Читать книгу Альманах «Русский Гофман – 2019» - Борис Бартфельд - Страница 26

Родилась в 1986 году, поэт, прозаик. Кандидат филологических наук. Печаталась в белорусских журналах и газетах. Активно публикуется в сети, где достаточно известной стала её публикация «Забавная мифология». В 2016 г. вышел на бумаге роман «Аид, любимец Судьбы». С 2017 г. – член Союза писателей Беларуси. Живёт в Могилёве. E-mail: kisel.len@yandex.ru

Печенье для ангела

– Па-а-а-ап! Де-е-е-енюжк-у…

Женщина в пальто цвета полинялого изумруда обернулась на ходу, фыркнула. Современные дети, мол. Мало пороли, много баловали, все им купи, денежку, вот еще!

Андрей стиснул зубы и поволочил дочку за собой – по бесснежному декабрьскому дню, вдоль хмурой и немножко слякотной улицы.

Чадо ныло прилежно: тихонько, без истерики. Зато и жалобно, с плачущими нотками. Так, будто с каждым шагом жизнь вытекает.

– Ну-у… пажалст?

– Давай лучше купим тебе шоколадку, – первая попытка дать взятку провалилась, Андрей вздохнул и попробовал еще раз: – Игрушку. Куклу хочешь? Или книжку. Ты же хотела – большую, мифы там всякие…

– Не… лучше немножечко… денежку, а? Маленькую… Ну, мы же уже совсем прошли… я же себя хорошо вела? Хочешь – я посуду помою?

Дочка умела давать взятки лучше. Настаивать на своем тоже умела лучше. Еще умела сиять просительной голубизной из-под сползшей почти на нос блекло-сиреневой шапочки с единорожком. Осторожно сиять, вкрадчиво. Так, что в голову лезет невольное: «Жена прибьет, если узнает», – а пальцы уже нашаривают в кармане солидного пальто портмоне, ищут мелкую монету, вручают дочке под усталый вздох отца.

– Маме не говори, – сказал Андрей скучно и посмотрел в витрину с огромным желтым плакатом о рождественской распродаже.

Не хотелось смотреть, как Лика несется к этой сто какой-то бродяжке, или бомжихе, или это там вообще мужик, только в немыслимых лохмотьях? Запах – тараканов можно травить, бугристый нос торчит среди патл, руки с обломанными когтями, перегарище.

Занять позицию – не хватало, чтобы ребенок нахватался какой-нибудь венерической заразы, когда будет тянуть монету этому… Анастасия Михайловна с кафедры говорила – люмпирнал. Выразительно. Еще выразительнее – бомж перегарно-переходный, чудище улично, озорно, обло, стозевно и лаяй… какая чушь в голову лезет, в самом деле.

Лика обычно таких и выбирала: пострашнее, погрязнее. Нормальному ребенку такое показать с пяти шагов – ночью не заснет, к папе-маме в постель запросится.

– Все! Дала! – а эта возвращается вприпрыжку. И косые взгляды прохожих нипочем. И слякоть. А с утра еще грустила, говорила: «И Новый год без снега, что ли, будет? Там, наверное, на небе все эти мельницы волшебные поломались».

Какой-то досужий дедушка с военной выправкой углядел-таки в глазах Андрея вселенскую тоску и решил выступить в роли мудрого наставника-прохожего.

– Ты зачем дяденьке деньгу дала? – остановился, нахмурился, затряс пальцем, а сам все мигал Андрею: мол, смотри, как надо! Воспитываю! – Дяденька деньгу пропьет, будет под забором валяться…

Андрей закатил глаза с мукой, потому что уволочь дочку уже не успевал. Лика округлила глаза, привстала на цыпочки и радостным шепотом поведала в лицо дедушке-воспитателю:

– А вдруг дядя – ангел!

«Вопросов к диссертанту больше нет», – иронизировал Андрей, утаскивая щебечущую дочку от онемевшего дедушки. Тот замер – нужно было придержать кренящееся набок остроумие. Еще рот закрыть – открытый в патетическом: «Шо?!»

«Моя дочь бредит ангелами», – сердито сказал на это «шо?!» Андрей. Не старику и не бродяжке. Витринам с распродажами, наверное. Они обещали средство от всего.

Вот бы у них нашлось средство для Лики. От той книжки, притащенной крестной… на Рождество или на Пасху все-таки? От дешевенькой простой книжечки, размалеванной голубыми цветочками и чем-то белокрылым – и от рассказов, в которых на каждом углу можно было встретить это самое, белокрылое и понятно кем посланное со светлыми целями на землю. В облике бродяг и нищих.

Лучше бы подарила Маршака или Чуковского. Или про зверюшек что-нибудь.

В мире Лики теперь по улицам ходят ангелы. Сидят в переходах, клянчат деньги прокуренными голосами. Или нудно тянут просьбы о подаянии у ближайшей церкви. Ангелы шаркают ногами, собирают пустые бутылки возле урн, пишут полуграмотные записки о том, что отстали от поезда, или о каких-то операциях на детях с невероятными болезнями.

Испытывают людей на добро (Андрею всегда казалось, что на зло или на терпение, но Лике виднее, потому что взрослые – они же ничего не понимают). И вот им никто не дает, а маленькая Лика – р-р-раз, и денежку! И ангел тогда увидит, что Лика добрая, и сделает ей что-нибудь такое, ну, неизвестно что, но тоже, наверное, доброе, а может, он даже полетит на небо, и там всем-всем про нее расскажет, а может еще…

– Доча, ну, зачем всем подряд тащить? Ну, вот посмотри, какой страшный… немытый… ну, какой он…?

– Нет, ну а если же все-таки…

– Лика! Отойди от него, кому сказала?! Ну, куда ты понеслась, что это такое? Опять? Никакой он не ангел, это все сказки!

– А ангел тогда другой какой-нибудь, да? Ты мне скажешь, какой? Не-е, мы же не знаем, какой может оказаться.

– Доча. Ангелов не бывает.

– Ничего… Алинка говорит: профессарей не бывает. Живых. Как Анасии Хайловны… А она же есть? Просто Алинка их не видела, а если показать, тогда…

Поздно спохватились. Мысли шли хмурые, слякотные, без единого белого пятна, как день. Ребенок читает, общается со сверстниками, игры выдумывает – и хорошо. Теща – педагог во втором поколении – подхватилась первой: «Что она у вас деньги клянчит? К каждому нищему суется?! У нее что – до сих пор не прошло?!»

Возле перехода притулился какой-то молодой, в потертом пальто с чужого плеча, в черной шапочке. Лика оглянулась, вздохнула, покосилась на отца, но ныть о «денежке» не стала. Засопела носом и сообщила:

– У меня от этой тетки ка-а-а-ашмарная мигрень, – фирменным материнским тоном.

У Андрея от «этой тетки» тоже была мигрень, но с посоветовавшей «тетку» тещей он этим не делился.

Накрашенные ногти в каждый визит мелькали перед глазами, жизнерадостность била такой мощной струей, что в ней хотелось утопиться. Чтобы – навсегда.

И – профессиональная улыбка: «Я обращаюсь к маленькому ребенку, ой, вы уже взрослый, ну, ничего, выслушай меня, взрослый зайчик…»

– Разумеется… интеллигентная семья… удивляет только, что в детском саду не обратили внимания, но наши детские сады… да, конечно, могла держать в себе. Это счастливая случайность, что она держит контакт с другими детьми, но в дальнейшем такие фантазии могут привести… Если учесть стресс при переходе в школу…

Назад дочку уже не волочил. Вел медленно, лениво поглядывал под ноги, потом на витрины в праздничных огоньках. В голове прыгало настоятельное: «…переключать! Вот видите, мы с ней говорили о собачках…»

Купить собаку. Или лучше котенка взять. Почему раньше в голову не пришло? По крайней мере, она не будет еще и кидаться кормить всех облезлых котов: «Ну, а кто там знает, тоже вдруг…»

Еще он должен был давить логикой. И пугать. «Медленно и с педагогическим тактом» пояснять, что если будешь вот так доверчиво всем денежки совать, то какой-нибудь такой прокуренный и небелокрылый тебя обманет, или украдет, потому что «была такая история: девочка тоже ходила, совсем глупая была, давала всем деньги, а один бандит подумал, что она богатая…»

И еще тридцать тысяч всякого должен, потому что это ненормально, когда ребенок не просит себе шоколадку. То есть, просит, но не шоколадку и не себе.

На колокольне храма на перекрестке творилась обычная вечерняя болтанка – раздражающий перезвон, слишком веселый для противного, промозглого, с виду совсем недекабрьского вечера. Этот, в пальто и черной шапочке, так и сидел на верхней ступеньке подземного перехода, скрючившись и прикрывая лицо в изодранных перчатках руками. Спал, наверное. В коробке вон бумажный носовой платок – снабдила чья-то шутливая душа.

Доча не просила денег. Как вышла с потухшим лицом, так и шла рядом – притихшая и какая-то настороженная. Только виновато закосилась на нищего, когда подошли.

Жена прибьет на двоих с тещей, – расслабленно подумал Андрей. А, ладно. Не могу же я ее такую к ним привести.

– Хочешь денежку? – предложил, вытаскивая монетку.

Доча шмыгнула носом, помотала головой.

– Тетка сказала… когда даешь, а они потом на водку тратят… то это только хуже тогда. Получается не добро. Зло получается.

Про собачек они говорили, как же… влажный воздух горько захрустел под зубами.

– Ну, хочешь… вот, бабушка печенья с собой дала, ты есть не стала. Хочешь – дай печенья, его на водку не потратишь.

Печенье было – «7 злаков», с васильками на обертке. «У ребенка должна быть энергетическая подпитка!» – с умным видом вещала теща. Ребенок, правда, подпитки не захотел, зато теперь просветлел с лица и потянулся к пачке.

– Только не знаю, зачем печенье ангелу, – почти весело добавил Андрей. – А маме не скажем? Ну?

– А я знаю, – привстала на цыпочки, заморгала глазами, – а если у них его не делают… или если ты устал такой, сидишь, ну… и вдруг – энергетическая подпитка! Я отнесу?

– Давай, неси, – разрешил великодушно и остался приглядывать в стороне – чтобы успеть, если что. Мало ли, вдруг буйный.

Да нет, тихий оказался. Пробормотал что-то в ответ на Ликино «Ты устал? Да, дядь?» Печенье взял. Еще забормотал, благодарил, наверное.

Назад Лика подошла торжественная и очень, очень задумчивая.

– Очень устал, – сообщила с удовлетворением. – Так и сказал. Ага. Тетка еще говорила, что добро можно иначе делать: ну там, бедные дети тоже есть. И больные всякие, и вообще. Пап, я больше не буду, ладно? Чтобы вам с мамой за меня стыдно не было.

Не знал он, что сказать. Историки – не педагоги, кандидаты наук – не воспитатели. Пробормотал что-то, взял дочку за руку, только на лицо поглядывал, пока шли по переходу: не навредил своей выходкой?

Лика заговорила, когда они уже стали подниматься.

– А к ним мы когда-нибудь пойдем в гости. Однажды. Чтобы нечасто. Он говорит: ты навещай.

– Где навещай? – спросил Андрей машинально. Доча махнула в сторону белого здания, под куполами которого уже умолк трезвон.

– Там. Папа? А откуда он знал, что меня Анжеликой зовут?

Андрей замедлил шаг. Обернулся, крепко держа дочку за руку. Посмотрел через дорогу назад – туда, где виднелся вход в подземку.

На верхней ступени перехода было пусто. Лежала изорванная перчатка. На ней сиротливо расположилось что-то длинное, белое, будто небрежно оброненное лебедем во время прогулки.

– Пап! – задохнулась вдруг Лика, задернула за руку. – Глянь! Ну, глянь же!

Она прыгала и показывала вверх, и он послушно задрал голову.

С черного неба падали белые перья. Величественно скользили между звезд. Бесшумно приближались – пушистые, ласковые, почему-то казалось – улыбающиеся.

Потом осели на воротнике и ресницах крупными снежинками.