Читать книгу Восточный вал - Богдан Сушинский - Страница 8

В ожидании людей коменданта Штубер несколько минут осматривал поросшие ивами берега лесного озера, с искусно насаженными кустарниками на искусственных островках, в основании каждого из которых находился небольшой, соединяющийся с «Регенвурмлагерем» дот.

Присев на корточки, он с философским глубокомыслием созерцал невидимый с берега водопад, зарождавшийся в едва выступающей над поверхностью бетонной шахте. Куда потом уходили эти мощные потоки воды, что они в глубине подземелья вращали или охлаждали и, вообще, для каких нужд использовались – об этом можно было судить с той же достоверностью, с какой судят о мифических подземных «реках смерти».

– Я понимаю, что по своей гнусной привычке вы, Зебольд, станете оспаривать мое утверждение. Тем не менее смею утверждать: то, что предстает сейчас перед нами, – уже нечто выходящее за рамки войны. То ли каналы на Марсе, то ли базальтовые дворцы на Венере или что-то в этом роде…

– Словом, и на сей раз «нам не дано постичь», как изрекает в подобных случаях наш великий Магистр, – проворчал фельдфебель.

Последние несколько дней фельдфебель Зебольд оставался мрачным, как Отелло накануне мести. Вот уже в третий раз ему было отказано в присвоении чина лейтенант. То образованием не вышел, то заслугами не впечатлил, и вообще, дескать, по природе своей человек может быть или фельдфебелем, или офицером; ни о каком соединении этих качеств и свойств не может быть и речи.

Собственно, Зебольду не то, чтобы отказывали, а просто всякий раз на какой-то ступени штабной иерархии стремление Штубера возвести своего «Вечного Фельдфебеля» – как уже язвили по этому поводу в группе «Рыцари рейха» – в офицерское достоинство почему-то странным образом не срабатывало. Месяц назад Зебольда уже даже поздравили со «снисхождением к нему мечты». Тем горче оказалась пилюля, преподнесенная ему одним из берлинских штабистов: оказывается, нельзя полагаться ни на какие заверения штабных писарей, ни на какие другие свидетельства причастности к офицерскому сонму, кроме одного – приказа. Которого так и не последовало.

– …Во всяком случае, не дано постичь настолько, насколько мы с вами, исключительно по недоразумению уцелевшие в украинских лесах, по-настоящему способны постичь все это. Проиграв сражение за жизненное пространство на полях Украины, мы вынуждены добывать его в подболотных недрах Ляхистана.

– Так мы где это, в Польше? – как бы про себя удивился стоявший чуть в стороне Отшельник. За те дни, что прошли после распятия, его успели немного подлечить, и теперь он выглядел вполне пригодным и к дальнейшим экспериментам, и к творчеству.

– Извините, великий зодчий «СС-Франконии», но в Берлин вас доставят чуть позже. Впрочем, к чему вам познавать архитектуру погрязшей в войне, испепеленной Германии, если у ваших ног – «Регенвурмлагерь». И вы – первый в ее истории скульптор, первый истинный творец.

– Хоть в чем-то первый! – благодушно проворчал Отшельник.

– Правда, до вашего появления там успели наследить некие бездари, не познавшие не только святости искусства, но и искушения распятием. Но что поделаешь: к величию искусства истинным мастерам всегда приходится пробиваться через негодующую толпу бездарей, костры инквизиции и распятия на крестах завистников.

– Тем более что постичь сущность искусства, не побывав на Голгофе, невозможно, – неожиданно добавил Лансберг.

Штубер осекся на полуслове, удивленно оглянулся и, умиленно уставившись на Магистра, поучительно ткнул пальцем в его сторону:

– Вот она, истина, глаголющая устами мудрейшего из нас! Невозможно постичь глубинную суть искусства, не постигнув сути собственного восхождения на Голгофу. Только пройдя через все мучения, только исстрадавшись, только уверовав в собственное бессмертие… Однако мы с вами, кажется, увлеклись, – жестко и безжалостно прервал себя Штубер, словно и в самом деле сам себе наступил на горло.

Часть замаскированной дерном бетонной площадки, расположенной почти у самого ствола водопада, вдруг с лязгом опустилась, и удивленным взорам пришельцев открылся мрачный сырой туннель, изрыгнувший на них терпкий дух болотной тины, прелой хвои и круто замешанной на пороховой гари казематной смрадности.

Отшельник съежился и даже присел от удивления, наблюдая, как из преисподней «Регенвурмлагеря» появляется массивная шлемоподобная лысина какого-то эсэсовца. Все, что происходило с ним сегодня, здесь, на этом лесном озере, Отшельник воспринимал то ли как предсмертный сон, то ли как странный спектакль, великодушно разыгрывавшийся в его честь, ради его ублажения и на его же могильной плите.

– Господин бригаденфюрер СС, каждое появление ваше – незабываемо.

Вслед за комендантом, держа в руке его фуражку, явился миру адъютант, однако бригаденфюрер предпочел не надевать ее. Барон так и предстал перед Штубером, словно идол азиатских степей, на которого эсэсовский мундир был навешан лишь в издевку над стараниями сотворившего его древнего мастера.

– Ну и как вам красоты наших озер, барон? – спросил комендант, за которым из подземелья неспешно выбирались его личные телохранители.

– Как вы понимаете, я должен прочувствовать не только атмосферу чистилища, именуемого «Регенвурмлагерем», но и… – хищновато ухмыльнулся Штубер, описывая руками два полукруга и таким образом давая бригаденфюреру понять, что его заявление относительно «прибытия в распоряжение» не следует воспринимать слишком буквально. До сих пор он, «величайший психолог войны», всегда был предоставлен в распоряжение только самого себя и собственных идей.

– …И что еще? – холодно поинтересовался комендант «СС-Франконии».

– Цену отречения от этого мира, господин бригаденфюрер. Чтобы затем лучше познать цену возвращения в него.

– Зачем?

– Что «зачем»?

– «Познавать цену возвращения»? И потом… Возвращения куда? – басисто прохрипел комендант, с воинственным остервенением окинув взором окрестности искусственного островка.

Азиатский прищур глаз его стал еще более свирепым, лицо превратилось в маску презрения, а рука вцепилась в кобуру. Подземелье, судя по всему, совершенно не угнетало барона, а пейзаж, открывавшийся ему по ту сторону лесной заводи, не взывал ни к каким ностальгическим чувствам землянина.

И Штубер вдруг открыл для себя, что по существу перед ним уже стоят особи, зарождающие совершенно новую популяцию человекоподобных, новую цивилизацию. Одной из особенностей их менталитета будет полное пренебрежение к истории и достижениям всех наземных народов, в том числе и германского, их породившего.

– Я предполагал, что встречусь с военным комендантом, а не со странствующим философом. Тем заманчивее погрузиться в философию нашего бытия.

– Погружаться вам, гауптштурмфюрер, придется в пока еще мало приспособленную к нормальной человеческой жизни «СС-Франконию», с бытием в которой следует смиряться с той же аскетической отрешенностью, с какой смиряются с кельей затворника. Вы уверены, что готовы к этому?

– А вы уверены, что к этому готова ваша «СС-Франкония»?

– Наша с вами «СС-Франкония», – сурово уточнил бригаденфюрер, делая ударение на слове «наша», и только теперь взяв у адъютанта свою генеральскую, с непомерно высокой тульей, фуражку, победно водрузил ее на увядающую желтизну своего черепа. – Но суть не в тонкостях дипломатии. Сейчас мы должны спросить себя, готова ли к этому Германия. А то ведь когда речь заходит о деньгах, оборудовании и рабочей силе, многие здесь, наверху, предпочитают делать вид, будто понятия не имеют, о каком грандиозном проекте фюрера идет речь. И потом, не так уж много находится воинов СС, готовых заживо погребать себя в штольнях «Регенвурмлагеря». Но их приходится принуждать, жестко и жестоко принуждать. Это обстоятельство вас как «психолога войны» не интригует?

Снисходительно ухмыльнувшись в ответ, Штубер дал понять, что в мире существуют вещи, способные заинтриговать его с куда большей силой, нежели упрямое желание воинов СС уходить в землю после гибели, а не задолго до нее, и перевел взгляд на терпеливо дожидавшегося своего часа Отшельника.

– Перед вами, господин бригаденфюрер, редкий экземпляр человека не только подготовленного к загробности существования «СС-Франконии», но и стремящегося к ней.

– Вот как?! – Фон Риттер с нескрываемым интересом осмотрел гигантскую, облаченную в довольно странное, полувоенного покроя, обмундирование, фигуру Ореста Гордаша…

Ни германского, ни советского мундира, способного охватить его мощные, безмерные телеса, под рукой у Штубера не оказалось, и он приказал портным из ближайшего лагеря военнопленных в течение одной ночи перед вылетом сотворить «нечто достойное самого этого «скульптора-христосотворителя». А уж они постарались. И не беда, что наряд Гордаша представлял собой нечто усредненное между советской гимнастеркой, германским френчем и русской косовороткой, накладные карманы на которой поражали своими размерами и неуклюжестью.

Увлекшись созерцанием этого экземпляра новоявленного поселенца, фон Риттер даже обошел вокруг него, высоко задрав голову, не отводя взгляда и настороженно, словно карлик, наткнувшийся на идола-великана, подступаясь к нему.

– Но ведь он не ариец! – с явным сожалением упрекнул бригаденфюрер СС Штубера.

– И, понятное дело, не принадлежит к ордену СС. Но обладает удивительной способностью сотворять «распятия» и… возводить виселицы.

Услышав о виселицах, фон Риттер вновь, теперь уже с опасливым уважением, словно на палача, взглянул на Отшельника.

– Ну, виселицы нам вряд ли понадобятся. Обходимся с помощью крематория, а вот что касается «распятий»… То именно ими вам и придется заняться, господин гауптштурмфюрер, «величайший из психологов войны», как – или приблизительно так – представил вас Отто Скорцени. Но для начала познакомитесь с унтерштурмфюрером Крайзом.

– Фризским Чудовищем? В общих чертах мы уже…

– Только пройдя через знакомство с этим исчадием «Регенвурмлагеря», – перебил его бригаденфюрер, – вы поймете, какую цивилизацию мы здесь, – ткнул пальцем в сторону входного люка, – пытаемся зарождать.

– Ну, относительно зарождения цивилизации у меня возникла более оригинальная идея.

– Все идеи, которые зарождаются в подземельях этого секретного лагеря СС, представляются там, наверху, более чем оригинальными, но слишком уж странными.

– Кстати, пока мы окончательно не осели в подземельях «Регенвурмлагеря»… Говорят, где-то рядом есть и довольно большое, удивительной красоты, озеро, с островом посредине, на котором стоит рыбацкая хижина. Убедительно прошу перебросить нас туда.

– С каких пор вас потянуло на красивые лесные озера и охотничьи хижины, Штубер?

– Хочу, чтобы в свободное от «распинательства» время Отшельник создал несколько полотен, связанных с озерными пейзажами. На них уже поступил заказ от одного известного промышленника и столь же известного коллекционера.

– Уж не стальной ли магнат Фридрих Флик решил расщедриться на гонорар вашему художнику?

– Если сочтет, что работы стоят того, – не стал утруждать себя отрицанием барон фон Штубер.

– Солидный коллекционер. С некоторой частью его коллекции мне посчастливилось ознакомиться.

– Заодно покажу эти работы экспертам, которые способны оценить уровень таланта нашего, пока еще непризнанного, гения.

– В таком случае, – молвил фон Риттер, демонстрируя свое желание вновь исчезнуть в подземелье, – мой адъютант обеспечит машину, которая доставит вас к Озеру Крестоносцев, как называет его один из местных краеведов.