Читать книгу Шамиль - Борис Брик - Страница 5

Много лет Шамиля ловили

Роты храбрые Пулло

И совсем уж затравили,

Да начальство проспало.

Но решил за дело взяться

Фезе – гордый генерал.

И приметы азиатца

Огласить он приказал:

«Горец выше всех в ауле,

Всех могучей и храбрей,

Не страшится он ни пули,

Ни штыка, ни батарей.

Тот, кто шашкою своею

Косит наших, как ковыль,

Кто из горцев всех сильнее,

И гроза его – Шамиль!»

Так по ротам апшеронцев

Объявил их генерал

И в награду сто червонцев

За поимку обещал.

Вот начался штурм аула,

Что гнездом был Шамиля.

И от пушечного гула

Содрогается земля.

Рекою кровь аварцев льётся,

Взят последний их редут,

И в палатку полководца

Храбрых пленников ведут.

Все они широкоплечи,

Все отвагой велики,

Не бежали от картечи,

А кидались на штыки.

Но имама нет меж ними…

Плохо Фезе метил в цель!

Не раззявами такими

Будет пойманным Шамиль.

С той поры, решив упрямо

Сделать всё, как обещал,

Ловит хитрого имама

Раздраженный генерал.

Но из рук уходит дымом,

Как и прежде, он – Шамиль,

И для всех неуловимый

Остаётся он досель.

А в горах шумит восстанье

С каждым годом всё сильней,

Потому что в Дагестане

Гнёзда целые Шамилей!

Лихая песнь о Шамиле и Фезе

В былые дни запала в душу мне,

И я, борьбой с насильниками грезя,

Мечтал помочь истерзанной стране.

Ещё бродя с Дербентским батальоном

Вдоль гребня гор – природных

                  баррикад,

Уже я знал по слухам отдалённым,

Что горцев вёл к равенству тарикат.

И понимал, что Меккой и Мединой

Лишь для того клянутся племена,

Чтоб стала вновь свободной

                и единой

Ярмо князьков разбившая страна.

Давно огонь народного восстанья

Под пеплом тлел, тревожа весь Кавказ,

И, наконец, в голодном Дагестане

Мятеж племён начался

                   в грозный час.

Седых теснин и впадин древний

                      узник —

Лезгин любил узилище своё.

Свои клинки ковал он в нищих

                      кузнях,

О грани скал точил он лезвие.

Жестокий бог десницей Тимур-Ленга

Его загнал в скалистый каземат,

Равно косясь на турка и на френга,

Он одичал, оборван и космат.

С терпеньем пчел лепил он,

                   словно ульи,

Селенья гор, за сотом – тесный сот;

Как крот, он рыл убежище в ауле

И угрожал противникам с высот.

Бедней глухой российской

                    деревеньки,

Взбираясь ввысь по лестнице крутой

В аул, пахал и сеял на ступеньке

И в щелях гор размахивал гурдой.

Народ здесь был и пастырем,

                    и зодчим,

Судьбою стар, душою вечно юн,

Но царь его из дома гнал, как отчим,

И разорял, как жадный опекун.

Уже не раз запятнаны коварством,

Князья опять царю передались,

И говорил народ в краю аварском:

«Встать надо льву, коль с барсом

                     спелась рысь!»

В былом, когда к величью и свободе

Вёл племена восторженный мулла,

Его рука ни княжьего угодья,

Ни ханских прав затронуть

                   не смогла.

Когда же стал пророком горской воли

Имам Шамиль – вождь бедных

                    узденей, —

Народам гор, искавшим лучшей

                      доли,

Он подарил свободу от князей.

И, чей покой казался бездыханным,

Бедняк – лезгин привольнее

                         вздохнул

И, взяв Хунзах, с последним

                    кончив ханом,

Служить себе заставил чванных мулл.

А новый вождь, боец и проповедник,

В ущелья гор на запад слал гонцов,

И молодёжь народностей соседних

На зов его текла со всех концов.

И как-то раз в глухой аул черкесский,

Где третий год в плену влачил я дни,

Пришёл старик в турецкой

                      синей феске

И с ним чужих аулов уздени.

Они народ подняться призывали,

(Завидя их, бежал немедля бек),

Аулом шли и хрипло распевали,

И тот напев запомнил я навек:

«Тучи угрюмы и хмуры,

Кровь узденей потекла.

Прокляты будьте, гяуры!

Ля-илляга-илляла!

Бекам угрюмым не верьте!

Ханов бессильна хула.

Нет для отважного смерти.

Ля-илляга-илляла!

К бедным сойди с минарета!

Время ль молиться, мулла?

Долгом молитва согрета.

Ля-илляга-илляла!

Враг нам наносит обиды,

Сакли сжигает дотла.

Шашки точите, мюриды!

Ля-илляга-илляла!

Славу внемлите имама,

Горного славьте орла,

Силу умножьте низама.

Ля-илляга-илляла!

Бейтесь и чтите аллаха!

Смелые ждут вас дела.

В бой выступайте без страха!

Ля-илляга-илляла!

Родину спасшему – слава!

Павшему в битве – хвала!

Нет без свободы ислама.

Ля-илляга-илляла!»

Старик-аварец в мечети по-арабски

Прочёл призыв вождя магометан.

И я ушёл, но не на Запад рабский,

А на Восток – в свободный Дагестан.

Пройдя тайком кордоны у Казбека,

Я через край пошёл наперерез.

Но, топором не тронутый от века,

Меня теснил всё яростнее лес.

Семь дней я брёл в унынии глубоком,

Страшась порой, что муки не снесу,

Но бог помог: я вышел ненароком

На берега Андийского Койсу.

Глухих теснин базальтовая люлька

Его хранит, лелея, как дитя;

И много дней он вёл меня

                в Ахульго,

Подножья скал отчаянно когтя.

И, наконец, в тумане розоватом,

С высот хребта за мглистой

                   пеленой

Суровый край, объятый газаватом,

В лучах зари возник передо мной.