Читать книгу Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - Борис Алексин - Страница 4

Спустившись во двор, Алешкин довольно быстро нашел команду медиков. Она выделялась среди прочих команд тем, что в нее входили женщины, а также и тем, что в группе этих людей, в большинстве сидевших на чемоданах или даже просто на земле, возвышался высокий рыжеватый человек лет сорока, с крупными чертами лица, выпуклыми глазами и большим мясистым носом. Человек этот был одет в военную гимнастерку с петлицами и шпалой на них, синие галифе и до изумительного блеска начищенные сапоги. Он о чем-то громко и весело рассказывал, и его голос разносился по всему двору. На голове у него была надета потрепанная военная фуражка с околышем какого-то неопределенного цвета.

Борис Яковлевич догадался, что это и есть военврач третьего ранга – Перов.

Он старался сохранить по возможности строевой вид, подошел бодро к этому человеку, поставил чемодан и, протягивая бумажку, отрапортовал:

– Товарищ военврач третьего ранга, старший лейтенант Алешкин прибыл в ваше распоряжение.

Виктор Иванович (так звали Перова) взял бумажку и, обернувшись к группе людей, которым перед этим что-то с жаром рассказывал, сказал:

– Вот видите, как надо к старшему обращаться. Вот что значит строевой командир! Только вот не пойму я, товарищ старший лейтенант, зачем вас в мою команду прислали. Ведь у нас тут медики: врачи, фельдшеры, – пояснил он. – Мне не говорили, что будут и строевые командиры. Наверно, этот Протасов (такова была фамилия капитана, направившего Бориса Яковлевича) опять что-нибудь напутал.

Борис Яковлевич уже открыл было рот, чтобы сказать, что он и есть врач, как вдруг раздался женский голос:

– Боже мой! Да ведь это же Алешкин! Борис Яковлевич, не узнали меня? Я Тая Скворец.

С этими словами с земли из-под дерева поднялась молодая невысокая женщина с большими карими глазами и темными, стрижеными под скобку волосами. Подбежав к Борису Яковлевичу, она схватила его за руку.

– Вот те на! – кривовато усмехнулся Перов. – У нашей Таи везде знакомые!

– Да какой он знакомый, – кричала возбужденно Скворец, – ведь мы с ним пять лет вместе проучились, он все пять лет был старостой первой группы и даже одно время у нас старостой потока был. И никакой он не строевой командир, а врач, такой же, как и мы, только, может быть, лучше. Ведь он институт с отличием окончил, и у нашего хирурга-профессора любимым учеником был.

Она продолжала крепко держать Бориса Яковлевича за рукав и говорила:

– Борис Яковлевич, пойдемте к нам под дерево, я вас сейчас со всеми познакомлю.

Борис Яковлевич, растерянно взглянув на Виктора Ивановича, влекомый молодой женщиной, пошел за ней, и через несколько минут уже сидел в кружке врачей, которых ему представляла Тая.

Сам же он, здороваясь с каждым из вновь представленных людей, старался вспомнить, кто же такая Тая. После некоторых усилий ему это удалось.

Он вспомнил, что Тая училась в седьмой группе вечернего потока, что их было три неразлучные подруги: она, Шевченко и еще одна толстая смешливая девушка. Что они не только по коридорам института ходили, всегда обнявшись втроем, в аудиториях сидели рядышком, но что даже сдавать зачеты и экзамены всегда умудрялись в один день и час. Правда, они отличались знаниями. Шевченко обычно всегда получала отличные отметки, и лишь изредка получала хорошие, да и то по нелюбимым дисциплинам. Только это и помешало ей получить диплом с отличием. Ее подруги, в том числе и Тая Скворец, занимались посредственно, и, пожалуй, поэтому Борис Яковлевич Таю и вспомнил. Помогло воспоминанию и другое обстоятельство. Еще учась на I курсе, Тая Скворец вышла замуж за одного довольно известного в Краснодаре инженера Родимова, и со второго курса стала уже носить двойную фамилию, Скворец-Родимова. Когда она училась на IV курсе, ее постигло несчастье: ее муж, И.Н. Родимов, бывший намного старше ее, умер. В тот год зимой в Краснодаре была большая эпидемия гриппа, Родимов заразился. Грипп осложнился воспалением легких, и через 2 недели после начала заболевания Родимов скончался.

Студентка IV курса Скворец-Родимова осталась молодой вдовой. Что с ней было дальше, Борис Яковлевич не знал. Он помнил, что она на V курсе занималась значительно лучше, чем на предыдущих (видимо, замужество ей мешало учиться), и госэкзамены сдала в числе лучших.

Вот, собственно, и все, что удалось ему вспомнить… Каким образом она очутилась в Нальчике и в этой команде, Борис Яковлевич не представлял.

Тем временем познакомимся с членами команды медиков, с которыми знакомила Тая своего соученика.

О начальнике команды – военвраче 3 ранга В.И. Перове, кроме описания его наружности, сделанной нами ранее, Борис Яковлевич узнал следующее. Перов по профессии дерматолог, работает врачом уже 5 лет. Заведует кожно-венерологическим диспансером в Баксане, звание военврача 3 ранга получил в прошлом году после 45-дневной переподготовки. В армии не служил. Очень завидует строевым командирам и старается на них походить, в этом ему помогает его бравый вид и неплохая выправка. Любит выпить. Эти сведения Борису Яковлевичу доверительно сообщила Тая. Женат, кажется, второй раз, детей нет.

Получив под свое начало команду медиков, к своему начальственному положению еще не приспособился, и то не в меру суров, то уж больно покладист. Ну, да в начальниках он ходит всего вторые сутки. Ведь их собрали вчера и вот уже сутки никуда со двора военкомата не отпускают.

Следующей, с кем познакомился Борис Яковлевич, была довольно пожилая женщина-врач, эпидемиолог из городской эпидемстанции – Дора Игнатьевна Краевская. Она, как выяснилось, была довольно хорошей знакомой, чуть ли не подругой Таи. Муж ее – строевой командир был отправлен из Нальчика куда-то вместе с частью, в которой он служил, чуть ли не в первый день войны. Где он сейчас, она не знает. Писем от него пока нет. Дора Игнатьевна была полной, черноволосой, черноглазой, подвижной женщиной лет 37, с чудесным голосом. Она замечательно пела украинские песни.

Затем Борис Яковлевич познакомился со своим сверстником Николаем Ивановичем Дурковым. Это был тоже выпускник Кубанского мединститута, но окончивший его на 2 года ранее Бориса. Дурков имел в детстве перелом правой стопы, он сросся неправильно. Поэтому он прихрамывал. Он служил хирургом районной больницы в соседнем с Майским районе и производил впечатление тихого и незаметного человека. Таким он впоследствии и оказался.

Он немного заикался, любил играть в шахматы. Он был высок и худ, с длинным неправильным лицом, вытянутым вперед. Про такие лица говорят «лошадиная физиономия», но это не мешало ему быть очень добрым человеком, отличным товарищем и весьма неплохим врачом.

Кроме перечисленных и Бориса Яковлевича, в команде медиков находилось еще 8 человек врачей и два фельдшера, все они следовали в одну дивизию, но впоследствии были назначены в разные подразделения ее, и в жизни Алешкину так более и не встретились, или встречались очень редко.

В.И. Перов, ходивший за справками о положении команды к военкому, сообщил, что вечером они выедут куда-то к Москве, где находится их дивизия. Поедут все вместе в одном вагоне (прямо идущем от Нальчика до Москвы, прицепляемом к скорому Тбилисскому поезду) по одному билету. Что на вокзал пойдут все вместе, что из двора военкомата отлучаться никому не разрешено, и что нужно выбрать группу делегатов, которым следует поручить закупить провизию.

Естественно, что в эту группу желательно выбрать местных, из Нальчика, которые хорошо знают городские магазины и базар, так как еды нужно запасти и на дорогу. Военкомат, хотя и обязан обеспечить нас сухими пайками, но его работники так закрутились, что ни с чем справиться не могут и просили выходить их положения самостоятельно. Для закупок продуктов выделили деньги, – так закончил свое сообщение Перов.

В эту группу были избраны Тая, Дора Игнатьевна и два незнакомых молодых врача в качестве носильщиков, как выразился Перов, на закупку им выделили 2 часа. Тая сказала, что она забежит на свою квартиру, где возьмет сумки под продукты и мешок для хлеба.

«Провиантмейстеры», как их шутя кто-то окрестил, вернулись даже раньше обусловленного срока, они купили колбасы, сыру, рыбных консервов, яиц, сала, хлеба и черного, и белого, печенья, сахару, конфет, огурцов и помидор. Решили продукты не делить, а, возложив обязанность главного снабженца на Краевскую, питаться всем вместе. Так как «делегация» потратила денег значительно больше, чем было отпущено, то разницу собрали между собой и вручили Доре Игнатьевне. Обед прошел оживленно и весело, с шутками и смехом. Перов, недовольный действиями снабженцев, так как, по его мнению, они не принесли самого главного, куда-то сбегал и принес бутылку портвейна. Потягивая вино прямо из горлышка, он быстро сменил гнев на милость. Остальные медики от предлагаемого им угощения отказались и запивали еду холодной водой из находящейся во дворе водопроводной колонки.

Все чувствовали себя как-то немного приподнято, и так как никто не представлял себе, что их ожидает в будущем, вели себя довольно беспечно, как школьники или студенты на каникулах, собравшиеся на какой-то пикник или загородную прогулку, во время которой им будет так же весело и беззаботно, как и сейчас и по окончании которой они вскоре вернутся домой.

Никто из них не предполагал, что война продлится более 4–6 месяцев, никто не сомневался в том, что фашисты будут разбиты, ведь так сказали такие люди, как Сталин и Молотов, ведь так писалось во всех газетах. А все эти люди были воспитанниками того периода времени, когда каждое слово Сталина и его ближайших соратников считалось непреложным законом.

Все были убеждены, что такие знаменитые полководцы, как Ворошилов, Буденный, Тимошенко и другие, своим военным мастерством во много раз превосходят фашистских генералов. Что наше вооружение, наши танки, наши самолеты – лучшие в мире и, безусловно, лучше, мощнее и надежнее фашистских. Все были уверены также и в том, что в нашей стране нет и не может быть шпионов, и что проведенные интенсивные аресты и снятия с постов некоторых военных начальников и многих гражданских лиц, проведенные по приказам Сталина, Берии и их помощников из НКВД, была своевременная и нужная мера, обезопасившая нашу страну от каких-либо неожиданностей изнутри.

И единственное, о чем беспокоились эти люди, было то, что успеют ли они принять активное участие в боевых действиях, придется ли им оказывать помощь раненым, или вот так просидев где-нибудь под Москвой или Смоленском, они и вернутся домой, даже не понюхав пороху. Вот в таком духе примерно и велись разговоры в той команде медиков. С нашей сегодняшней позиции, когда мы уже пережили эту войну, когда мы узнали многое из того, что в то время было неизвестно и гораздо более осведомленным людям, чем наши медики, их мнения, их рассуждения могут показаться смешными и наивными до глупости.

Но что же делать, все было именно так.

После обеда команда медиков разбрелась в отведенном им уголке двора и расположилась небольшими группами. Группа наших знакомых осталась около того большого дерева, где стояли чемоданы, там же поставил чемодан и Борис. После обеда, растянувшись на плаще, В.И. Перов, примостившись головой на пожитки Доры Игнатьевны, слабо захрапел. Она, прислонившись спиной к дереву, тоже подремывала. А Борис Яковлевич, Тая и Николай Иванович тихо разговаривали между собой, вспоминали Краснодар, институт, свою студенческую жизнь, преподавателей и друзей-однокурсников.

Борис рассказывал о своей работе в станице Александровка, о своей семье, о том, как ему тяжело было их оставлять, но что он считает своей священной обязанностью лично оказать посильную помощь в защите Родины, тем более что в прошлом году его специально для этого готовили.

Тут он рассказал о том, что в прошлом, 1940 году, он военкоматом был послан в Москву для усовершенствования по хирургии, что учился у таких прославленных людей, как B.В. Вишневский, С.С. Юдин, Гориневская, Огнев и других, и что, поскольку главным предметом их изучения была военно-полевая хирургия, он надеется применить свои знания на практике с большой пользой для дела.

Оба его слушателя завидовали ему: ни один из них усовершенствования не проходил, а строил свою работу, основываясь на знаниях, полученных в институте. А Тая с грустью сказала, что она вообще не знает, что она будет делать на войне. Хирургию она в свое время учила, но в Нальчике работала в Наркомздраве, в отделе охраны материнства и младенчества, инспектором. Больше занималась канцелярией, да проверкой работы ясель и роддомов, чем настоящей медициной.

По просьбе Николая Ивановича она сказала свое отчество, и, хотя просила называть ее по-прежнему Таей, тот все же с этих пор называл ее только полным именем – Таисией Никифоровной.

Между прочим, она рассказала, что весной этого года снова вышла замуж за одного из работников Наркомздрава Балкарской АССР, врача Арсаского, который тоже призван в армию и только вчера выехал из Нальчика. Где он сейчас находится, она не знает.

Так, за разговорами одних и дремотой и сном других, незаметно прошло время. С крыльца сбежал лейтенант и крикнул:

– Военврач, тов. Перов!

В.И. Перов, которого сильно толкнула Дора Игнатьевна, подскочил, спросонья не совсем соображая, где он находится, но лейтенант его уже заметил, подошел к нему и сказал:

– Военком приказал отправляться на вокзал, поезд идет через час.

В.И. Перов туго подпоясался своим же широким ремнем, расправил гимнастерку, надел фуражку и зычным голосом скомандовал:

– Команда медиков, ста-а-а-новись!

А еще через 2 часа все уже устроились в вагоне, заняв для себя 2 купе. Многие уже умащивались где-то поспать, только Борис Яковлевич себе место не занимал, продолжал сидеть и смотреть в окно.

– Ведь скоро будем проезжать Майское! – думал он, – а вдруг там Катя стоит? Таисия Никифоровна устроилась над Алешкиным и пока сидела внизу, напротив него, и тоже задумчиво смотрела в окно.

Майское проехали уже в темноте, и, кроме нескольких мужчин, освещённых тусклыми фонарями, на перроне никого не было.

Борис вышел в тамбур покурить, когда он вернулся, Тая уже лежала наверху, а его скамейка была раздвинута и на ней был аккуратно разостлан его плащ. В голову ему была положена сумка Таи (у нее, кроме чемодана, была еще и большая сумка). Борис Яковлевич был немного удивлен такой заботливостью, он понял, что ее проявила Тая, и в то же время эта забота была ему приятна. Вскоре улегшись поудобнее, он крепко заснул.

Дорога до Москвы прошла без особых приключений.

На следующий день после отъезда из Нальчика В.И. Перов под великим секретом и торжественно объяснил всей команде, что они следуют в поселок Софрино, расположенный недалеко от Москвы, где и вступят в ряды вновь сформированной 65-й стрелковой дивизии.

Где это Софрино, никто точно не знал, не знал этого и сам Перов.

Всю дорогу, длившуюся около 2 суток, хотя поезд шел с хорошей скоростью и почти не останавливался, Перов усиленно ухаживал за Таей и надоел ей этим ухаживанием до невозможности. Ухаживали за ней и Дора Игнатьевна, и другие члены команды медиков. Держались в стороне лишь Борис да Дурков. Они смотрели в окно на проносящиеся мимо селения, городки, кустарники и перелески и думали.

Борис думал уже о том, что и как ему придется делать на войне. Он, совершенно не представляя, куда его назначат, уже заранее предполагал, как он будет работать в том или ином месте: в батальоне ППМ, или, может быть, даже и в медсанбате. Он вспоминал последние наставления своих учителей, случаи из практики во время работы в Краснодаре в отделении неотложной хирургии, во время дежурств в институтах им. Склифосовского и Вишневского, во время своей недолгой работы в Александровке.

Его мысли, одним словом, были заняты его будущим. Иногда, как бы в тумане, проносились в его мозгу образы дочек и Кати, но вот это казалось ему уже сейчас каким-то очень далеким и прошедшим – главное было впереди.

В этом сказалась его наследственность – стремление всегда осмыслять свои действия в будущем и сосредоточение всех усилий на наилучшее выполнение этих действий.

Ведь такими были и его дед, бабушка и его мать. О чем-то своем, возможно, только, вероятно, в другом плане думал и Дурков.

Оба они молчали, курили папиросу за папиросой и глядели в окно, стараясь увидеть хоть какие-либо следы войны. Видели же пока только одно: на всех станциях, где останавливался поезд, толпилось много военных, одетых в новое летнее обмундирование. На многих оно сидело очень неуклюже и мешковато, сразу видно, что эти люди из запаса. Их вид давал повод к насмешкам со стороны Перова, которые очень злили Бориса. Причем один раз он даже не выдержал и возмущенно сказал:

– Они идут умирать за Родину, а вы над ними издеваетесь!

Его возглас был неожиданным и, видимо, обескуражил Перова, однако тот промолчал и с тех пор свои шуточки над новобранцами прекратил.

Тая и Дора Игнатьевна, спасаясь от назойливых ухаживаний Перова и двух его товарищей, которые, раздобыв на одной из станций вина, находились все время в веселом настроении, присоединились к Борису Яковлевичу и Николаю Ивановичу. Стояли некоторое время с ними у окна, но затем, увлекаемые своими поклонниками, вновь вынуждены были возвратиться в их среду и выслушивать их плоские шуточки и сальные анекдоты. После второй ночи, ранним утром поезд подошел к Казанскому вокзалу города Москвы.

Оставив свою команду посередине огромного зала вокзала, Перов отправился в военную комендатуру, чтобы выяснить, куда следовать дальше.

Группа медиков столпилась в одном из проходов между колоннами, составив в кучу свои чемоданы, сумки и мешки, и с любопытством осматривалась вокруг. Все они, за исключением Перова и Алешкина, были в Москве впервые, и, хотя в этот ранний час (было ведь всего 5 часов утра), на вокзале, заполненном спящими на лавках, на мешках и прямо на полу так называемыми дальними пассажирами, было сравнительно тихо, величина вокзала, огромное количество людей и какой-то сдержанный гул, раздававшийся вокруг, поразили почти всех.

Вокзальная публика удивляла своей пестротой. В разных местах примостились отдельными кучками военные, было много групп, объединившихся, видимо, по тем же причинам, что и наши знакомые, сидевших там и сям на грудах чемоданов, рюкзаков и мешков. Отдельными группами сидели женщины с детьми, многие из них были почти без вещей, спали эти люди тревожно, часто просыпаясь и с испугом оглядываясь по сторонам. Впоследствии медики узнали, что это беженцы из Минска и других городов.

Вокзал еще спал. Все киоски были закрыты, и только в некоторых из них начиналось кое-какое оживление, поднимались из-за прилавков заспанные продавцы и начинали готовиться к работе. В одном из углов зала толпилась небольшая очередь у длинного прилавка с надписью над ним «Буфет». Он, очевидно, работал круглосуточно, и кое-кто из вокзальных обитателей уже спешил утолить свой голод: покупали горячий кофе, чай, какую-то залежалую снедь и хлеб. При виде этой очереди у многих из наших медиков потекли слюни. Дело в том, что продукты, запасенные в Нальчике, кончились еще днем и сейчас голод давал о себе знать. Кое-кто уже собирался было присоединиться к очереди, но Борис, оставленный Перовым за старшего, отлучаться не разрешил.

– Потеряетесь в толпе, а потом ищи вас. Это вам не Нальчик: тут заблудитесь в два счета. Да вот и Виктор Иванович идет! – сказал он.

И действительно, пробираясь среди груд мешков и чемоданов, переступая через спящих, а некоторых просто отодвигая с пути, с противоположного конца зала спешил Виктор Иванович.

Подойдя, он заявил:

– На предписании комендант поставил штампы, что мы прибыли сегодня, и, следовательно, до вечера мы свободны. Софрино, куда нам надлежит ехать, находится по северной дороге, мы перейдем на Ярославский вокзал, это через площадь напротив, оставим там свои вещи и часов до шести вечера можем гулять. Электричкой до Софрино ехать всего сорок минут. К вечеру поспеем. Ну, пошли!

Вокзальная – Комсомольская площадь была пуста, изредка проезжали легковые машины. Таксомоторов не было видно ни одного. Трамваи, видимо, только что начали ходить, и в них было еще мало народу, Наши «вояки» перешли, вопреки всяким правилам, напрямик через площадь. Стоявший посредине площади милиционер покачал головой, однако, ничего не сказал и не задержал нарушителей, очевидно, в эти тревожные дни их бывало столько, что милиционерам просто надоело с ними связываться.

Борис заметил одну странность: у милиционера, помимо его палочки, которой он регулировал движение, и револьвера в кобуре, сбоку висел противогаз, а за плечами на ремне находилась винтовка. Обратил он внимание и на другую странность, хотя ему и не приходилось бродить по Москве в такую рань, все-таки его поразила какая-то особенная, несвойственная Москве тишина.

Раньше, когда он бывал на этой площади, она всегда оглушала каким-то особенным, кажется, присущим только ей шумом и грохотом. Сейчас этого не было. Конечно, гул городской жизни слышался, и он поражал людей, прибывших в Москву впервые, но это был совсем не тот шум и гул, который был свойственен Москве.

Зашли в зал Ярославского вокзала. Там народу было, пожалуй, еще больше, чем в Казанском. Выбрали в одном из уголков небольшое свободное местечко, вновь сложили свои вещи и стали рассуждать о том, что делать дальше.

Перов сказал:

– Ну вот что друзья, мне надо одну родственницу навестить, к пяти часам я вернусь. Гуляйте и вы, где кому хочется, но чтобы в пять часов все были на этом месте. Всего. Пока! – И он ушел.

Борис тоже хотел пойти навестить дядю Митю, но, так как он был единственным, немного знавшим Москву, то поддался на уговоры группы врачей, которые просили его показать им город перед тем, как они уедут на фронт. Отказать в их просьбе было бы просто бессовестно, и он уступил.

Несколько человек от прогулки по Москве отказались, они предпочли посидеть на вокзале и отдохнуть. Им было поручено караулить вещи экскурсантов. Просивших набралось человек пять, среди них были, конечно, и все те, с кем мы уже познакомились.

Экскурсанты начали с поездки на метро. Доехали до площади Маяковского. Оттуда по улице Горького дошли до Кремля, прошлись по Красной площади, постояли около Мавзолея, затем вернулись, позавтракали в каком-то небольшом кафе около Охотного ряда. От Большого театра прошлись по Манежной площади, посмотрели на Москву-реку и порядочно устав, решили пойти в какое-нибудь кино. Удалось достать билеты в кинотеатр «Художественный» на Арбатской площади, смотрели какую-то веселую комедию с участием Жарова и Крючкова, затем пообедали в маленьком ресторанчике около площади Дзержинского и, обнаружив, что времени уже оставалось в обрез, направились на вокзал.

За все время этого путешествия Борис рассказывал своим спутникам все, что знал о той или иной достопримечательности, встреченной на пути. Все, что видели люди, впервые попавшие в Москву, удивляло и восхищало их, и все они были чрезвычайно довольны своим экскурсоводом, как в шутку окрестила Тая Бориса. Они все время держались вместе, и она часто брала его под руку.

Алешкина во время этой прогулки опять-таки поразила не только какая-то неестественная тишина, но и совсем иной облик знакомых улиц. Началось с того, что сразу же по выходе из метро на площади Маяковского им попалась навстречу группа красноармейцев, большую часть их составляли женщины. Они шли куда-то по Садовому кольцу, держась руками за веревки, прикрепленные к колыхавшемуся над ними длинному воздушному шару в виде большой колбасы или сосиски, впоследствии они видели такие же «колбасы» в переулках около улицы Горького и Красной площади. На вопрос, что это такое, один из прохожих, осмотрев наших экскурсантов удивленным и немного подозрительным взглядом, ответил: