Читать книгу Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том I - Борис Алексин - Страница 3

Началась война с Германией, превратившаяся вскоре в Первую мировую войну. Однако семьи Петра Яковлевича Пашкевича она не коснулась, сыновья его были еще молоды, а сам он, хотя и имел возраст, подлежащий мобилизации, но так как в свое время действительную службу не проходил и содержал большую семью, то мобилизован не был.

Из всех братьев Пашкевичей был призван только младший, Леонтий, да и тот, благодаря имевшимся у него связям, на фронт не попал, а остался служить где-то во Владивостоке.

С первых дней войны в армию был призван старший сын Михаила Яковлевича.

– Гавриил, или, как его звали в семье, Гаврик. К 1914 году он закончил Владивостокскую гимназию и поэтому с началом войны был зачислен в школу прапорщиков. В 1915 году он ее окончил и уехал на театр военных действий куда-то в Румынию.

Василий Пашкевич, хотя и не был особенно дружен со своим двоюродным братом, однако, находясь под воздействием того ура-патриотического настроения, которое господствовало в Коммерческом училище, в кругах, окружавших его, остро завидовал Гаврику, уехавшему на фронт. И, может быть, именно под влиянием этого, а может быть, под воздействием патриотической пропаганды одного из своих дядей – Ивана, вместе с одним из одноклассников решил бежать в действующую армию.

Они бросили учение и, имея немного скопленных денег, уехали в Центральную Россию, чтобы поступить в армию.

Со свойственной молодым людям романтичностью, свой побег они обставили таинственными деталями. В частности, свою форменную одежду (ученики коммерческого училища носили специальную форму) они оставили возле колодца того дома, где Вася жил на квартире, пытаясь создать видимость трагической гибели. Но о приготовлениях к побегу знали многие товарищи беглецов и поэтому их тайна быстро раскрылась.

Надо сказать, что в то время среди гимназистов, реалистов, некоторой части студентов и других училищ, таких 14-18-летних патриотов, стремившихся «спасти Россию от германских тевтонов», было немало. Большинство из них – выходцы из помещичьих, дворянских семей интеллигентов, но встречались и дети крестьян.

Как правило, всех таких беглецов полиция задерживала на ближайшей же железнодорожной станции, или, во всяком случае, в пределах губернского города.

Васе и его приятелю «повезло», они сумели-таки добраться до действующей армии, и, так как им уже исполнилось по 18 лет, а по виду, благодаря хорошему росту и крепкому сложению, можно было дать и больше, их зачислили добровольцами и около года они провели в окопах где-то в Галиции, служа рядовыми солдатами. В 1916 году, когда товарища Васи ранили, а он отличился в одном из боев, командование части, установив, что он заканчивал коммерческое училище, направило его в одну из школ прапорщиков.

Ранее мы уже упоминали, когда рассказывали про Якова Матвеевича Алешкина, что в 1916 году нехватка младших офицерских кадров в действующей армии была так велика, что царское правительство готово было делать офицерами не только крестьян, но даже грамотных рабочих.

Поэтому направление в школу, а в последующем и выпуск прапорщиком крестьянского сына Василия Петровича Пашкевича было вполне объяснимо.

Однако сам Василий, побыв год в действующей армии и испытав на собственном опыте тяготы солдатской жизни, быстро смывшие с него весь ложный патриотический угар, толкнувший его на фронт, был уже сыт войной. Направление в школу прапорщиков воспринято им было с удовольствием, во-первых, потому что он получал передышку от окопов, а во-вторых, потому что он понимал – выйдя прапорщиком, он будет уже избавлен от многих трудных, если не сказать непосильных, обязанностей рядового солдата.

Учился он в школе прилежно и при своих хороших способностях окончил ее с отличием.

В начале 1917 года Василий Пашкевич был выпущен из школы и получил назначение в часть. По прибытии в полк в одном из первых же боев, в котором участвовал Василий, немцы применили газы, он вместе с тысячью других получил отравление и был направлен на излечение в госпиталь, размещенный в имении какой-то польской помещицы.

Здесь его и застали сперва Февральская, а затем и Октябрьская революции.

Вскоре начался окончательный распад царской армии и затем и официальная ее демобилизация. Учитывая ранения и тяжелое газовое отравление, прапорщика Пашкевича не взяли добровольцем в организуемую Красную армию. Весной 1918 года он получил возможность вернуться домой.

Молодой польке, хозяйке того имения, где был развернут госпиталь, пришелся по душе юный, красивый и статный российский офицер, и, вероятно, было немало пролито слез при расставании. Ее уговоры остаться с ней на Пашкевича не подействовали: стремление вернуться к семье и увидеть свои родные Приморские сопки, победило. Нагруженный в дорогу различными, главным образом продуктовыми подарками, летом 1918 года Василий приехал в родное Шкотово.

Бегство на фронт Василия нанесло тяжелый удар семье Пашкевичей. Горестно переживала поступок старшего сына Акулина Георгиевна. Она не понимала сущности и необходимости этой войны. Какой-то неизвестный ей «германец» был так далеко от её Шкотово, что она даже представить его себе не могла. Не понимала она и того, как мог ее Вася, такой разумный и толковый мальчик, вдруг, очертя голову, отправиться за тридевять земель, чтобы там неизвестно за что и для чего, может быть, сложить свою молодую голову.

Обижало ее и то, что ведь Васе было отдано всеми членами семьи и прежде всего ею самой все, что было можно, чтобы он получил образование и стал «человеком». Вся семья считала, что выучившись, Василий будет поддержкой, опорой многочисленной семьи, а он вдруг одним ударом все разрушил.

Конечно, как всякая мать, она старалась найти Васе какое-нибудь оправдание, и оно нашлось: братья ее мужа Михаил, Леонтий и в особенности Иван не скрывали своей радости и гордости, когда пришло первое письмо от Василия, извещавшее, что он уже на фронте и участвует в боях. Иван, к великому огорчению и неудовольствию Акулины Георгиевны, прямо возликовал, когда узнал, что племянник сражается за «веру царя и отечество».

Когда же пришло известие о том, что Василий окончил школу прапорщиков и стал офицером, тут уже не только его дядья, но и вся родня поздравляла и Петра Яковлевича, и Акулину Георгиевну с этим большим и радостным событием. Если Петр относился к этим поздравлениям благодушно и даже не преминул по этому случаю устроить очередной запой, то Акулина Георгиевна, хотя и гордилась успехами своего сына, в душе никакой радости от этого не испытывала. Настоящая радость в глазах матери вспыхнула лишь тогда, когда в июне 1918 года в дверях ее скромного дома, неожиданно появился старший, и, что греха таить, любимый сын. Он возмужал, как будто еще вырос, но после тяжелой болезни, вызванной отравлением, а затем не менее трудной длинной дороги, выглядел очень плохо.

Радость от его возвращения была так велика, что с губ матери не сорвалось ни одного слова упрека своему блудному сыну, принесшего своим бегством на фронт всей семье, а ей в особенности такое большое огорчение. Эта радость омрачалась только тем, что сын выглядел очень плохо, и это вызывало по ночам никем не видимые ее слезы.

Однако теперь он был дома, и она надеялась своей заботой и домашними средствами быстро поправить его здоровье. Все его сестренки, еще многого не понимавшие, боготворили своего старшего «самого умного, самого ученого и самого красивого» брата и гордились им. Ведь он вернулся с войны в форме офицера и даже с георгиевской медалью на груди.

А на Дальнем Востоке за эти годы, как известно, произошел ряд немаловажных событий.

В ноябре 1917 года во Владивостоке, на Сучане и окружающих их селах, в том числе и Шкотово, образовалась советская власть.

Были организованы Советы депутатов рабочих, солдат и крестьян, а через две недели 12 декабря 1917 года cоветская власть организовалась и в Хабаровске.

Отразились эти изменения и на семье Петра Яковлевича Пашкевича. Почти сразу же после организации советской власти, его младший сын Андрей был призван на флот, назначен матросом на сторожевой корабль, базировавшийся в гавани Русского острова и курсировавший по заливу Петра Великого. На сторожевик

№ 7, на котором служил Андрей, была возложена почетная миссия: он должен был доставить в различные пункты Приморского побережья, Охотского моря и Камчатки представителей новой власти. Для охраны этих людей на корабль погрузили небольшой отряд красногвардейцев. Путешествие корабля заняло много времени. Осенне-зимне-весенний период для плавания по Татарскому проливу и Охотскому морю очень неблагоприятен. Стремление как можно быстрее утвердить советскую власть по всему побережью Дальнего Востока было понятно, поэтому, несмотря на тяжесть плавания, рейс корабля № 7 не прекращался.

После многих остановок в пути: на острове Путятин, в бухте Находка, в бухте Ольга, в так называемой Императорской гавани, сразу же переименованной в Советскую гавань, в бухте Датта и многих других корабль, наконец, достиг Петропавловска-на-Камчатке и установил советскую власть и там. Это было 11 февраля 1918 года.

Произведя необходимый текущий ремонт, пополнение водой, топливом, необходимыми продовольственными запасами, высадив перед этим в Петропавловске уполномоченных комиссаров Советской Чукотки, куда они должны были добираться по суше, сторожевик отправился в обратный путь. В это время его настиг тяжелей шторм и лишь 18 марта 1918 года он достиг Александровска-на-Сахалине, где в этот же день и было провозглашено образование советской власти.

Надо сказать, что организация новой, советской власти почти во всех местах, где побывал сторожевик № 7, произошла бескровно, и красногвардейскому отряду применять оружие не пришлось. В маленьких населенных пунктах к перемене власти отнеслись безразлично, они пока еще не представляли себе, какие коренные изменения в их жизнь может внести эта новая власть. В более крупных городах рабочие, составлявшие большинство населения, уже были подготовлены к приходу советской власти, а кое-кто из ее противников заблаговременно удрал, поэтому и там перевороты происходили, как правило, бескровно.

Задержавшись в г. Александровске до очистки Татарского пролива ото льда, то есть до июля 1918 года, корабль с красногвардейским отрядом отправился в обратный путь к Владивостоку. Зайдя в Советскую гавань, где еще пока была советская власть, команда судна и красногвардейский отряд узнали, что во Владивостоке высадились японские, американские, английские и французские войска, якобы для защиты чехословацкого корпуса, поднявшего вооруженное восстание против советской власти в России и захватившего всю Транссибирскую железную дорогу. Все крупные железнодорожные станции на этой магистрали, города и села, захваченные восставшими, были отданы в руки многочисленным контрреволюционным белогвардейским правительствам, а представители советской власти ликвидированы. Организовалось такое правительство и во Владивостоке во главе с генералом Розановым и другими. Оставшиеся представители советской власти и партии большевиков вынуждены были уйти в подполье и в партизаны.

Команде сторожевика № 7, также как и красногвардейскому отряду, от белогвардейского правительства ничего хорошего ждать не приходилось, поэтому большинство матросов и рабочих машинной команды решило во Владивосток не возвращаться, а остаться в распоряжении местного Совета. Вместе со всеми остался и Андрей Пашкевич. Этот корабль до середины 1920 года совершал рейсы по северному побережью Приморья, служа связью действовавшим там партизанским отрядам и только после повторного выступления японцев в апреле 1920 года и посылки ими в район Татарского пролива специального миноносца, сторожевик

№ 7, последний раз пришвартовавшись к пирсу в Совгавани, был покинут своей командой.

Между тем высадившиеся во Владивостоке войска Америки, Японии и других стран, успели проникнуть в близлежащие от города населенные пункты, в том числе и в село Шкотово. Там обосновались японские и американские гарнизоны, а под их защитой, вернувшей старые царские порядки, начали свои бандитские действия и представители белогвардейских генералов, обосновавшихся во Владивостоке. Правда, действия этих белобандитских вояк были малоэффективны: они не знали местности, боялись отрываться от линии железной дороги и потому партизанские отряды, организовавшиеся из рабочих Сучана и Кангауза, а также и крестьян местных сел, держали под своим контролем большую часть Шкотовской волости. Мы забыли сказать, что сначала 1900-х годов Шкотово уже стало волостным селом.

Только одна группа белобандитов, возглавляемая сыном Михаила Пашкевича, Гавриком, который отлично знал все окружающие леса и сопки, принесла партизанам немало вреда и бед. Сам Гавриил Пашкевич отличался большой жестокостью и от его бандитов погибли десятки партизан и членов их семей. Было сожжено немало изб и продуктов продовольствия. Немудрено поэтому, что фамилия офицера Пашкевича была на особой заметке у партизан, попытки нападения на бандитствующего головореза совершались не раз. Все это, в конце концов, заставило Михаила Пашкевича настоять на том, чтобы его сын Гавриил убрался во Владивосток и пока в районе Шкотово не показывался. Гаврик и сам, боясь ответственности за совершенные им злодеяния, был не прочь удрать из Шкотова.

Семья же Петра Пашкевича, вновь пополнившаяся молодым работником, продолжала заниматься земледелием и рыболовством. В домашних условиях Василий быстро окреп и поправился. Он еще на фронте успел познакомиться с солдатами, настроенными революционно, даже большевиками, и ни в какую белую армию, несмотря на многочисленные приказы и призывы, беспрестанно сменявшихся правителей Дальнего Востока, пользуясь имеющимися у него документами о ранении и отравление газами, не шел. Но не пошел он и к партизанам.

Так прошел год. В течение этого года сведений о втором сыне Пашкевичей, Андрее, не было. Доходили слухи, что корабль, на котором он служил, находится гдето в районе северного побережья, но что он там делает и долго ли еще пробудет, никто толком не знал. Ведь это были только слухи.

Однако, за этот год в Советской России, в Сибири и на Дальнем Востоке произошел ряд существенных изменений. Несмотря на поддержку чехословацкого корпуса интервентами, он был разбит и его незадачливые генералы с остатками своего войска устремились во Владивосток, чтобы на судах интервентов покинуть Россию. Вместе с ними ушли из Владивостока так и не покидавшие пределов города французы, англичане и итальянцы. На Дальнем Востоке остались лишь войска американцев и японцев, державших свои гарнизоны в населенных пунктах Приморья. Как мы уже упоминали, находились такие гарнизоны и в Шкотове. Может быть, одновременное пребывание на Дальнем Востоке войск двух таких империалистических акул, какими были США и Япония, принесло известную пользу краю. Дело в том, что обе эти конкурирующие капиталистические страны чрезвычайно опасались того, как бы войска конкурента не сумели приобрести большего влияния на оккупированной территории, чем его собственная. Поэтому стоило только японцами начать проявлять большую активность в помощи различным атаманам и правителям, как представители Америки начинали им мешать и наоборот. Так вот и «дрались» интервенты из-за Дальнего Востока, как собаки из-за лакомой кости. Глядели на нее, ворчали, а схватить ни одна не решалась, боясь нападения на себя в этот момент другой.

Тем не менее и они, и представители Антанты организовали поход против Советской России. На этот раз его возглавил «верховный правитель», наделенный диктаторскими правами, – адмирал Колчак. Собрав остатки чехословацкого корпуса, захватив значительную часть русского золота, хранившегося в банках Сибири, произведя поголовную мобилизацию населения Сибири и части Дальнего Востока, получив за золото от интервентов огромное количество вооружения, боеприпасов и снаряжения, Колчак сумел дойти до Урала и местами выйти к Волге.

Его успехи позволили окрепнуть белогвардейцам Дальнего Востока, всякого рода мелким правителям и атаманам: Семенову, Калмыкову, Пепеляеву, Розанову и другим. Все они, чиня зверские расправы над большевиками-подпольщиками, попавшими в их руки партизанами и просто местным населением, пытались выжечь каленым железом «красную заразу». Но это им удавалось плохо. Наряду с победами Колчака количество партизан, влияние их на население и, главным образом на крестьян, все более и более увеличивалось. На Дальнем Востоке к этому времени под контролем партизан находилось почти все северное побережье, да и в районе села Шкотово белобандиты могли находиться только там, где стояли гарнизоны США и Японии.

В этот период времени, по мудрому указанию ЦК РКП(б) и советского правительства, всем партизанским отрядам было категорически запрещено вступать в боевые действия с войсками интервентов, чтобы лишить последних повода расширения интервенции.

Партизаны нападали и безнаказанно уничтожали только русских белогвардейцев, осмеливавшихся отправляться с карательной целью в какое-нибудь село, более или менее удаленное от Владивостока, Шкотова или Сучана. Да и в этом случае они стремились уничтожить в таком белобандитском отряде, прежде всего, командиров-офицеров, зная, что насильно мобилизованные в белую армию солдаты, после потери офицеров или обратятся в бегство, или сдадутся в плен, а в некоторых случаях и присоединятся к партизанам.

Больше года Василий Пашкевич мирно трудился в своем крестьянском хозяйстве и не чаял, какая беда скоро разразится над его головой. Семье с появлением в доме молодого мужчины жить стало легче. Акулина Георгиевна, глядя на своего крепнувшего с каждым днем Васю, жалела только о том, что тот категорически отказывался жениться, хотя невест в Шкотове было полно. Может быть, крепко запала ему в душу черноокая полячка, провожавшая его в Галиции, а, может быть, он предчувствовал свою близкую трагическую кончину, но так или иначе, он жениться категорически отказывался.

До сих пор от всяких мобилизаций Василию Пашкевичу удавалось отделываться. В начале октября 1919 года в дом Пашкевичей неожиданно явился белый офицер в сопровождении солдата, и не застав дома Василия, который был в это время где-то в лесу, остался его дожидаться, а поздней ночью, когда Василий вернулся из леса с дровами, этот офицер объявил ему, что он мобилизован. Не принимая во внимание никакие медицинские документы и справки, пришедший увел Пашкевича в казарму, где размещался этот белобандитский отряд.

На следующий день Вася уже в офицерской форме зашел домой и сообщил, что вскоре он должен будет выехать с белыми солдатами в район села Новороссия, чтобы отобрать оружие, имевшееся у крестьян, а в случае сопротивления сразиться с партизанами.

Прощаясь с матерью, он шепнул ей, что воевать против своих он не будет и постарается при первом же удобном случае перейти к партизанам. Сказал он также, что его внезапная мобилизация произошла не случайно, а по доносу кого-то из шкотовских жителей, причем он намекнул, что, по всей вероятности, тут дело не обошлось и без родного дядюшки Михаила.

А последний ходил по селу туча тучей. Зверства его сына были известны жителям Шкотова и вызывали справедливое негодование и презрение у многих. Эти чувства невольно переносились и на ближайших родственников Гавриила и, прежде всего, на его отца.

В свою очередь, Михаил Пашкевич, встречая укоризненные, а иногда и просто ненавидящие взгляды, бросаемые на него односельчанами, многие из которых в свое время работали на него, отвечал им злобой и ненавистью. Злило его также и то, что его сын Гаврик должен сидеть где-то во Владивостоке, боясь высунуть нос из города, в то время как сын его брата, такой же офицер, живет дома около родителей и спокойно занимается своим хозяйством.

Так что вполне вероятно, что мобилизация Василия Пашкевича произошла не без участия его дядюшки.

Еще более странным явилось быстрое распространение слухов, которые немедленно пошли по Шкотову и, вероятно, в этот же день достигли ближайших партизанских отрядов.

Слухи эти заключались в том, что в самые ближайшие дни из Шкотово в Новороссию отправится белогвардейский карательный отряд во главе с офицером Пашкевичем.

Партизаны знали одного Пашкевича – белобандита Гавриила, сына Михаила. Помня его зверства, они решили устроить засаду и уничтожить ненавистного бандита.

Когда через день два десятка солдат-кавалеристов под командованием Василия Пашкевича и еще одного прапорщика спокойно ехали по дороге в Новороссию, на одном заросшим густыми кустами повороте дороги их подстерегла партизанская группа. Раздавшимися из к устов первыми же выстрелами был убит Василий Пашкевич и второй офицер. Солдаты, подхватив тела своих командиров, даже не пытаясь отстреливаться, во всю прыть поскакали обратно в Шкотово.

Трудно описать горе семьи Пашкевичей и особенно матери, так неожиданно и безвременно потерявшей своего старшего сына, будущую надежду и опору ее семьи. Но, как ни странно, ни у нее, да, пожалуй, ни у кого-либо другого из членов ее семьи, несмотря на такую тяжелую потерю, не возникло чувства ненависти и злобы к убившим Васю партизанам. Она верила, что это нелепая смерть ее сына – результат роковой ошибки и виноваты в этой ошибке, прежде всего те белобандиты, которые вырвали его из дома, оторвали от мирного крестьянского труда и заставили надеть эту проклятую офицерскую форму.

Между прочим, вскоре это и подтвердилось…

Еще с осени 1919 года войска Колчака начали терпеть поражение за поражением. Красная армия наступала, освобождая на Урале, а затем и в Сибири, город за городом. Одновременно ширилось и росло партизанское движение. К этому времени на Дальнем Востоке уже действовала целая партизанская армия. Общая численность Дальневосточных партизан превысила 150 тысяч человек. Увеличились и окрепли партизанские отряды Сучанского и Шкотовского районов. Белобандиты теперь уже не отваживались оставаться в Шкотове и увели свои подразделения во Владивосток.

В Шкотово вступили партизаны. Торжественно, радостно встретило их население села.

Японские и американские войска, многократно заявлявшие о своем нейтралитете (хотя на самом деле они беззастенчиво всячески помогали белогвардейцам), не решались на вооруженные нападения на отряды партизан, поэтому в казармах Шкотовского гарнизона создалось странное сожительство. Одну из казарм занимали американские солдаты, другую японские, а третью большой партизанский отряд.

Власть в Шкотове за все это время не менялась ни разу. Правильнее сказать, безвластие, воцарившееся после ноября 1917 года, так и продолжало существовать. Шкотово было волостным селом с волостным правлением и волостным старшиной. Установившаяся в ноябре 1917 года во Владивостоке советская власть была кратковременной, поменять волостное начальство не успела, так оно и продолжало держаться, впрочем, почти не проявляя своей власти.

Такое странное положение создалось не только в Шкотово, но и в других селах, и даже самом Владивостоке. Наряду со штабами оккупационных войск США и Японии, а также и белогвардейцев, на той же самой Светланской улице помещался и штаб партизанских войск Приморья.

Прибытие партизан в Шкотово совпало с 40-дневным сроком после смерти Василия Пашкевича. По обычаям православной церкви сороковой день поминовения усопшего отмечается панихидой и угощением ближайших родственников и знакомых. На эти поминки явились несколько партизан и их командиров. Они, выразив свое соболезнование семье Петра Пашкевича по поводу гибели его сына, одновременно рассказали, что им было заранее сообщено о выходе отряда белых во главе с офицером Пашкевичем. Они предполагали, что этот офицер – Гавриил Михайлович Пашкевич и поэтому устроили засаду. На Василия Пашкевича они нападать бы не стали, а вступив с ним в переговоры, может быть, привлекли бы его на свою сторону.

Между тем время шло. В феврале 1920 года стало известно, что войска Колчака окончательно разбиты Красной армией, а сам он расстрелян в Иркутске. Это упрочило положение партизан, тем более что после ликвидации Колчака американское правительство под давлением своего народа вынуждено было войска с Дальнего Востока вывести.

Таким образом, к весне 1920 года на Дальнем Востоке России из интервентов остались одни японцы. Под их прикрытием и при их поддержке продолжали формироваться различные правительства во главе с генералами и атаманами. Эти правительства иногда существовали всего несколько дней, а затем сменялись новыми. Еще в конце 1919 года ЦК РКП(б), по предложению В. И. Ленина, приняло решение создать на Дальнем Востоке буферное государство, которое помогло бы, постепенно освободившись от интервентов и белогвардейцев, сделать Дальний Восток советским.

Сама Советская Россия, ведя в это время войну с панской Польшей и белогвардейцами Врангеля, ввязываться в войну с Японией не могла, поэтому 6 апреля 1920 года такая Республика была провозглашена.

В состав Дальневосточной Республики вошли области: Забайкальская, Амурская, Приморская, Сахалинская и Камчатская. Центром ДВР временно был избран сперва Верхнеудинск, а после изгнания банд атамана Семенова город Чита.

Поскольку в состав правительства ДВР, избранного на учредительном собрании, созванном в апреле 1920 года в Верхнеудинске, вошли представители не только большевиков, но и других партий, было объявлено, что ДВР является республикой буржуазно-демократической, а созданная в ней из партизанских отрядов армия – народно-революционной, у иностранных государств, в том числе и у Японии, не стало основания для поддержки белогвардейских генералов, организовывавших один за другим свои правительства.

Однако японские империалисты сделали еще одну попытку разгромить вновь созданную ДВР и ее вооруженные силы.

В ночь с 5 на 6 апреля 1920 года во всех населенных пунктах, где находились совместно японские войска и партизаны, японцы вероломно напали на партизан. Пользуясь внезапностью, они сумели причинить партизанам немалый урон. Кроме того, они захватили Владивостокский партизанский штаб, возглавлявшийся видными революционерами-большевиками: Лазо С. Г., Луцким А. И., Сибирцевым В. М и Цапко А. Т.

Такое выступление произошло и в селе Шкотово.

Вечером 5 апреля, по случаю праздника Пасхи партизаны устроили вечер, на который пригласили, кроме жителей села, и японских солдат. Глубокой ночью, когда партизаны спали беспечным сном, японцы ворвались в их казармы и начали дикую резню. Партизаны, не понимая со сна, что случилось, выскакивали на улицу в одном белье и падали, сраженные пулями интервентов. В этой бойне погибло более половины партизан, стоявших в Шкотово. Спастись удалось немногим: некоторые убежали в сопки, другие разбежались по селу и прятались в домах местных жителей.

Большинство жителей села Шкотово еще ночью, услышав стрельбу, крики раненых и дикие вопли японцев, поняли, что японцы напали на партизан и, не дожидаясь, пока японцы в поисках бежавших от расправы партизан и «бурсуиков», явятся в село, запрягли телеги, оседлали лошадей и, похватав ребятишек, а также кое-что наиболее ценное из имущества, еще до рассвета умчались в ближайшие сопки.

Утром с восходом солнца японские солдаты и сопровождавшие их полицейские, предатели, большей частью из корейцев, бросились вылавливать и выискивать беглецов. Но большинству из бежавших от побоища в казарме удалось скрыться. С теми же, кого японцам все-таки удалось поймать, они расправились самым зверским способом, надругавшись даже над трупами убитых. В числе погибших был двоюродный брат Акулины Георгиевны – Семен Калягин. Он был горбат, японцы ему разрубили горб и вырубили из туловища голову. Многие трупы были изуродованы штыками до неузнаваемости. У всех убитых и даже еще живых тяжелораненых партизан японские солдаты отрезали уши. Вероятно, они учинили бы и еще более жестокую расправу над не сумевшими бежать жителями Шкотово и еще более надругались бы над трупами погибших, но убежавшие партизаны, а также и жители села донесли вести о вероломном нападении японцев в Шкотово до партизанских отрядов, находившихся поблизости. Эти отряды, размещенные в мелких селениях, где японских гарнизонов не было, соединились и быстро двинулись в Шкотово. Японцы натиска партизан не выдержали и, погрузившись на поезд, удрали во Владивосток. Больше они в Шкотово не возвращались.

В течение последующих 3–4 дней партизаны и вернувшиеся жители Шкотово подбирали трупы погибших по склонам и кустам гарнизонной сопки и хоронили их в братской могиле, выкопанной в центре сельского кладбища. Удалось найти и спасти несколько человек раненых. Разгром отряда в Шкотово нанес ощутимые потери партизанам Сучанского и Шкотовского районов, но в то же время пополнил их ряды многими добровольцами-крестьянами, возмущенными вероломством и зверством японцев.

Всю весну и начало лета 1920 года, японские войска безуспешно пытались сломить сопротивление партизан в ДВР, не помогли им и такие приспешники, как атаман Семенов и другие.

В июле 1920 года Япония вынуждена была заключить с ДВР перемирие, по которому японцы должны были вывести свои войска из Забайкалья, а части народно-революционной армии, опираясь на поддержку РСФСР, немедленно ликвидировали Семеновское белобандитское гнездо. Правительство ДВР переехало в г. Читу.

В Амурской, Хабаровской и Приморских областях ДВР японцы еще продолжали держать свои войска, хотя и сосредоточили их в крупных городах: Благовещенске, Хабаровске, Спасске, Никольск-Уссурийске и, конечно, во Владивостоке.