Читать книгу Ларец кашмирской бегумы - Борис Батыршин - Страница 9

Из конца в конец рю де Бельвиль была запружена людьми, лошадьми, экипажами. Все двигались в одном направлении – к фабричному зданию. Если бы не шагоход – их «санитарный обоз» безнадёжно застрял бы в этом потоке. А так, повозки с ранеными без помех проследовали за громыхающим гигантом до ворот, мимо людей, испуганно жмущихся к стенам и храпящих, рвущихся из упряжи лошадей.

Двор фабрики походил на бивак: дымились костры, на узлах и свёрнутых шинелях сидели окровавленные мужчины, старики, женщины с детьми. Вдоль стены стояли пушки, и среди них картечница системы Монтиньѝ с толстым латунным кожухом, скрывавшим связку из трёх дюжин ружейных стволов. По углам двора громоздились штабеля разнообразных грузов. К ним то и дело подбегали люди и, подхватив ящик или тюк, устремлялись к настежь распахнутым дверям, ведущим внутрь.

Распоряжались во всём этом хаосе люди с красными повязками на рукавах. Стоило коляскам вкатиться на двор, один из них подбежал и принялся командовать. Появились носилки, раненых, одного за другим, сгрузили и унесли в здание. Из-за обитых железом створок доносились мерное пыхтение и стук, словно там работал большой механизм. Время от времени раздавался треск, словно от мощного электрического разряда, и дверной проём озарялся лиловыми сполохами. Коля хотел приоткрыть дверь и заглянуть внутрь, но Кривошеин не позволил – ухватил чересчур любопытного юнца за портупею и потащил за собой, в глубину двора. Там, над утыканной битыми бутылками кирпичной оградой остывал, исходя струйками смрадного пара, маршьёр.

Оба пилота уже были здесь. Шарло-жестянщик, вооружившись большим разводным ключом, ковырялся в коленном суставе шагохода, Груссе же беседовал с господином, внешность которого резко выделялась на фоне заполнившей фабричный двор толпы. Энергичный, подтянутый, несмотря на почтенный, лет около пятидесяти, возраст. Ясные глаза прячутся за очками в стальной оправе, костистое узкое лицо украшено острой бородкой. В густой каштановой шевелюре ни следа седины – признак живости характера и склонности к оптимизму. Одет незнакомец в длинный, до колен, сюртук, брюки в мелкую полоску, шейный платок поверх ворота сорочки. Завершал гардероб шёлковый цилиндр, с краями, загнутыми верх на американский манер.

– А вот и они! – обрадовался Груссе. – Я же обещал доставить нашего друга в целости и сохранности – вот, прошу!

– Насчёт целости я бы не рискнул утверждать, – привычно отшутился Кривошеин – Нет-нет, ничего страшного, придавило слегка ногу лафетом. А вот что у вас стряслось? Паске ничего толком не объяснил, и я признаться, встревожился…

Похоже это и был тот самый загадочный профессор, к которому так торопился Кривошеин.

– Стряслось, дорогой Алексѝс, ещё как стряслось… – в голосе «профессора» слышались тревожные нотки. – Арно, наш лучший механик, тяжело ранен.

– Арно̀? Ранен? – удивился «студент» – Зачем он в бой-то полез, на подвиги потянуло?

– Да какие, к дьяволу, подвиги? – махнул рукой Шарло-жестянщик. – У второго маршьёра забарахлил нагнетательный насос, а малыш Тьерри, сами знаете, гайку закрутить толком н е может. Ну, Арно насос наладил и сел на место стрелка, заявив, если чёртова железка снова забарахлит, он что-нибудь придумает прямо на месте. Я не хотел его отпускать, но пришлось – нас Фобур дю Темпль срочно требовалась помощь.

– Да, медлить было никак нельзя. – подтвердил Груссе. – Ещё немного, и драгуны из бригады Сисси́ прорвали бы наши заслоны. Арно и Тьерри подоспели в самый последний момент.

Они отогнали драгун, но и сами нарвались на засаду. Версальцы спрятали в переулке две пушки и, как только маршьёр появился из-за угла – расстреляли в упор. Тьерри погиб сразу, но Арно не захотел оставлять его версальцам – вытащил тело и ползком, на себе, оттащил к перекрёстку. Потом вернулся, чтобы взорвать подбитый маршьёр, но, пока возился с запалом, получил две пули, в спину и бедро.

Кривошеин сокрушенно покачал головой.

– Жаль Тьерри, славный был малый… А что Арно, выживет?

– Врач говорит, потерял много крови, но надежда есть.

– Надежда – это, конечно, хорошо… – Шарло-жестянщик закончил возиться с коленным шарниром и теперь ожесточённо оттирал ладони промасленной тряпкой. – Я рад, что у старины Арно есть шанс выкарабкаться, но мы-то остались без механика!

– Верно, заменить его некем. – согласился профессор. – На вас, Алексѝс, только и надеемся. Вы ведь, если я не ошибаюсь, инженер-механик?

– Одно слово, что инженер… – невесело усмехнулся руками Кривошеин. – Скорее уж, студент-недоучка. Но, конечно, сделаю, что смогу.

– Вот и отлично, друг мой! Уверен, вы справитесь. Мсье Груссе, проводите Алексиса, а я пока позабочусь о его друзьях.

И повернулся к Коле:

– Позвольте представиться, молодые люди: профессор Франсуа́ Саразен к вашим услугам!

* * *

Дождь барабанил по дырявому навесу. Ледяные струйки стекали на спину и плечи, сукно кителя и щегольские диагоналевые галифе насквозь пропитались дождевой водой. Но шевелиться было нельзя: девушка пригрелась под мышкой и спала беззвучно и чутко, как котенок.

Когда сумасшедшее напряжение, владевшее им последние часы, слегка отпустило, Коля понял, что выжат, как лимон. Этому поспособствовала обильная порция мясного рагу – Николь принесла его от дымящихся в глубине двора котлов в жестяном солдатском котелке, и они за каких-то пять минут вычистили его до блеска, орудуя одной ложкой на двоих. В сумке нашлась склянка с ромом – после пары глотков ароматного, чрезвычайно крепкого напитка, прапорщик осознал, что не сможет больше сделать и шагу. Они устроились на каких-то ящиках, Коля накинул на спутницу сюртук, дождался, пока она заснет, и принялся приводить в порядок мысли.

Для начала, Кривошеин. Доброжелателен, охотно рассказывает о себе, познакомил с Груссе и Саразеном. Уверяет, что студент – но ведёт себя как офицер и подозрительно хорошо осведомлён в здешних обстоятельствах. Можно ли ему верить? Вопрос…

Далее – Груссе. Соавтор Жюля Верна, видный деятель Коммуны, доверенное лицо профессора. Вот и картинка с «паровым дровосеком», послужившим прообразом маршьёра, найдена именно в его записках! Хотя, кому же знать о шагоходах, как не тому, кт о ими управляет? Но почему об этих машинах ни словом не упоминается ни в одной из книг о Парижской Коммуне, да и где-либо ещё? Огромные, футуристического вида агрегаты никак не могли остаться незамеченными…

А ведь и механическое яйцо нашли в том же сундуке, что и записки Груссе. Выходит, француз имеет прямое отношение к Колиному перемещению в прошлое? Но, скажите на милость, зачем ему это понадобилось?

И напоследок – Саразен. Если верить Лори-Груссе, именно он послужил прообразом героя романа, так же, как созданный им Город Мечты – реальный, не книжный! – стал прообразом выдуманного писателем города Франсевиля. Но зачем Саразен встал на защиту Парижской коммуны? И о каком механизме беспокоился профессор? Не о маршьёре же – с его ремонтом справится и Шарло-жестянщик…

А о чём? Неужели в здании фабрики спрятана машина времени?

Загадки, сплошные загадки…

Коля понял, что запутался. Оставалось одно: принять всё, как свершившийся факт, а объяснение отложить до лучших времен. А пока, приходится сидеть, ежась под дождевыми струями, баюкать задремавшую Николь, слушать далёкую канонаду и гадать: что-то будет дальше?

В здании что-то происходило. Иссяк поток людей, ещё недавно вливавшийся в распахнутые ворота. На смену ритмичному уханью, пришли другие звуки: лязг, удары по железу, визг пилы, вгрызающейся в металл, будто там ремонтировали крупный механизм. Какой? Кривошеин знает, но расскажет ли? А если и расскажет – стоит ли верить его словам? Снова тот же вопрос…

Коля не заметил, как провалился в сон – чёрное, глухое забытье, лишённое сновидений, но оттого не менее тревожное.

Он пришёл в себя от того, что кто-то тряс его за плечо. Николь уже проснулась и сидела рядом, сжавшись под набрякшим влагой сюртуком.

– Прости, дружище, едва вырвался. Устал неимоверно, а дел ещё – конь не валялся…

Кривошеин сильно осунулся, и будто даже стал ниже ростом. Вместо винтовки он опирался на самодельный костыль, но это не очень-то помогало – на ногах он держался с трудом. На предплечье левой руки появилась массивная крага из толстой кожи, скреплённая заклёпками и ременными застёжками. Диковинный аксессуар усеивала россыпь гнутых латунных трубок, окантованных металлом отверстий и разномастных циферблатов в медных и стальных оправах.

С широког о кожаного пояса свисали футляры и подсумки, с отвёртками, плоскогубцами, гаечными ключами и вовсе уж непонятными инструментами. На лбу – кожаный обруч с медным кронштейном, на котором крепилась сложная система линз и маленьких круглых зеркал. Пальцы перепачканы густой смазкой, жирные чёрные пятна на рубашке….

– Как видишь, пребываю в трудах. – усмехнулся Кривошеин, перехватив взгляд соотечественника. – Ничего, к утру, надеюсь, управимся…

Он хотел спросить, с чем он собрался управляться, но вместо этого зашёлся в кашле. Николь протянула ему склянку с ромом. Коля глотнул – живительное тепло побежало по жилам, горячим комом упало в желудок, пробуждая измученный организм к жизни.

– Вот и хорошо, вот и правильно! – одобрительно кивнул «студент». – Дайте-ка и мне, а то, того гляди, свалюсь с ног. Я, собственно, что пришёл: вы бы устроились где-нибудь под крышей, не мокнуть же тут всю ночь? В окрестных домах посмотрите – туда многие ушли, ждут, когда апертьёр снова запустят…

– Какой ещё «апертьёр»? – Прапорщик с трудом стряхнул оцепенение. – Взял манеру говорить загадками… объясни, наконец, что здесь происходит?

– Ты, брат, не кипятись. – Кривошеин примирительно положил руку ему на плечо. – Сейчас совершенно нет времени. Найдите место для отдыха, отоспитесь, а утром, часикам к шести – он бросил взгляд на циферблат часов, встроенных в крагу, – подходите сюда. Утро вечера мудренее, даю слово, сам всё увидишь и поймешь!

Что оставалось Коле? Он затянул ремни портупеи, поправил кобуру, и, подхватив сонную Николь, побрёл прочь с фабричного двора. Завтра так завтра – но когда они снова окажутся здесь, он не позволит Кривошеину отделаться невнятными намёками, вытрясет всю подноготную!

Дождливая тьма погромыхивала пушечными залпами, единственный фонарь едва освещал слепые фасады домов. Над крышами тонко провыла граната, и лопнула, на мгновение осветив улицу оранжевым сполохом. Люди вокруг заголосили, забегали, заплакали дети. Колю вместе со всеми охватила тревога: что это – случайный перелёт, или начало бомбардировки квартала Бельвиль? Утро, конечно, мудренее вечера, но ведь до утра надо ещё дожить…