Читать книгу Рассуждизмы и пароксизмы - Борис Гончаров - Страница 14

Я работал на крыше склада парашютов – это около 4 м. «над уровнем моря». Залезал со стремянки, а т. к. стремянка – 3,25 м., то на необходимый «уровень» надо было ещё и запрыгнуть. «Запрыгнул», а когда вытягивал на крышу кабель от артскважины – ради которого и полез, услышал специфический звук упавшей алюминиевой конструкции. Пошёл по крыше посмотреть, что бы это значило? Точно, стремянка, задетая кабелем, упала…

Путь к возвращению на грешную землю отрезан.

«Все, можно впадать в отчаяние».

Что делать? – этот, первый из двух сакраментальных вопросов, присущих русскому человеку, категорически будоражил меня «до потери сознательности», как сказал бы Щукарь. Но второго – кто виноват? – не возникло, т. к. я был один, если не считать больших птиц, кружащих надо мной. Нет, это не были коршуны или тому подобные стервятники, чтобы поживиться мною – бездыханным, т. е. чтобы склевать меня (ведь мною можно подавиться – хотя и при моей т. н. «талии» в 67 см., но, если Маяковский говорил о себе: «Я из мяса и костей весь», то я по большей части – из того, что во второй части его определения).

Это были аисты – из сочувствия собиравшиеся, может быть, отнести меня кому-нибудь в подарок (как бы из магазина или с капустного поля – в противоположность тому случаю, когда меня моя мама – по её рассказу – нашла на острове, около коровы, которая зализывала мне причёску – эта мамина наивная метафора составляет, тем не менее, историческую правду, т. к. у меня две «макушки» – вторая надо лбом, которая и является, якобы, результатом парикмахерской деятельности упомянутой коровы).

Кроме аистов – в воздухе, мне молча сочувствовали два самолёта, сиротливо стоящие на поле аэродрома.

Прыгать – можно покалечиться: земля мёрзлая, и бетонные ступени рядом. Пошёл по пресловутой крыше по периметру: два-три места позволяли как бы спастись, но были ненадёжны.

Передо мной замаячила перспектива голодной смерти в одиночестве (не в яме, но и без Аиды) равно – судьба ямщика из песни про глухую степь. Положение становилось хуже губернаторского.

«Да, есть из чего впасть в отчаяние».

Ещё побродив по крыше с печально-философской мыслью о превратностях судьбы и загробной жизни, я обнаружил близко растущее дерево и вспомнил барона Мюнхаузена. Одно из двух: либо он утонул бы в болоте, куда угодил вместе с конём, либо… одно из двух (как говорил ироничный Швейк: «Одно из двух – либо пациент жив, либо пациент мёртв»).

Все знают, что выбрал Мюнхаузен. Правильно – жизнь, потому что голова у барона была думающая, а рука сильная – и он вытащил себя за волосы из болота, разумеется, вместе с конём.

Видно невооружённым глазом, что мне далеко до милого моему сердцу Мюнхаузена, во всех смыслах, но я последовал его примеру и предпочёл жизнь, потому что ничего ещё не успел совершить героического – даже пообедать, вернуть долги, обнять коня и даже написать эту записку.

Коротко говоря, я подошёл к дереву. Как я по нему спускался – это надо рассказывать отдельно и в другом месте. Однако, не буду преувеличивать своё достижение: спускался-то я без лошади (правда, у меня была нелёгкая сумка с инструментом, которая оседлала меня, как барон – своего коня). Чуть не забыл: спустился-таки я на землю – несколько ободранный, но в общем – без потерь, чтоб, как было сказано поэтом: «ногою твёрдой встать при море» (в моём случае – при аэродроме). Опять нет повода не выпить (после).

К чему привёл этот мини подвиг, удачно завершившийся?

К философскому резюме: чтобы что-то получить, надо чем-то пожертвовать (как в шахматах: количеством – за качество или в моём случае – ободранностью за спасение, хотя бы и временное).

Что сказал киногерой в «Особенностях национальной охоты»? Он говорит: – Не надо впадать в отчаяние. Найдём.

В несчастьях следует помнить: самый тёмный час – час перед рассветом.