовались полномочиями Совета Безопасности, хотя именно в его ведении находятся вопросы о применении какого-либо давления, санкций или силы. Точно такая же ситуация повторилась во всех деталях в Ираке в 2003 г.

Примечательно, что две Резолюции Совета Безопасности, 1368 от 12 сентября 2001 г. и 1373 от 28 сентября 2001 г., подтверждая содержащееся в Уставе право на самооборону, не давали право на применение силы, бомбардировку или что-либо подобное – если только не принять аргументы Байерса, изложенные ниже. Действительно, Резолюция 1373 касалась главным образом предотвращения финансирования терроризма. 8 октября 2001 г. Кофи Аннан, Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций, сделал следующее заявление:

Сразу после нападения на Соединенные Штаты 11 сентября Совет Безопасности выразил готовность всеми способами бороться против угроз международному миру и безопасности, вызванных террористическими актами. Совет также подтвердил неотъемлемое право на индивидуальную или коллективную самооборону в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций. Государства, вовлеченные в произошедшее, спланировали свою военную операцию в Афганистане исходя из этого контекста.

Также 8 октября, после встречи, созванной по требованию США и Великобритании для того, чтобы проинформировать членов Совета Безопасности о военной операции, председатель Совета Безопасности ООН Ричард Райан (Ирландия) сделал заявление для прессы. По его словам, постоянные представители Великобритании и США дали понять, что «начатые 7 октября военные действия были предприняты в целях самообороны и направлены против террористов и тех, кто их укрывает», и подчеркнули, что были приложены все усилия для предотвращения жертв среди гражданских лиц. Судя по всему, члены Совета «высоко оценили» заявление, сделанное США и Великобританией, но были глубоко обеспокоены гуманитарной ситуацией в Афганистане.

Таким образом, очевидно, что Совет Безопасности не одобрял и не давал полномочий на военные действия, но просто отметил тот факт, что они имеют место исходя из необходимости самообороны. Осторожная формулировка Генерального секретаря в этом смысле особенно интересна.

Майкл Байерс замечает, что имелось по меньшей мере четыре возможных юридических оправдания применения силы против Афганистана: глава VII Устава ООН (пример Ирака), вмешательство «по приглашению» (пример Гренады), гуманитарная интервенция (пример Косово) и самооборона. «Примечательно, что США положились исключительно на последний довод»285. Однако Байерс занимает позицию, состоящую в том, что Резолюция 1373 содержит формулировки – скрытые глубоко в положениях о замораживании счетов террористов, – которые, возможно, предполагают почти неограниченный мандат на применение силы. А именно:

Совет Безопасности…

действуя на основании главы VII Устава Организации Объединенных Наций…

2. постановляет также, что все государства должны…

b) принять необходимые меры в целях предотвращения совершения террористических актов…

Байерс комментирует это так: «[Данная формулировка] является лучшим свидетельством того, что глава VII санкционирует применение силы даже в большей степени, чем аргумент „фактического нарушения“, использованный для обоснования введения запрещенных для полетов зон в Ираке, или использованный для вмешательства в Косово в 1999 году аргумент „подразумеваемой санкции“»286. Он обращает внимание, что в будущем Китай или Россия могут обратиться к Резолюции 1373 и блокировать любые попытки разъяснить или отменить ее, – это и объясняет, почему она была принята единогласно. Заключение Байерса, будучи более умеренным по тону, чем его публикация в «Лондонском книжном обозрении» (London Review of Books) в 1991 г., содержит столь же жесткое предупреждение: «События 11 сентября запустили процесс существенного ослабления правовых ограничений применения силы, а это, в свою очередь, приведет к переменам во всей системе международного права. Только время покажет, являются ли эти перемены необходимым и пропорциональным ответом на изменение угроз в, увы, опасном мире»287. Ясно, что Совет Безопасности, в сущности, отказался от всей власти и возложенной на него ответственности, если фактически дал разрешение на неограниченное применение силы. Но действительность оказалась еще менее привлекательной. Совет Безопасности – а по существу, и весь Устав ООН, и обычное право в отношении применения силы и самообороны – был выброшен за борт под предлогом войны против терроризма. Томас Франк вновь ясно сформулировал вероятное рассуждение администрации Буша. А «Американский журнал международного права» (American Journal of International Law), как обычно, засвидетельствовал его ожесточенную полемику288, на этот раз с Джонатаном Чарни. В то время как Чарни настаивал на том, что Совет Безопасности мог и должен был сохранять свое участие в контроле за событиями, Франк скорее склоняется к отрицанию – вопреки его предыдущим утверждениям – роли Совета Безопасности в целом: «Что касается права, то вообще отсутствует какое бы то ни было требование того, чтобы государство получало благословение Совета Безопасности перед ответом на вооруженное нападение. Будь это не так, сколько государств сознательно согласились бы подчинить свою безопасность критериям оценки Советом честности тех свидетельств, на которых они основывают свою оборонную стратегию самосохранения?»289

Наконец, Славой Жижек делает очевидный, но жизненно важный вывод: «Не говорит ли сама сегодняшняя риторика о глобальном чрезвычайном положении, введенном ради борьбы против терроризма и легитимирующем все большую приостановку юридических и иных прав? Зловещий аспект недавнего заявления Джона Эшкрофта о том, что „террористы используют свободу Америки как оружие против нас“, несет явное предположение, что мы должны ограничить эту свободу, чтобы защититься»290. Это предчувствие было выражено также и с позиции универсализма прав человека Джеком Доннелли:

Во-первых, контртерроризм, хороший или плохой, – это не гуманитарная интервенция. В мире много различных видов зла, для борьбы с которыми мы разработали различные нормы международного права и политические инструменты. Во-вторых, сомневаюсь, что мир международной политики радикально изменился. Но, в-третьих, в той степени, в которой это произошло, последствия для прав человека (на национальном и международном уровне), скорее всего, будут отрицательными. Говоря шире, как бы ужасны ни были эти события, трагедия еще более углубится, если они отвлекут (и без того недостаточное) международное внимание и ресурсы от более важных и широко распространенных моральных и гуманитарных проблем вроде голода, нищеты, геноцида, массовых репрессий, систематической политической некомпетентности, регулярного унижения и нарушения прав человека, которые повседневно претерпевают большинство людей в большей части современного мира291.

Таким образом, отрицание международного права ведет к подрыву гарантий национального права.

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА – ГЛАВНЫЙ ЗЛОДЕЙ?

Что более спорно, для Чандлера главным злодеем является идеология прав человека или по меньшей мере версия этой идеологии, представленная королевским адвокатом Джеффри Робертсоном292. Но речь идет не о пагубном влиянии идеологии и дискурса прав человека, подрывающем достижения международного права, как это, по-видимому, предполагает Чандлер. В статье для «Нового левого обозрения» (New Left Review) он привел более убедительные доводы, которые я хотел бы позаимствовать:

Соглашение 1945 г., сохраненное в принципах Устава ООН, отражало новую международную ситуацию, преобразившуюся с превращением Советского Союза в мировую державу и распространением национально-освободительной борьбы в Азии, на Ближнем Востоке и Африке… Суверенное равенство получило техническое признание в паритете представительства в Генеральной Ассамблее и на словах закрепило принцип невмешательства, задав правовые ограничения на право вести войну293.

Речь идет о решительном разрыве 1945 г. с Вестфальской системой, о новом правовом порядке, скрепленном принципом суверенного равенства. Как он утверждает, «целью новых интервентов является „не сам суверенитет, но суверенное равенство – признание правового паритета национальных государств, независимо от их богатства или силы“. Однако такое равенство было основополагающим принципом всей структуры нынешнего международного права и всех попыток, какими бы хрупкими они ни были, установить верховенство „права“ над „могуществом“ в урегулировании межгосударственных дел»294.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В итоге международное право оказалось смешано с грязью. Консумация, затем совращение и отвержение – жалкая и ничтожная участь. Конечно, ученым следовало бы знать лучше: они не должны были с таким энтузиазмом приветствовать явный апофеоз контроля Совета Безопасности в 1990 г., зная, с каким пренебрежением Великобритания и США отнеслись к Организации Объединенных Наций и ее механизмам в 1986 г. Предполагаемое основание новой традиции в 1999 г., возникшей во время поиска оправдания бомбардировки Сербии, неизбежно привело к последующему оттеснению Совета Безопасности и самой ООН после 11 сентября. Любое использование риторики прав человека начиная с 1991 г. было решительно подорвано практикой работы администрации ООН в Косово (и Боснии). Таким образом, совершенно неверно утверждать, как это делает Чандлер, что идеология прав человека некоторым образом ответственна за то, что случилось с международным правом.

Напротив, налицо незаконченный проект. Как указывалось выше, ООН и ее принципы и механизмы появились и приобрели содержание в период деколонизации. Стремление к глобальной социальной справедливости дало начало кампании за права на самоопределение и развитие, и эти вопросы до сих пор не сняты с повестки дня. И перед большей частью населения Земли стоит вопрос: как вернуть прежнее значение ООН?

В этой главе я рассмотрел историю систематических нападений на международное право и низвержение прав человека США и Великобританией начиная с 1986 г. В оставшейся части этой книги я постараюсь исполнить данное обещание представить содержательный взгляд на права человека, а также показать, как революционный консерватизм в международном праве может обеспечить структуру для обоснованного ответного нападения. В следующей главе анализируются незаконность вторжения и оккупации Ирака, а также совершение военных преступлений.

192

Carty (1986).

193

Carty (1986) p. 115.

194

Chandler (2002) p. 158.

195

Quenivet (2005).

196

Delcourt (2002) p. 214–215.

197

Quenivet (2005) p. 577.

198

Franck and Patel (1991); Franck (1999); Franck (2001).

199

Charlesworth (2002).

200

Charlesworth (2002) p. 391.

201

Chandler (2002) p. 235, цитируя K. Malik, The Meaning of Race: Race, History and Culture in Western Society (London: Macmillan, 1996) p. 105.

202

Byers (2002) p. 35.

203

Cassese A. Terrorism is Also Disrupting Some Crucial Legal Categories of International Law // European Journal of International Law. 2001. Vol. 12. No 5. Р. 1001.

204

В первом издании своего «Международного права» (International Law. Oxford: Oxford University Press, 2001) Антонио Кассезе разбирает практику и opinio juris и заключает: «В случае упреждающей самообороны более разумно рассматривать такие действия как запрещенные законом, притом что общеизвестно, что могут быть случаи, когда нарушение запрета может быть оправдано на моральном и политическом основании и сообщество в конечном счете смирится с ним или вынесет снисходительный приговор» (p. 310–311). Во втором издании (2005) это на с. 362.

205

См.: Caroline case, 1837: 29 British and Foreign State Papers 1137–38, and 30 British and Foreign State Papers 195–6.

206

Nicaragua Case (1986) ICJ Reports 14. См. также ответ Великобритании на вторжение в 1982 г. на Фолклендские (Мальдивские) острова как необходимый и пропорциональный акт самообороны – Byers (2002a) p. 406.

207

Quigley (2000).

208

Quigley (2000) p. 130.

209

Nicaragua Case (1986) ICJ Reports 14.

210

Нелишне отметить, что Совет Безопасности ООН осудил нападение как нарушение Устава ООН. Голоса разделились в соотношении 9–5–1 (США, Великобритания, Франция, Австралия и Дания голосовали против, а Венесуэла воздержалась).

211

Paust (1986).

212

Выступление перепечатано в: 25 International Legal Materials 204 (January 1986).

213

UN Doc S/RES/573 (4 October 1985), голосование 14–0–1, также 24 International Legal Materials 1740–41 (November 1986).

214

US Mission to the UN Press Release No. 106 (85), 4 October 1985.

215

Paust (1986) p. 714.

216

Paust (1986) p. 719.

217

Paust (1986) p. 721.

218

Paust (1986) p. 722, также цитируя: Paust (1983) pp. 307, 310.

219

Paust (1986) pp. 729–730.

220

См.: “US Calls Libya Raid a Success” New York Times 16 April 1986.

221

См.: “US Aides Deny Attack Is Start of an Escalation” New York Times 16 April 1986; и Ambassador Vernon Walters, statement to the UN Security Council on 15 April 1986, «чтобы сдержать будущие атаки террористов», перепечатано в (1986) 80 American Journal of International Law p. 633.

222

См. “Chose Targets to Fuel Coup Against Kadafi, Schultz Says” New York Times 16 April 1986.

223

Ronald Reagan “We Have Done What We Had to Do” Washington Post 15 April 1986; также юрисконсульт Абрахам Софейр свидетельствовал перед подкомитетом Палаты, что американская «военная акция самообороны… дабы упредить и удержать» Ливию и «нанести военный удар… на ее собственной территории, подпадает под конкретные условия» резолюции о военных полномочиях: (1986) 80 American Journal of International Law 636. Софейр защищал конституционность действий, предпринятых против Ливии на двух основаниях: 1) полномочия президента применять силу для самообороны; и 2) неявное одобрение Конгрессом через ассигнования.

224

“US Defends Raids Before UN Body” New York Times 16 April 1986; and statements of Ambassadors Okun and Walters before the UN Security Council on April 14–15 1986.

225

Paust (1986) p. 732.

226

Franck (1990).

227

См.: (1990) 29 International Legal Materials 1565.

228

Apple “Summit in Europe: East and West Sign Pact to Shed Arms in Europe” New York Times 20 November 1990.

229

T. Frideman “Mideast Tensions: How US won Support to Use Mideast Forces. The Iraq Resolution: a US-Soviet Collaboration – A Special Report” New York Times 2 December 1990.

230

SC Res 84, 5 UN SCOR (Res & Dec) at 5.

231

Franck and Patel (1991).

232

Franck and Patel (1991) p. 74.

233

См. также: Glennon (1991); Caron (1991); Damrosch (1991); Meron (1991).

234

Rostow (1991) pp. 508–509.

235

Weston (1991).

236

Weston (1991) p. 518.

237

Security Council Resolution 687, 30 ILM 846 (1991).

238

Gray (2002) pp. 3–4.

239

European Journal of International Law Vol 13, No. 1, February 2002.

240

Malanczuk (1991); Franck (1995) pp. 235–236.

241

Weller (1993) p. 741.

242

Gray (2002) p. 12.

243

O’Connell (2002) p. 67.

244

Bennoune (2002) p. 252.

245

Cook (1997).

246

Williams (2002).

247

Williams (2002) p. 59, цитируя: Herring (2002).

248

См.: Murphy (2000).

249

Biddle (2002) p. 138.

250

Biddle (2002) p. 139.

251

Byers and Chesterman (1999).

252

Franck (1999) p. 859.

253

Simma (1999).

254

Franck (1999) p. 858.

255

Bowring (1995).

256

Cassese (1999a); Cassese (1999b).

257

Independent Commission on Kosovo (2000).

258

Independent Commission (2000) p. 4.

259

Donnelly (2002) p. 101.

260

Rieff (2002).

261

Rieff (2002) p. 111.

262

Rieff (2002) p. 116.

263

Rieff (2002) p. 117.

264

Rieff (2002) p. 118.

265

Weiss (2002).

266

Gray (2002) p. 8.

267

Gray (2002) p. 9.

268

Chinkin (1999) p. 846.

269

Henkin (1999).

270

Donnelly (2002) p. 101.

271

Donnelly (2002) p. 103.

272

Franck (1999) p. 860.

273

Final Report to the Prosecutor by the Committee Established to Review the NATO Bombing Campaign Against the Federal Republic of Yugoslavia (2000) 21:4–7 Human Rights Law Journal pp. 257–272.

274

Request by the Prosecutor, Pursuant to Rule 7 bis (B) that the President Notify the Security Council That the Federal Republic of Yugoslavia Has Failed to Comply With Its Obligations Under Article 29, dated 1 February 1999.

275

Латинское выражение «non liquet» буквально означает «неясно», то есть факты (и/или закон) недостаточны как базис для решения. Это технический термин, относящийся к вердикту суда присяжных, когда дело должно быть отложено.

276

Ronzitti (2000).

277

Benvenuti (2001) pp. 504–505.

278

См.: http://www.amnesty.org/ailib/intcam/kosovo/.

279

Application no. 52207/99 by Vlastimir and Borka BANKOVIĆ, Živana STOJANOVIĆ, Mirjana STOIMENOVSKI, Dragana JOKSIMOVIĆ and Dragan SUKOVIĆ against Belgium, the Czech Republic, Denmark, France, Germany, Greece, Hungary, Iceland, Italy, Luxembourg, the Netherlands, Norway, Poland, Portugal, Spain, Turkey and the United Kingdom.

280

Special Report no. 1 of 26 April 2001 “On the compatibility with recognised international standards of UNMIK Regulation No. 2000/47 on the Status, Privileges and Immunities of KFOR and UNMIK and Their Personnel in Kosovo (18 August 2000) and on the Implementation of the above Regulation” at http://www.ombudspersonkosovo.org/doc/spec%20reps/spec%20rep1_summary.htm.

281

Special Report no. 3 of 29 June 2001, ‘On the Conformity of Deprivations of Liberty under “Executive Orders” with Recognised International Standards’. http://www.ombudspersonkosovo.org/repository/docs/E4010629a.pdf.

282

Letter from Marek Antoni Nowicki to Bruno Haller, Secretary General of the Parliamentary Assembly of the Council of Europe, 11 March 2002; on http://www.ombudspersonkosovo.org/reports_other.htm.

283

Shea (2002).

284

Shea (2002) p. 76.

285

Byers (2002a) p. 401.

286

Byers (2002a) p. 402.

287

Byers (2002a) p. 414.

288

Charney (2001); Franck (2001).

289

Franck (2001) p. 843.

290

Žižek (2002).

291

Donnelly (2002) p. 105, n. 1.

292

Robertson (2001).

293

Chandler (2000) p. 58.

294

Chandler (2000) p. 55.

Деградация международного правового порядка? Реабилитация права и возможность политики

Подняться наверх