Читать книгу Рождение флагмана - Борис Леонидович Кузнецов - Страница 9

Впервые слово «КамАЗ» я услышал в 1970 году. Страна находилась в эйфории от ВАЗа, и появление объекта, соизмеримого с ВАЗом, сразу сделало КамАЗ предметом внимания и надежд для многих людей, не сумевших реализовать себя в полной мере на своих прежних местах работы.

Побуждающие к КамАЗу мотивы у людей были разные. Многих привлекала уникальная возможность побывать за границей за счет государства (рассказы о молодых специалистах ВАЗа, вернувшихся из Италии, впечатляли многих и не только алчных). Впоследствии я убедился, что многих из пионеров КамАЗа двигал именно этот мотив.

Многие ехали на КамАЗ, ища выход из сложных семейных ситуаций. «Нижнекамск строили заключенные, КамАЗ – разведенные» – афоризм, который приходилось часто слышать впоследствии. Да, КамАЗ был и остается статистически местом впечатляющих встреч и драматических расставаний. Драмы прежние для многих перерастали на КамАЗе в драмы новые, но надежда на лучшее привлекала на КамАЗ многих.

Многие ехали на КамАЗ в надежде разрешить лучшим образом жилищную проблему.

Ехали на КамАЗ и романтики. Ехали жадные до денег. Ехали авантюристы. Ехали из любопытства.

Однако и сейчас, спустя тридцать лет, могу заявить, что ведущие специалисты КамАЗа являлись лучшими специалистами, которые были в то время в СССР.

Когда я впервые оказался в дирекции КамАЗа в Кадашевском переулке возле Третьяковской галереи, меня поразила молодость и энергия руководителей КамАЗа.

Первым из руководителей, с которым я встретился на КамАЗе, был Геннадий Дмитриевич Потейко, заместитель главного инженера литейного завода КамАЗа, низкорослый крепыш, живой как ртуть, с хитрыми, бегающими глазами. Он весь излучал юмор и движение. О самых сложных вещах он говорил просто, легко и с каким – то только ему присущим оптимизмом. Впоследствии я убедился, что его легкость основывалась на глубокой компетентности, большом опыте, широкой человеческой доброте и уважении к товарищам по работе. До КамАЗа он работал главным металлургом Кременчугского автомобильного завода и прошел там отличную школу решения металлургических проблем автомобилестроения. На литейном заводе КамАЗа он занимал должность заместителя главного инженера по подготовке производства. Мне пришлось проработать с Геннадием Дмитриевич около трех лет, и я не разу не видел его в каком – то ином состоянии, кроме весело – юмористического. Временами создавались ситуации, когда над нами сгущались тучи и можно было ожидать самой драматической развязки. Но даже в такие моменты Геннадий Дмитриевичем шутил, острил, действовал спокойно и весело. Он часто возглавлял Московскую дирекцию литейного завода, от него зависели зарубежные командировки работников литейного завода, но сам он так за границей и не побывал. В тех конкретных условиях это можно было расценивать как проявление неполноценности. За его веселостью и юмором скрывалась большая обида, которая впоследствии и привела к тому, что сыграв исключительно важную роль в принятии проектных решений по литейному заводу КамАЗа, он уволился с КамАЗа еще до первой плавки. Уезжая с КамАЗа он передал мне большой архив, относящийся к 1970–1976 годам, как будто чувствовал, что это лучший способ его использования.

Поразил Аркадий Васильевич Лобанов. Когда Г. Д. Потейко позвал меня к столу в темной, мрачной, сумбурной комнате – келье, в которой сидели едва ли не все руководители литейного производства, я не мог поверить что передо мной сидит управляющий литейным производством КамАЗа. Это был молодой человек лет тридцати трех – тридцати пяти с красивым русским лицом. Прочитав мой «листок по учету кадров», и узнав от меня, что я занимаюсь теорией и практикой дуговой электроплавки чугуна, он предложил мне должность главного металлурга литейного завода. Он предупредил, что эта должность пока занята, но скоро освободится. Он говорил со мной сразу так, как будто мы были уже давно знакомы и, в сущности, равны по положению. В манере говорить у Аркадия Васильевича была одна особенность, которая располагала к нему. Он всех сотрудников называл по имени и отчеству и так органически уважительно, что сразу располагал к себе. Впоследствии меня поражала его память на имена и отчества, цифры, факты. Он обладал способностью быстро разбираться в вопросах, с которыми явно сталкивался впервые, при этом не пытаясь делать вид, что знает больше подчиненного. Наоборот, он часто задавал вопросы, откровенно давая понять, что не владеет проблемой. В разговоре с ним хотелось рассказать все, что знаешь и самому получить удовлетворение от того, что в тебе нуждается директор завода и просит тебя, а не приказывает и не обязывает.