Читать книгу Говорю вам… - Борис Екимов - Страница 4

Из уголовных дел лиц, осужденных по указу от 7 августа 1932 г.

Страхова Евдокия Леонтьевна, 26 лет, семейная, двое детей.

Зябнева Прасковья Сергеевна, неграмотная, колхозница, 3 детей.

«В Березовский РУМ. Муравлевский с/совет при сем прилагает 2 акта на пойманную кулачку Страхову и колхозницу Зябневу с резаными колосьями одновременно прилагает нарезанные колосья и личность кулачки Страховой».

С Зябневой разговор был короткий: «Рвала колосья. Говорила захотела зерна. Нарвала 2 кг». Приговор 2 года лишения свободы.

Со Страховой несколько длиннее.

«Докладная. Довожу до сведения мы сегодня отобрали у кулачки Страховой Евдокии колос житы… Член сельсовета. 6.VII.33».

Акт: «Страхова Евдокия нарезала колоса 1–2 кг».

Постановление: «…нарезала оржаных колхозных колосков принадлежащих колхозу «Путь к социализму»…

Показания свидетеля: «Кулачка Страхова несла колос в запоне».

Постановление: «6 июня 1933 года кулачка Страхова занялась полным вредительством социалистической колхозной собственности. Нарезала 1 кг колосков ржаных…»

Показания Страховой: «…в предъявленном мне обвинении виновной себя признаю. Живу на точке № 2… Шла из Малодельской станицы и рвала над дорогой колос. Сорвала 20–30 колосков, которые отобрал объездчик»,

Приговор: 10 лет лишения свободы.

Храпов Иван Иванович, хутор Секачи, 18 лет, в семье 3 души, из колхоза исключен.

Из акта: «…при обыске обнаружено спрятанной пшеницы в сундуке килограмм 4–5 и в печке в чугуне ржаная кутья, пшеница в чугуне в борще…

В пятницу по подтверждению С…ва пшеницу все дни варили кутьей и жарили на сковороде…»

Из показаний свидетелей:

«…в чашке жареной пшеницы было с килограмм и борщ был с пшеницей…». «…Хорошо знаю Храпова… у которого отца забрала ОГПУ в 1930 году.

Мать его осудили на 7 лет за незасыпку семян, брат его осужден на пять лет за незасыпку семян… отец Храпова до 29 года имел 2-х верблюдов, 2-х волов, 2 коровы…»

Приговор: 10 лет лишения свободы.

Уголовное дело Петрухина В. М., Моргуновой А, К., Будариной И. И. (Дубовский район).

«…По делу хищения колосков с колхоза «Красная Бердия»… задержал на поле с колосьями Петрухина, Моргунову, Бударину».

Показания свидетеля: «По делу кражи колосьев в колхозе «Красная Бердия» поясняю… была в понятых при обыске у Петрухина. При обыске у него в доме нашли срезанных колосьев около 2-х кг молотой ржи и 2 кг еще в 2-х чугунах. А всего обнаружено ржи 5 кил.

У гражданки Будариной И. П. обнаружено колосьев полон решето и ржи сваренной на кашу. Всего 2 кил.

У гражданки Моргуновой обнаружено решето колосков. Тоже 2 кил».

Из протокола допроса Моргуновой, беднячки, двое детей: 2 года, 5 лет.

«Виновной не признаю в краже ржи потому что я же не знала что нельзя. Но нам никто не говорил что нельзя брать колосья».

Из протокола допроса Будариной:

42 года, детей 5 человек, от 8 лет:

«Виновной в краже колосьев с поля… признаю себя. Не знаю сколько. Не более трех килограмм. На кражу нас сманул Петрухин».

(Не думаю, чтобы Бударина самостоятельно придумала: «сманул Петрухин». Видимо, «подсказали»: пожалей, мол, детей, тебе будет снисхождение. – Б. Е.).

Из протокола допроса Петрухина В. М., 50 лет, семья 5 человек.

«Виновным себя признаю в том, что я произвел хищение колосьев…

Кражу эту я совершил из недостатка пищи…»

Из обвинительного заключения:

«…по сговору между собой производили кражи колосьев с колхозного поля. Главным зачинщиком к подстрекательству при краже является Петрухин. Последний даже открыто производил призыв на кражу граждан Бударину и Моргунову».

Приговор: Петрухину – 10 лет, Будариной и Моргуновой по 2 года, но их, «т. к. беднячки, малограмотные, социально не опасные, приговор не приводить в исполнение».

Моргуновой и Будариной повезло, власти с их помощью нашли зачинщика, который «открыто производил призыв». За 5 кг ржаных колосьев отец четверых детей получил 10 лет. «Из недостатка пищи», – оправдывался он. Таких оправданий не принимали.

Большинство из ныне живущих не очень хорошо представляют себе, какими были в России годы 1932-й да 1933-й, о которых речь. Кое-кто слышал о голоде. Цифры умерших от голода приводятся разные, но одинаково страшные – от одного до пяти миллионов.

* * *

1932 год, 1933-й – время будто неблизкое. Но в ту весеннюю пору, когда работал я в Волгоградском архиве, приезжал в Калач, разговаривал с людьми, убедился, что о нем помнят.

Далеко ходить не пришлось. Напротив нашего дома Гордеевна живет с хутора Фомин Колодец, в соседях – Георгий Яковлевич с Верхней Бузиновки, Глазуновы с Ерика Клетского, чуть подалее – Силичевы с Евсеевского. То давнее время для них и теперь незажившая боль.

Вспоминает Анна Гордеевна Зеленкина:

«У нас в «Красном скотоводе» в те годы хлеба давали по карточкам 500 граммов на работника, 150 – на иждивенца. Жили лишь огородами. А по весне спасались козелком, щавелем. Набирали мешками и пышки пекли, а хлебного хочется. Осенью да зимой, под снегом, потаясь, собирали на полях колос. Толкли зерно в ступе. Делали кулагу: запаривали сухие груши, яблоки, добавляли толченого зерна. Но за колоски сажали, давали по десять лет.

Помню, весной работала в бригаде помощницей повара. Варили лишь щи с пшеном. А в этом супчике – одна вода. Как говорится, пшенина за пшениной гоняется с дубиной. Но и этому рады.

Помню тетку Дуню. У нее мужа забрали, остались две малые дочки. Они в бригаде с ней жили, спали на нарах в вагончике. А суп положен лишь тетке Дуне. Конечно, наливали побольше. Сядут. Дочки хлебают, а мать глядит на них, приговаривает: «Ешьте, мои деточки, ешьте… – Потом заплачет: – Уж померли бы вы скорей…» Они пухли от голода. Многие тогда пухли».

Вспоминает Иосиф Ефремович Силичев, с хутора Евсеев:

«Отца посадили… За дом. У нас дом был большой. Остались мы с матерью шестеро: мне – 6 лет, Куле – 5 лет, Никите – 9, Сергею – 14, а Степа с Иваном – уже большенькие. Голод… Особенно весной, к лету, когда все подъедим: картошку да тыкву. Лист карагача пойдет пареный, лебеда, желуди… Спасибо коровке. Мама в кармане зернеца принесет, в печи запарит. А потом ее захватили и повезли в суд, в Калач, а мы ревели и за нею до самого Калача бежали (более 30 км). Возле суда жил Аникей Борисович Травянов, он не помню кем был, но при власти. Он увидал, как мы все ревем: Куля да я, Никита с Сережей, Степа. Он к судье пошел и заступился: «Чего она такого наделала. Две горсти ржи… Вы уже ее простите».

Его послушали, присудили нам штраф. Потом мы его платили».

Вернемся к делам архивным.

Дело Байгушевой Степаниды Петровны и Долгачевой Надежды Васильевны, хутор Перелазовский, Березовский нарсуд.

«…У Байгушевой обнаружено: пшеница смешанная с рожью 38 кг, было спрятано в матрац. У Долгачевой – пшеницы 9 кг 500 г, крупа 4 кг, пшеница с примесью 57 кг. Трудодней имела 104, на них получила 9 кг озимки».

На 104 трудодня выдали лишь 9 кг пшеницы!

Из протоколов:

«Комиссия считает, что хлеб краденый».

«Я заглянул на полку где лежали пышки из дранки». «Хлеб из колхоза не получали, ясно хлеб краденый». «Колхозникам пшеницы не давали, значит краденая».

И вывод: «фактом изъятия у них хлеба вполне изобличаются».

Напрасны оправдания и просьбы:

«Хлеб у меня купленный, на это есть свидетели… У меня малолетние дети – четверо – старшему 10 лет. Прошу пустите меня… Я купила во Фролове, за 2 пуда заплатила 60 рублей. С поля хлеб я не крала…»

«Моя вина… это боязнь голодовки, глупость моя женская. Прошу уменьшить наказание, я признаюсь и раскаиваюсь кражей не занималась… Прошу дать возможность быть не в разлуке с единственным сыном… пришлось так много пережить горя и слез…»

Приговор: 10 лет с конфискацией.

«Кража была произведена, – признается Федор Егорович Абалмасов из села Ягодное Ольховского района. – Но я был вынужден это сделать – с целью пропитания моей семьи – 7 человек. Я думал, что придется мне голодать, хлеба не хватит. Имея 212 трудодней мне колхоз хлеба на эти трудодни не выдавал. Всего за 1932 год я получил 85 кило». (На 7 едоков, напомню я).

Жена Абалмасова просит: «Остаюсь с пятью детишками, из которых старшему 15 лет».

Приговор: 10 лет с конфискацией имущества.

Нелишне прочитать опись имущества колхозника Абалмасова:

«Дом – 1. Одеялок детских – 3 шт. Кровать – 1. Полотенце – 1.

Перина – 1. Рубаха мужс. – 1.

Дерюшка – 1. Ватола шерст. – 1.

Подушек – 3.

Тыквы – 20 шт.»

Невеликий, скажем, нажиток. Не больно разбогатело государство от конфискации 1 рубахи мужской и 20 тыкв. Эти тыквы да свекла, картофель, капуста – были основной пищей в наших краях. Но и такой еды не хватало. Спасались кто чем мог.

Из рецептов голодных лет нашего края: дубовые желуди чистятся и заливаются водой, которую меняют время от времени в течение трех-четырех суток, пока не уйдет горечь и желуди не посветлеют. Потом желуди сушатся в печи, толкутся в ступе. Просеивают, и желудевая мука готова. Из нее пекли лепешки, по-донскому «джуреки». На вид – черные. Сухие. Глотать их было трудно. Особенно с непривычки.

Вспоминает Федора Федоровна Бирюкова, хутор Евсеев:

«Плохо жили… Папа принес зернеца. Я как сейчас помню, плащ у него был брезентовый, он в кармане приносил зерно. Его на мельничке крутили… А я у окна стояла, чтобы кто не увидел. Потом папу все же посадили, кто-то доказал. Дали десять лет. Судили на хуторе, в клубе. И мы втроем глядели, как нашего папу судили: мне – 6 лет, я – старшая, Ивану – 4 года, Фетису – 2 года. Дали 10 лет, увезли. Там их в тюрьме вши поели, и они перемерли. А мы остались… Летом мама в бригаде, в июле их и домой не пускали. А мы в «площадке». В бригаде хлебный паек давали, а мама его нам приносила. Она на заре прибежит, стучится, а я ее жду, я знала: мама придет, хлебушка принесет. Она постучит, ей открою, она кусочек разделит меж нами: Фетису, Ивану и мне. Я его долго сосу…»