Читать книгу Промельк Беллы - Борис Мессерер - Страница 108

Весной 1984 года Майя Плисецкая попросила меня помочь при постановке балета “Кармен-сюита” в театре “Реал” в Мадриде. Это был перенос балета Большого театра на испанскую сцену. Постановкой руководил Азарий Плисецкий, постоянно работавший репетитором в балетной труппе театра “Реал”. Самого Альберто Алонсо мы ждали только на премьеру спектакля. Приглашения Майи в различные страны миры были подлинным счастьем для Альберто, так как давали возможность вырываться с Кубы, где существовал ненавистный режим Фиделя Кастро.

Альберто был на пятнадцать лет старше меня, но, несмотря на это, мы с ним замечательным образом дружили. Началась наша дружба в Москве во время первой постановки “Кармен-сюиты”, когда он совсем не говорил по-русски, что, как я уже отмечал ранее, не мешало нашему общению. Мы говорили на английском, но одинаково плохо, что уравнивало шансы. Альберто, кроме того, делал большие успехи в русском, а я выучивал отдельные испанские слова. Особенно Альберто полюбил русское слово “сволочь”. Он употреблял его по поводу всякого не понравившегося ему человека и неприятного для него стечения обстоятельств или просто безадресно.

– Вот сволочь, опять этот танец не выходит – ничего не получается.

Альберто был счастлив, что наши политические взгляды совпадали, и он мог, не задумываясь, поднимать палец к небу, как бы подытоживая свои рассказы о том, какая жизнь была на Кубе до прихода Кастро, и произносил:

– Кастро – сволочь!

Успехи Альберто в русском языке легко объяснялись тем, что целые дни он проводил в балетном классе среди русских балетных красавиц и ему, несомненно, хотелось говорить с ними. В Москве я беспрестанно водил его по ресторанам и разного рода забегаловкам, а он мечтал угостить меня в Испании настоящей паэльей. В испанских ресторанах паэлья считалась самым дорогим блюдом и повсюду готовилась по разным рецептам.

Во время блужданий по мадридским улицам и площадям я неизменно заходил в маленькие кафе, где как правило, развешено было великое множество картинок, посвященных испанской жизни, и зачастую на них попадались сцены корриды. Нередко это были фотографии – весьма старые, выцветшие и пожелтевшие от времени, иногда – просто рисунки. Часто мелькали репродукции с офортов Гойи. В кафе по телевизору передавали репортажи с происходящей в это же время корриды, и большинство посетителей не отрывало глаз от этой баталии.

Невольно я сравнивал происходящее на экране с тем, что было изображено на офортах и выцветших фотографиях. И если по телевизору показывали бой быков в огромной чаше стадиона, вмещавшей пятьдесят тысяч зрителей, и это являло собой грандиозное красивое зрелище, то на старых, маленьких пожелтевших фотографиях можно было разглядеть много любопытных деталей.

Маленькие картинки передавали определенную наивность зрелища, его народный характер и показывали игру тореадоров, когда кто-то из них, пользуясь шестом, перепрыгивал через быка. В любом случае “глянец” транслировавшегося по телевизору зрелища не соответствовал фотографии, пускай примитивной, но документально передающей характер площадной забавы.

Я все время думал об этом, и, конечно, мне хотелось увидеть настоящую корриду, но на посещение такого мероприятия у меня просто не было денег. Кроме того, сезон корриды в Испании строго ограничен во времени, и он уже подходил к концу.

Неожиданно я получил приглашение поехать с балетной труппой театра “Реал” в Малагу и Севилью. Там можно было показать новый балет и “обкатать” его перед показом столичной публике.

Открывать для себя Испанию было огромным удовольствием, тем более что я находился внутри коллектива испанцев и органично вписывался в местную жизнь. И вот, блуждая по Севилье, я стал наталкиваться на объявления о последнем в сезоне бое быков, который должен был проходить в маленьком городке под Севильей через пару дней. То, что нужно: провинциальная коррида. Я сразу бросился к Майе. К моему счастью, она была свободна в этот день и согласилась поехать на корриду.

Накануне я заметил в центре города в маленьком эксклюзивном магазине поразивший меня женский туалет изумрудного цвета: он состоял из фрачка без лацканов, но с фалдами и такого же цвета брюками. Мне показалось, что этот наряд очень подойдет Майе, и посоветовал его купить. Майя согласилась, новый туалет так ей понравился, что она решила сразу его надеть и отправиться в этом наряде в нашу поездку. Хозяин магазина настойчиво просил сделать памятный снимок вместе с ним.

В это время Майя была директором испанской труппы театра “Реал”, и в ее распоряжении находился большой черный “Мерседес”, за рулем которого сидел водитель Карлос. Настоящий испанский красавец двухметрового роста, он несмотря на жару неизменно носил темно-синий блейзер с золотыми пуговицами и белую рубашку с галстуком. Каждый раз, когда машина останавливалась, подъехав к месту назначения, он галантно выходил из своей двери и, обогнув машину, церемонным жестом открывал дверцу для Майи.

Доехать до места, где проходила коррида, можно было только на машине. Мы отправились в два часа дня и, преодолев километров тридцать, попали в маленький очаровательный городок. Подъехали к местной арене, она была стандартного размера, за деревянным ограждением возвышалось всего пять рядов для зрителей, к моменту начала боя ряды были заполнены лишь наполовину, зрители сидели с теневой стороны, чтобы солнце не мешало им смотреть. На корриде присутствовали мэр города и члены городской управы, они сидели в специальной ложе. Мы с Майей и Карлосом заняли места на трибуне. Скамьи были деревянные, но каждый из нас получил маленький мешочек с песком, чтобы сидеть было удобнее. Мы нашли свои места в первом ряду, а перед нами был пустой проход и перила над ограждением, чтобы можно было облокотиться.

Начался парад участников корриды. Я был потрясен совершенной наивностью их костюмов – никто ими не занимался. Пикадоры были в разноцветных камзольчиках – бамбетках, причем кто-то мог быть одет в малиновую бамбетку и синий жилет под ней, зеленые штаны ниже колен и желтые носки, закрывающие икры. Другой имел желтый камзол, лиловый жилет и голубые штаны, а носки, предположим, белые. Все это было изготовлено из блестящей сверкающей ткани, видимо, с люрексом, и они сверкали на солнце, переливаясь всеми цветами радуги. Только традиционные шапочка, лаковые туфли и широкий пояс были черными.

Я внутренне гордился тем, что предвидел эффект такого зрелища. Майя тоже была под впечатлением парада и безумной яркости костюмов. Началась коррида. Объявили имена пяти тореадоров. Быки были пятнистые и разноцветные. Преобладали песочные и коричневые оттенки, а на столичной корриде всегда подбирались быки черного цвета, чтобы не видна была кровь.

После того как быка дразнили пикадоры, всаживавшие в его холку бандерильи, на арену выходили молодые тореадоры, совсем юные мальчики, которые плохо держались на публике и крайне неумело действовали. Зато был виден их задор и то, как они общались с пикадорами. Слышны были их разговоры и выкрики. Эти простые парни – жители городка хотели показать себя перед земляками. Их узнавали на трибунах и кричали что-то ободряющее. Действо выглядело подлинно народным. Кровь, измазавшая буквально всех участников, особенно была заметна на быках светлого окраса.

Быки в двух случаях из четырех выходили победителями в схватках. Они подминали тореадоров под себя, а пикадоры, играя красными мулетами, переключали гнев разъяренных быков на себя и отвлекали от их жертв. Конечно, парням оказывали скорую помощь и не давали продолжать схватку, хотя все поверженные проявляли безумную отвагу и рвались в бой.

Как правило, на каждой арене есть заранее приготовленные комнаты с медицинским оборудованием, куда доставляют раненых. Кроме того, при арене существует маленькая капелла, чтобы участники корриды могли помолиться перед боем.

Зрелище было для меня тяжелым, особенно когда на песок выскакивали парни, которые специальными ножами должны были приканчивать умирающих животных. Я не мог на это смотреть, а Майя была целиком во власти происходящего.

Действо достигло кульминации, когда объявили последний пятый бой. Оказалось, что выступает знаменитый тореадор, который после тяжелой травмы, полученной в ходе боя, провел долгое время в больнице и теперь, поправившись, хотел войти в форму на корриде не самого высокого уровня.

Неожиданностью для нас было и то, что тореадор назывался рехоньеро: от слова “рехона” – особая длинная шпага, которой убивают быка с лошади. А сам вид боя, который нам предстояло смотреть, был португальским национальным видом корриды – так называемая “конная коррида”.

Когда пикадоры (тоже на лошадях) вонзили свои бандерильи в спину быка, то главным для них было ускользнуть от удара рогов, нацеленных в живот лошади. Не всем удалось это сделать. Пикадор на лошади может продержаться только несколько мгновений, пока у лошади есть силы для неистовых бросков, спасающих ее от удара рогов быка. Что касается рехоньеро, то он менял лошадей каждую минуту или полторы и таким образом поменял пять лошадей. Это напоминало смену составов при игре в канадский хоккей, когда тройка вновь вышедших нападающих может поддерживать темп схватки, лишь находясь на поле короткое время.

Рехоньеро, за которым невероятно напряженным взглядом следила Майя, был немолодым, но статным, высоким португальцем, почему-то рыжим, а не черноволосым, и с большими залысинами. Это никак не принижало его мужественной внешности. Он проявлял удивительный героизм и после каждой воткнутой бандерильи бросал свою лошадь в неистовый прыжок, уходя от разъяренного быка, и храпящая обезумевшая лошадь, казалось, чудом ускользала от рогов. После чего рехоньеро пересаживался на другую лошадь и снова бросался в бой.

Майя следила за ним со всем неистовством своего темперамента. И вдруг перед наступающей кульминацией какой-то молодой долговязый испанец из числа зрителей проскочил перед нами и присел на корточки, опершись о поручень прямо перед Майей, мешая ей видеть происходящее. В это же мгновение Майя изо всей силы дала ногой ему под зад. У меня пронеслось в голове, что это конец: темпераментный испанец не простит оскорбления. Майя не обращала на обиженного никакого внимания, как если бы стряхнула мошку. Вспыхнувший, как спичка, испанец тем не менее не произнес ни слова и отскочил на полтора метра, потирая ушибленное место рукой. Вид безумной рыжей женщины в изумрудного цвета наряде подействовал на него отрезвляюще.

Тем временем схватка подходила к концу, и великий рехоньеро, ускользнув от очередного удара быка, встал в стременах во весь рост, исхитрился и нанес ему сокрушительный удар длинной рехоной точно в начало шеи, прямо сверху. Точный смертельный удар – и бык рухнул как подкошенный на колени и затем завалился на бок. Мгновенная смерть. И рехоньеро, соскочив с лошади, специальным ножом отрезал быку уши и хвост и пошел пешком по вязкому песку вокруг арены, приветствуемый ликующими криками немногочисленной публики. По дороге он бросал радующимся зрителям эти трофеи, а толпа высыпала на политую кровью арену, желая приветствовать своего героя.

Я не успел перевести дыхание, как увидел бросившуюся на арену к тореадору Майю, в точности повторившую поступок театральной Кармен. Она так же вязла в песке, как десятки ликующих мальчишек вокруг. Тореадор-рехоньеро в изумлении остановился перед поразившей его женщиной. У Майи развевались рыжие волосы, а новый изумрудный костюм сиял на солнце. Она стояла перед героем корриды и что-то страстно говорила ему, но тот ничего не понимал и застыл, оторопев, пока мы с Карлосом не подоспели, а официальный и строгий вид двухметрового гиганта не произвел должного впечатления. Первой фразой Карлоса были слова:

– Cette Grande ballerina russe!

А дальше он старался по мере сил переводить комплименты Майи, тореадор слушал со смущенной полуулыбкой и в растерянности стал приглашать нас к себе домой. Но, конечно, мы отказались, сославшись на занятость Майи, которой действительно надо было торопиться в театр.

В это время я увидел, как на заднем дворе около арены какие-то мужчины, ловко орудуя ножами, разделывают подвешенных на крюках быков, снимая с них шкуры. Я отвернулся, не в силах смотреть. Продираясь сквозь толпу мальчишек, которые просили у нас денег и автографов, пошли к машине. Карлос сел за руль, и мы отправились в Севилью.