Читать книгу Жатва после смерти. Отчёт о моей жизни в будущем с картинками - Борис Сергеевич Губанов - Страница 8

Потрясённый открывшейся мне трагедией человечества, разыгравшейся ещё в моем XXI веке, я долго изучал геополитические изменения в мире, которые произошли в результате подписания мирного Багдадского договора, и в конце концов нашёл их вполне разумными: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись», – как писал Киплинг. Разным цивилизациям лучше отгородиться друг от друга, чем пытаться переделать соседей на свой манер. Жаль только, что без большой крови такая мудрость людям недоступна. За этими мыслями меня застал Ник.

– Пузя накормлена? – строго спросил он. Я дико посмотрел на Ника:

– Слушай, какая Пузя? Оказывается, была третья мировая! Сотни миллионов убитых! Весь мир перекроили!

– Ну, и что? – холодно процедил Ник. – Зато этот перекрой до сих пор более-менее держится. Окончательно сложились четыре человеческие цивилизации, совершенно не похожие друг на друга. Я же тебе говорил: Север, Юг, Запад, Восток. Нормальная, к сожалению, только одна – у нас на Севере. Остальные – уроды.

– Почему же уроды? – не понял я.

– Да возьми хотя бы в сексуальном смысле. У нас на Севере – нормальные мужчины и женщины. Ну, я тебе рассказывал, – заметил Ник. – А на Западе – сплошь одни лесбиянки. Там все мужчины давно сменили пол. В общем, отврат. На Юге – наоборот, женщин вообще не видать. Вначале их заперли по домам, а потом после введения массового клонирования стали клонировать одних мужиков, а баб чего кормить – их просто вывели как тараканов, чтобы не отвлекали от намазов и военной службы. Ну, а что там в казармах – сам понимаешь. А вот на Востоке – там расцветают все цветы, – засмеялся Ник. – Большинство, правда, кастраты бесполые – не поймешь, мужчины или женщины. У них вместо секса – нирвана. В общем, без желаний. Зато их элита – почти сплошь гермафродиты разнообразного вида и с большой фантазией. Что они там вытворяют! – Ник захохотал и попробовал схватить меня. Я применил подсечку, упал на него сверху и взял на болевой приём.

– А-а-а! – заорал Ник, – Не буду, не буду, не буду!

Я отпустил его и спросил:

– Расскажи, как же это произошло?

– Что произошло?

– Да вот это сексуальное разделение мира.

– Хорошо. Как ты знаешь, всё началось ещё в ХХ веке с пересадки органов, расшифровки структуры ДНК и клонирования животных. В ХХI веке сначала долго сопротивлялись попыткам клонирования человека якобы из-за моральных ограничений, но подпольно в режиме строгой секретности работы велись очень интенсивно как на Западе, так и в России, Китае, Японии и Индии. Сначала выращивались клоны отдельных органов, а потом и целых человеческих организмов. Всё это делалось для срочной пересадки органов представителей высшей элиты, чтобы, как говорится, в случае необходимости всё было под рукой. При этом целые человеческие клоны не вводились в сознание и сохранялись в специальных секретных хранилищах просто как материал, как «спящие» клоны. С помощью генной инженерии в спящих клонах устранялись все предпосылки к наследственным болезням, а также гены, отвечающие за старение. Обзавестись спящим клоном сначала могли далеко не все: на Западе – супермиллиардеры, на Востоке – партийная верхушка, на Севере – высшая чиновничья элита и олигархи, а на Юге, закупившего технологию клонирования на Западе, – нефтяные магнаты и религиозные вожди. Продолжительность жизни представителей этих элит резко увеличилась: они просто перестали умирать и даже наоборот – помолодели!

Это вызвало социальную напряжённость во всех обществах. Первыми дали слабину на Западе: цены на производство спящих клонов резко упали, и фактическое бессмертие стало доступно многим. Оно соединилось со всеобщей лесбиянской трансформацией, так что довольно скоро на Западе остались одни бабы. На Востоке и Юге бессмертие для правящих элит и для остального населения – совсем разные вещи. Там для элиты использование спящих клонов проводилось с сохранением личности владельца клона, если её ещё можно было сохранить, а для плебса особенно не старались – клоны по существу заменили своих владельцев и превратились в специализированных живых роботов. На Юге женщинам клоны вообще не полагались. Поэтому они нарожали мусульманам мужиков, а потом все вымерли. А на Востоке клоны плебса вообще утратили сексуальность. Зато для восточных элит клоны создавались для воплощения их фантазий и представления о себе в удивительных формах, прежде всего, в области секса. У нас на Севере численность населения объективно сильно отставала от многомиллиардного населения остальных трёх супердержав, поэтому стали клонировать и мужчин, и женщин, пропагандировать семейные ценности и культ детства. Только через сотню лет после прекращения деторождения во всём остальном мире, когда население Севера стало сравнимым с населением Запада, Востока и Юга, и у нас ввели запрет на детей. Вот так и образовалось современное бессмертное человечество.

Он расслабился и, лёжа, мечтательно произнёс:

– Прошу, стишков больше не пиши. Из них, конечно, можно кое-что понять, но лучше фактики, фактики…

– Фактики? А зачем? В моём венке сонетов, по-моему, я ясно в концентрированной форме представил и историю моих контактов с женщинами, и моё отношение к ним. Что тут непонятного? Какие ещё нужны подробности? Ник, ты ведь не клон? Ведь когда-то ты был рождён женщиной, был ребёнком, рос, мужал, учился любить? Покажи пример и расскажи мне о своих первых сексуальных опытах. Как ты стал мужчиной? Ну, откровенность за откровенность!

В глазах у Ника сверкнули искорки, он заулыбался и сказал:

– Давно это было, но почему-то такое не забывается. Помню, мне лет 13. Лёжа на солнышке, я читаю девочке, года на два младше меня: «И понял он, что она не сверленая жемчужина и не объезженная другим кобылица». У меня всё встало, и она, почувствовав это, направилась в кустики. «Что, больно?», – спросила она, взглянув на мои оттопыренные трусы. – «Ага». Кончилось тем, что мы оба в кустиках пописали. А вот другое, много позже. Я пригласил свою первую любовь в театр, зашёл за ней. Она натянула на себя платье и попросила меня застегнуть «молнию» на спине. При виде её бюстгальтера у меня так затряслись руки, что я не мог справиться с «молнией». Пришлось позвать на помощь её папу.

Ну, а по-взрослому дело было так. Из мест заключения вернулась моя соседка. Как обычно, на ночь она явилась к себе с двумя парнями, и они там бухали. Я уже лёг спать, вдруг стук в дверь: «Здрасте!» – «Рад тебя снова видеть!» – «Пусти переночевать! Эти ублюдки так нажрались…» – «Ложись в постель, я прилягу на диване». Она легла: «Спокойной ночи! Поцелуй меня!», – и вытянула губы для поцелуя. Я долго сосал эти губы, потом шею, груди, живот и ниже: «Как ты прекрасна!». Когда я вошёл в неё, меня поразили два ощущения. Во-первых, я не ожидал, что вход расположен так низко, так что пришлось подкладывать подушку, а во-вторых, меня удивило полное отсутствие какого-либо ощутимого сопротивления моему вторжению. Я всё старался нащупать там, внутри какое-то дно, но болтался в тёплой, нежной и мокрой трясине. «Раздвинь шире!», – кричал я, и она старалась, но никаких новых ощущений не возникало. Я был даже несколько разочарован. Долго это продолжаться не могло. Я взвыл от оргазма и, совершенно опустошённый, отвалился от тела. Через некоторое время она пыталась оживить мою опавшую плоть и руками, и губами, но безуспешно. Я был потрясён, зажат и зол на себя. Тогда она собрала шмотки и ушла к себе. Думаю, те двое славно завершили начатое мной дело. На следующий день она снова пришла ко мне, но я сказал, что между нами больше ничего быть не может. А зря, дурак! Она могла бы снять мои комплексы, от которых я ещё долго страдал, пока не понял, что такое женщина в постели.

– Ну, за века сексуальной жизни, наконец, понял? – я широко раскрыл глаза, представив себе столетия траханья.

– Да уж вряд ли меня можно чем-то удивить, – вздохнул он.

– И сейчас продолжаешь исследования этого подживотного многообразия? – съязвил я.

– Нет, я вторично женат уже 300 с лишним лет. После установления империи у нас на Севере прежний бардак прекратился. Все мужчины – не клоны – были обязаны жениться по закону. Меня выбрала моя начальница, клон моей первой жены, погибшей ещё более 600 лет назад. Выбрала, думаю, не из любви и не из-за моих сексуальных способностей, а просто потому, что она смогла моими трудами сделать себе карьеру.

– И как же у вас протекает сексуальная жизнь? За сотни лет одно и то же не приелось?

– Я продолжил своё издевательство над бедным Ником.

– Мне-то не приелось, а вот она не спит со мной уже лет 250, – грустно улыбнулся он. —

Она отводит душу с клонами из мужских борделей.

– А ты-то как? – сочувственно спросил я.

– А никак! – и он поглядел на меня голодными глазами.

Помолчав, я задумчиво спросил:

– Зачем же вы живёте вместе? Сексом не занимаетесь, детей не рожаете…

– Честно сказать, это страна абсурда! – горячо прошептал он мне на ухо. – Сотни миллионов несчастных мужиков! Да и бабы некоторые, те, что ещё не совсем остервенели, тоже несчастны. Клоны-то эти тупые тоже не всем по вкусу!

– Клоны – понятно, но вы-то, настоящие мужики, зачем вашим жёнам? – настаивал я.

– А как же? Каждой стерве хочется кем-то покомандовать, поорать на кого-нибудь, а то и ручку приложить. «Сделай то, кретин, подай это, идиот!» – типичные выражения этих паразиток, хорошо хоть ручка у них не такая тяжёлая, не искалечат одним ударом. На роботов-то орать бесполезно, подзатыльники им раздавать тоже бессмысленно, так что живые слуги нужны прежде всего, чтобы сорвать свою злость хоть на ком-нибудь. Ну и, конечно, по нашим обычаям и законам без мужей никак нельзя выйти в свет, на официальные торжества. Кто же вокруг каждой суки будет вертеться? Но и бабы-то у нас тоже не совсем свободны. Они обязаны работать, то есть чем-нибудь заведовать, причём не высовываться, обязаны посещать праздничные балы, ходить в церковь, соблюдать все правила этикета, обязаны отчитываться и правильно реагировать на все указания власти. От всего этого они стервенеют ещё круче. Друг друга все они ненавидят лютой ненавистью, и это считается нормальным, т.к. взаимные симпатии между женщинами могут вызвать подозрения в лесбиянстве, а это сурово карается, так же, как и мужская измена.

Знаешь, бабы ведь буквально пьют нашу кровь. Ещё 250 лет назад Мать Севера выпустила указ «Об укреплении семьи кровным родством, согласно которому всем мужчинам империи было предписано, кроме обязательной женитьбы, ещё и произвести несложную операцию по запитыванию мужских сосков на груди кровью: правый сосок – венозной, а левый – артериальной. При этом, когда женщина сосёт правый сосок, поддерживается стойкая эрекция члена, а когда она, достигнув оргазма, впивается в левый, у мужчины наступает семяизвержение. Эта операция была изобретена для удовлетворения садомазохисток ещё раньше. Они получали особый кайф, присосавшись к груди своих мужиков. Ну а теперь эти пиявки без крови своих мужей и любовников уже не могут. Бывает, за ночь отсосут поллитра. Такое вот кровное родство! Так что я даже рад, что моя жёнка меня практически не пользует, а предпочитает клонов из борделя. У них недостатка крови не бывает – заложено на генетическом уровне.

Услышав такое, мне стало уже не до смеха.

– А между мужчинами может быть дружба? – шепнул я ему.

– Какая дружба? С работы – домой, и ходи за своим командиром на цыпочках. Нет времени ни на какое общение с кем-либо из посторонних.

– Уж неужели совсем ни минуточки? Например, если жена ушла в бордель…

– Так они и нас берут туда с собой – свечку держать – как бы сказали раньше. Для нас это, пожалуй, главное развлечение. Клоны в борделях уж очень умелые и выносливые в сексуальном смысле. Иногда такое выдают! Даже нас порой привлекают к своим игрищам, если повезёт. Но это так, почти в абсолютной темноте и под громкую музыку.

– Но по работе-то ты с другими мужиками общаешься?

– Общаюсь, но только виртуально. Каждый из нас сидит на своём рабочем месте и связан с другими сотрудниками через всеобщую информационную сеть. Так что в глаза своих сотрудников я никогда не видел, общение чисто деловое. Все контакты в сети контролируются, тут не забалуешь! – он посмотрел на меня, и в его глазах я увидел такую тоску, что мне стало его очень жалко.

– Это же как в тюрьме! Бедный, бедный Ник! – я поцеловал его в лоб, и он заплакал тихими, горючими слезами.

– Ну не всегда же так было? Расскажи мне о своей молодости, что ли! Можешь вспомнить приятное, от чего было сладко на сердце? – попытался я отвлечь Ника от грустных мыслей.

– Да, было, было, – Ник попробовал улыбнуться. – Я ведь вырос в Петербурге. Помню одну белую ночь, когда я был студентом первого курса. Я пригласил одну студентку из своей группы погулять белой ночью и решил, что сегодня всё должно свершиться – она будет моей. Приготовил бутылку коньяка, постелил свежую постель и отправился за ней. Мы долго гуляли по волшебным петербургским набережным, и в конце концов я привёл её к себе. От коньяка она, дура-девка, отказалась, а на насилие я был тогда не способен. Посидели. Послушали музыку, и я проводил её домой. Потом она говорила, что жалеет, что не приложилась тогда к рюмочке. Не судьба!

Вообще по отношению к девственницам у меня был какой-то комплекс. Однажды на южном море уговорил одну пойти купаться ночью голышом. Море фосфоресцировало. «Звёзды над нами, звёзды на море, звёзды и в сердце моём!» – пел я, держа в руках соблазнительное восемнадцатилетнее создание, которая поначалу взяла с меня слово не приближаться к ней, и понёс её на берег. «Ты же обещал!» – слабым голосом прошептала она. И я отпустил её. Дрожащая, мокрая, она натянула на себя платье. И снова я проводил свою добычу до дому, до хаты. После, в городе она спрашивала мой телефонный номер у знакомых. Насильника из меня не вышло. Один раз я всё-таки силой сорвал одежду с одной недотроги и навалился на неё, но она так плотно сжала бёдра, что вся моя страсть излилась на её пушистую киску. Но делать ей больно я не мог. Всё это было в далёкие времена моей молодости. Больше уж девственниц я не встречал, – вздохнул он.

– Бог с ними, с целками! – я направил его в позитивное русло, – Ведь был ты когда-нибудь счастлив с женщинами?

– Да, бывало несколько раз. Я любил, и меня любили. Вспоминаю опять южный пляж, кромешная тьма, не видно ни неба, ни моря, ни берега. Вокруг слышны только вздохи таких же любовных пар. Море как будто дышит пологими гладкими волнами, с шорохом перебирая мелкую гальку. Я качаю свою женщину на этих тёплых волнах, сливаясь с ней в поцелуе. Потом на берегу, найдя на ощупь кабинку для переодевания, она прыгает на меня, и мы занимаемся любовью стоя. А до этого, ещё на скамейке в парке, мы стали целоваться и так разошлись, что, не обращая внимания на гуляющих мимо нас по дорожке, наши руки проникли в самые сокровенные места. Бабушки на скамейке напротив этого не вынесли и спешно удалились. Желание вспыхнуло у обоих с такой силой, что мы перелезли через ограду в тёмный сад какого-то частного владения, но нас оттуда выгнали собаки, и мы бегом отправились на этот райский пляж. Ещё один побег мы совершили из театра в начале представления, оставив там своих приятелей, с которыми моя пассия жила в одной квартире. Это был именно побег: чтобы поскорее оказаться в постели, мы бегом преодолели немалое расстояние. Потом для того чтобы каждую ночь я мог без помех приходить к ней, она даже сменила квартиру.

Когда ей настала пора уезжать, на прощальном ужине в ресторане к ней подкатился какой-то лихой моряк и во время танца нагло предложил ей свои услуги. Она сказала мне об этом, и когда он снова подошёл к ней, мне пришлось твёрдо сказать, что она танцует только со мной. Ради неё я был готов на любую драку, хотя этот парень был на голову выше и много здоровее меня. Последнюю ночь с ней я не знал усталости, так что она даже взмолилась, измождённая полностью, до дна. Я был без ума от её тоненькой фигурки, от её не рожавшей, упругой дырочки. А потом она исчезла навсегда. Она, пожалуй, единственная женщина, которая после расставания не искала новых встреч со мной, – он опять вздохнул.

– Ты опять загрустил. Расскажи что-нибудь смешное, – старался я настроить его на весёлый лад.

– Знаешь, любовь всегда кончается грустно, а кончается она тоже всегда. Нельзя пылать страстью вечно, керосина не хватит, – неуклюже скаламбурил он.

– Смешное? Бывало и смешное. Однажды, когда я ещё был начальником, тоже очень давно, у меня была сотрудница, с которой я успел потрахаться только один раз. И вот ко мне в кабинет, только мы с ней остались наедине, неожиданно является другая, более высокопоставленная особа, с бутылкой и закуской. Посидели втроём немного, она и заявляет: «Иди-ка ты, милочка, домой. Нам с шефом надо поговорить». Понятно, что первая вспыхнула, обиделась и со слезами удалилась, швырнув в меня банан со стола, который я ей предложил. А вторая села передо мной в кресло и нахально положила ноги на стол, ну, явно себя предлагая. Первая мне нравилась, а вторая – вовсе нет, хотя и была очень сексуальна. Своей наглостью она меня даже напугала. Поэтому пришлось её выпроводить. И с чем я остался? Первая фыркнула и возненавидела меня, потому что была уверена, что я этой второй, конечно, воспользовался и пренебрёг ею. А вторая стала моим врагом и долго гадила мне по службе, как всякая отвергнутая женщина. Жуткий народ, эти бабы! Эх, надо было как следует напоить их обеих, поиграть в «бутылочку» с раздеванием и устроить любовь втроём, тогда, может быть, всё было бы к общему удовольствию, – мечтательно, но опять с грустью заключил он.

– Ещё один смешной случай был уже в другом кабинете во дворце на вершине моей служебной карьеры. Там у меня, конечно, был бар, и в конце рабочего дня я только приложился к рюмочке, как входит молоденькая сотрудница, которая, видно, была в меня влюблена. Об этом можно сказать определённо, т.к. она при всех, глядя на меня, расписывала, как она любуется своим телом в ванне, и как хорошо вдоволь нацеловаться с милым. Я, конечно, предложил ей выпить сначала кофе, а потом и кой-чего покрепче, а перед этим запер дверь приёмной. И всё уже шло на мази, она даже сбегала сама и проверила, всё ли закрыто. Тут раздался бешеный стук в дверь. Мы, конечно, затаились и не открывали. Но стук не прекращался, и в конце концов в приёмную ввалился один из сотрудников, который что-то важное забыл на работе. Старый замок, как оказалось, был ненадёжен. Вбежав в кабинет и вытаращив глупые глаза, он уставился на столик с чашками, бутылками, рюмками и шоколадками, на растрёпанную сотрудницу, пробормотал какие-то извинения и смылся. Но романтическая атмосфера была испорчена, и девочка, оправившись, вылетела вслед за ним. Увы! Потом ещё раз была возможность подклеить её на корпоративной вечеринке. Она сама подошла и зацепилась за меня, да во мне, видно, засел тот испуг, который я испытал в кабинете, и я сплавил её приятелям, а сам позорно сбежал. Правда, были в этом кабинете и незабываемые удачные приключения. Ведь женщины льнут к тем, кто успешен в карьере, летят, как пчёлы на мёд. Да, всё это было, было, да прошло, – снова завздыхал Ник.

– Были и такие, с которыми надо было часа два поговорить, сидя на краешке постели, прежде чем приступить к делу. Зато потом два – три оргазма. А были такие, что сразу с порога – в постель до изнеможения, а разговоры уже после. Были любительницы заниматься любовью в необычной обстановке, связанной с риском и страхом. К кому-то я лазал в окно, а были совсем малознакомые мне женщины, которые внезапно подходили и просили проводить до дома, а там зайти на чай или на бокал шампанского. Всё это уже смешалось в моей памяти в какой-то клубок потных тел и мокрых тряпочек.

– Да, опыт у тебя богатый, с моим не сравнить, – с откровенной завистью пробормотал я. – А какие бабы тебе больше нравились?

– Конечно, сразу видно, что в вопросах секса ты полная невежда. Что у тебя было? Платоническая первая любовь, брак, пара-тройка так называемых «серьёзных» увлечений, несколько случайных связей и проституток – вот и всё. А вот я перепробовал всяких – и белых, и чёрных, и жёлтых – и скажу, что во всякой женщине можно найти изюминку. Это надо уметь! – он с важностью поднял указательный палец.

– Блондинки бывают внешне безупречны, но иногда довольно фригидны, в брюнетках есть что-то мужское, часто они склонны к полноте, зато какой бывает огонь! Но с негритянками их всё равно не сравнить, а в восточных женщинах – такая экзотика, но почти все коротконоги. Конечно, надо подбирать партнёршу по своей комплекции. Великанш я не любил и как-то побаивался – ещё стукнут! Ну, а мелкие – часто очень вредные и злые. Обожал я женщин с сильным, активным влагалищем, размазню не любил… – Ник замечтался и сделал паузу.

– А по характеру? – вставил я.

– По характеру сначала мне нравились весёлые хохотушки-оторвы, но потом надоела их глупость, и я искал молчаливых, тихих и добрых баб, но где ж таких найдёшь! Всё больше стервы попадались, и чем ближе к моменту провозглашения империи, тем чаще. А дальше, ты знаешь, пришлось второй раз жениться. Тут уж выбирать не приходилось: кто тебя поманит пальчиком, к той и идёшь. Ведь во время их оргий с клонами и нас, мужей, тоже иногда пользуют. У них это называется «прокат обносков».

– Кошмар! – еле выдавил я.

– Зато хоть какое-то облегчение, – сокрушённо закивал носом Ник.

– Так, я понял, что ты славно потрудился в молодости, а потом? – мне было очень любопытно, до чего же довели его женщины.

– Потом? – Ник задумался. – Честно говоря, во времена моей молодости и мужики-то коллекционировали свои секс-победы не в поисках каких-то новых удовольствий – все уже всё перепробовали – а просто так, по инерции, поэтому даже и говорить-то о них было пошло и неинтересно. Один приятель мне хвастался, что он обслуживает каждый день пять своих любовниц, и я его искренне пожалел: сколько же надо было всем им врать, не говоря уже о затратах физических сил! Потом, признаться, все эти эмансипированные кривляки мне надоели. Все старались сесть мне на шею, и я переключился на проституток, пока ещё до установления империи были женские дома терпимости. С б… ми всё было так просто! Я чувствовал себя раскованным и уверенным. Карьера моя рухнула после установления женского господства, и я стал простым, никому не интересным научным сотрудником. После я был обязан жениться, как и все оставшиеся после войны не клонированные мужчины. Дальнейшее тебе известно.

– Расскажи мне, как ты женился в первый раз, – я постарался направить разговор на что-нибудь конкретное.

– О, это было очень давно, но я это помню, – задумчиво произнёс он.

– По существу, она была моя первая полноценная любовь. После моих первых влюблённостей и не слишком удачных сексуальных опытов я совсем уже было отчаялся. Мне никто не нравился, и я стал просто бояться женщин. В то же время мне страстно хотелось хоть кого-нибудь, кто меня полюбит. Но однажды я встретил её и с первого взгляда понял – это мой человек. У нас с ней сразу всё получилось. Через полгода сыграли свадьбу, и через год родился сын. До свадьбы я думал, что главой семьи буду я. Я ведь волевой и принципиальный. Уж если захочу, могу себя заставить делать что угодно: лежать полчаса в ванне с ледяной водой, вставать в 5 утра каждый день и читать книги, самостоятельно выучить какой-нибудь древний язык… Но за несколько месяцев после женитьбы я понял, что против женской истерики и своевольной дури у меня нет аргументов. Когда я было пытался настоять на своём даже по любому пустяку, я наталкивался на такой крик, визг и брань, хоть уши затыкай, так что приходилось уступать. Не раз моя беременная жёнка с животом убегала из дома и, как мне казалось, была близка к суициду. После её розысков я на коленях вымаливал себе прощение. В результате я усвоил на уровне инстинкта, что надо уступать ей во всём, и оказался под каблуком. Она была, конечно, психически не здорова, а до свадьбы казалась такой весёлой, умной, воспитанной, милой девочкой.

Главной страстью моей фурии были путешествия, что её и погубило. Это было на моих глазах. Как сейчас помню: в компании нудистов мы бредём по Уругваю, ночь – хоть выколи глаза, слышны крики попугаев и нудистов голоса. Я ведь всюду сопровождал её, хотя уже сорок лет она со мной не спала. Сейчас я понимаю, что она была ненавидящей всех и вся вокруг мрачной ведьмой, верхом цинизма, злости, упрямства, грубости и хамства. Это была пиявка, паразитирующая на окружающих людях, шантажистка, использовавшая своего ребёнка как заложника. Она страдала от безудержной, но не реализующейся тяги к красивой жизни, и была бесконечно одинокой и ущербной натурой. Но я очень любил её, совсем как собака. Так вот, мы забрались в глухие джунгли. Она шла как мраморная Диана, прорубая себе дорогу мачете, но внезапно закричала, матерно выругалась, схватилась за левую грудь и, скорчившись, упала. Ещё пару минут она дрыгала ногами, но потом затихла навсегда. Её укусила жарарака. Захоронить её в земле я не мог, кое-как закидал тело ветками и больше никогда не видел моей богини и мучительницы.

Сохранился только её страховой спящий клон, который был оживлён лишь через сотни лет, после войны и установления империи, когда все спящие клоны на Севере были оживлены для пополнения народонаселения. Естественно, мне настоятельно предложили жениться на клоне моей бывшей жены, которая стала моей начальницей. Я думаю, что она вышла замуж за меня из-за того, что до войны я был хорошо обеспеченным и известным человеком, между прочим, академиком. Ещё от бабки с дедом мне в наследство остался приличный капитал, так что я был завидным женихом. Ну, а мне был мил её облик, так что я и не рыпался. Но, хоть она как две капли воды похожа на мою первую жену, я не люблю её, и те черты характера, которые я терпел в своей первой жене – крайний эгоизм, огромное самомнение, злое и глупое упрямство, властность и грубость, переходящая в хамство, жуткая лень – вызывают теперь во мне лишь ненависть. Но развод в нашей империи возможен только по инициативе жены, – вздохнул он.

– Зачем же ты всё это терпел от своей первой жены, почему не развёлся? Ведь тогда ещё не было этих дурацких порядков вашей бабьей империи? К чему было терпеть все эти постоянные унижения, слушать непрерывный поток упрёков и оскорблений, самому огрызаться и быть вечным источником недовольства, раздражения и ненависти своей жены? – удивился я. – Я бы этого не вынес.

– Так получилось. Она же сразу после свадьбы забеременела. Я сначала списывал хамство на её самочувствие, а потом, когда появился ребёнок, – я ведь порядочный человек – не мог же я её бросить! Пока сын рос, я привык к этому психозу, чувство обиды атрофировалось, и я принял всё это как неизбежное зло, как свою судьбу, – опять устало вздохнул он.

– А ты не подумал о своём сыне, в какой атмосфере нелюбви рос твой сын, и что из него могло выйти?

Он удручённо поклевал своим длинным носом:

– Да, в конце концов я остался один.

– Она тебе изменяла? – на всякий случай спросил я.

– Конечно, но, как говорится, лучше есть торт с друзьями, чем говно в одиночку, – другого ответа я и не ожидал:

– А ты ей? Всем известно, что хороший левак укрепляет брак, – я тоже обратился к фольклору. – Скорее всего, что ты не мог её удовлетворить как женщину, не хватало умения и фантазии.

– Наверное, но тогда я был полным профаном в сексе и очень боялся потерять её, поэтому у меня и мысли не было… Разве что всего несколько раз за всю нашу совместную жизнь.

– Ну, расскажи.

Глубоко вздохнув, он начал:

– Впервые я изменил ей через восемь лет после свадьбы. К тому времени, конечно, романтический флёр первой страстной любви спал, сын подрос, я хорошо изучил суровый и вздорный нрав супруги. Кроме того, я точно знал, что она изменила мне уже в первый год, и в дальнейшем время от времени у неё были романы, о которых я старался вообще ничего не знать. Эта заноза сидела в моём сердце крепко и оправдала мой первый курортный адюльтер. Это была просто вспышка страсти, и я не смог даже толком узнать характер своей курортной подруги: она была так молчалива, но очень подходила мне в сексуальном смысле. Сказка продолжалась всего пару недель, я не успел к ней привыкнуть и не особенно жалел о потере.

Прошло ещё восемь лет, и на этот раз после долгой осады пала крепость, которую я желал. Она была дочкой моего начальника, и я знал её ещё девочкой. За это время она вышла замуж и родила дочь, но вскоре развелась. Много лет мы были связаны с ней по работе. После развода она, видимо, не очень доверяла мужчинам и долго водила меня за нос. Но я завёлся не на шутку, даже как-то залез к ней в окно и, наконец, она сама пригласила меня к себе и исполнила танец живота в комбине. Её квартира была рядом с работой, и нам было очень удобно уединяться там во время обеденного перерыва. Эта связь длилась много лет и переросла в сильную привязанность, можно сказать, любовь. Она, конечно, рассчитывала на меня и долго ждала моего развода, но когда, наконец, поняла, что я не оставлю жену, то однажды не пустила меня в свою постель и выгнала меня спать на улицу, вернее, в мой автомобиль. Утром уже дома я глупо попался на лжи, рассказал жене всё о моей измене и покаялся, проявив свою глупость ещё раз. Разумеется, в душе жена меня не простила, а я несколько ночей, лёжа рядом со спящей супругой, тихо лил слёзы: так жаль мне было своего потерянного мужского счастья. Потом я ещё не раз пытался вернуть его, но после нескольких страстных, но не слишком удачных свиданий, наши встречи прекратились навсегда. Девушка она была трезвомыслящая и расчётливая, убедилась, наконец, что зря теряла со мной драгоценное время. А во мне осталось чувство вины перед ней, хотя при зрелом размышлении в семейной жизни я наверняка не сошёлся бы с ней характерами, очень уж мы были разные. – Ник опять повесил нос.

– И это все твои измены? – я попытался подзадорить Ника.

– Да нет, ещё через несколько лет я влюбился по-настоящему. Седина в бороду – бес в ребро! С первого взгляда мы поняли, что созданы друг для друга. Мне было волшебно с ней – и в разговорах, и в постели. Она не хотела разрушать мою семью и не раз пыталась разорвать нашу связь, но сила взаимного притяжения была неодолима. Какие только авантюры я с ней не выкидывал! Но в конце концов, когда я в очередной раз возвращался от неё домой, она решила поторопить события и, видно, совсем потеряв голову, позвонила моей жене. Помню потрясённую этим разговором жену, сидящую у камина, в котором догорало полено в виде какого-то чёрного крокодила с горящими глазами-угольками. В тот же вечер я уехал к ней, и мы решили пойти куда-нибудь в театр. Но билетов на приличные спектакли не было, и мы попали на концерт учащихся какого-то музыкального училища, фальшиво игравших на духовых инструментах. Эти фальшивые трубы как будто продудели конец нашей музыки. Вернувшись домой, я начал собирать свои вещички и даже погрузил их на автомобиль, но пока я этим занимался, жена наглоталась каких-то таблеток и упала почти без сознания. Пришлось вызывать скорую помощь, и её увезли в больницу. Оставить её было бы подлостью. Я поехал к подруге и объявил ей, что не могу… На обратном пути, а это было уже под утро, мела метель, слёзы застилали глаза, и мой автомобиль вылетел с дороги в сугроб, но всё обошлось, и я забрал жену, которую врачи прополоскали и отпустили домой. Увидев её, беспомощную и жалкую, с которой сваливались не застёгнутые брюки, я испытал такой прилив нежности к ней, что упал на колени и умолял простить.

– Ну и что, простила? – съехидничал я.

– Нет, потом всю жизнь напоминала мне о моей подлости.

Я поинтересовался:

– Ну, а та? Вы расстались?

– На несколько лет. Она сменила жильё, но я разыскал её. Были ещё встречи, страсть брала своё, но она не хотела продолжать в том же духе. Она даже напечатала книжку своих стихов, написанных во время и после нашего романа, где были такие строки: «И дряблым мускулом души вцепляюсь в собственное тело». А я от нервов на время даже стал импотентом. Встречи прекратились, но я изредка звонил ей. Старая любовь не ржавеет. Через двадцать лет она вместе с неким композитором на свои стихи создала цикл замечательных романсов. Кстати, скажу тебе, что твои вирши в подмётки не годятся её замечательным стихам.

– Как же это ты любил – сразу и ту, и другую? – улыбнулся я.

– Да, и ту, и другую, и третью. Что в этом удивительного? Для мужчины это вполне естественно, и в этом нет ничего плохого. Только женская ревность – дьявольская сила – портила всю картину. Вот мусульмане – правильно распределяли роли мужчин и женщин по типу стаи павианов: гривастый самец и гарем самок, в котором каждая знает своё место – молодые рожают, а старые командуют – и все вместе успешно выращивают молодняк.

– Я не о том, я о любви… – мне хотелось сбить его с заезженной колеи.

– Вот и я о любви. Думаю, вожак стаи по-своему любит всех своих самок, следит, чтобы они не дрались, все были сыты и при своём деле. Просто обезьяны умнее наших женщин, которые почему-то думали, что именно они должны быть единственными любимыми. Они, видимо, полагали, что сердце мужчины меньше, чем сердце самца-павиана, и не может вместить всех любимых. Откуда взялась эта глупость – я не понимаю. Только из-за того, что в среднем девочек рождалось столько же, сколько мальчиков? Зато сколько молодых мужчин погибали в схватках, пока бабы сидели в пещере у костра? Выживали только самые сильные и умные, и это было основой прогресса человечества, – он продолжал развивать свою любимую тему.

Мне стало его искренне жаль:

– Ты сказал о своей временной импотенции. Как же ты вылечился, что тебе помогло, виагра?

– Не без этого, но не что, а кто. Мне подвернулась, наконец, одна великолепная самка без комплексов. От меня ей ничего не надо было, кроме секса. Можно сказать, не я её, а она меня взяла. Никогда не забуду, какую пляску вприсядку она исполнила, оседлав меня сверху. С ней я изучил «Камасутру». Но ей надо было замуж, она познакомилась по переписке с иностранцем и даже попросила меня сделать для него её фото нагишом. А потом регулярно ездила к нему за границу, продолжая встречаться со мной дома. Нас обоих это устраивало, но в конце концов она уехала к нему навсегда. Вот и все мои измены, – сокрушённо произнёс Ник.

– Бедняжечка! Хочешь, я тебе прочту мою смешную басню про баб-кривляк? Слушай:

Но он даже не улыбнулся. Я погладил его волнистые волосы. Он снова тихо заплакал: – Ты поняла, какое у нас общество и государство? Сплошное ханжество, затхлое, вонючее болото, где нет ни капли свободы!

– А где же свобода? На Западе?

– Нет, там тоже одни бабы-кривляки, только ещё разнузданнее, чем у нас. Вроде змеиного клубка, где все ненавидят друг друга.

– Неужто на Юге, там ведь одни мужики?

Он засмеялся:

– Свобода в казарме? Не смеши!

– Остаётся Восток, но я что-то сомневаюсь…

– А зря! Именно на Востоке горит огонь свободы. Да, для избранных, для элиты, но свободы для всех и не бывает. Большинство должно вкалывать ради того, чтобы сверхчеловеки могли творить такую фантастическую жизнь, какая может только присниться. Хочешь, покажу картинки из жизни Востока? Секретные! Смотри!

Передо мной опять появилось облако, а в нём зашевелились какие-то странные фигуры. Обнажённые, но все в перьях и лентах, с цветной татуировкой на телах, а на лицах – страшные клыкастые маски. Мужчины с огромными вздыбленными членами, женщины с пышными грудями и задами, а большинство – гермафродиты, нежные, как цветы, с татуированными пенисами, сплелись в едином страстном клубке, удовлетворяя друг друга во все дырки всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Облако наплыло на меня, и я оказался среди этой кишащей человеческой массы. Вокруг – обстановка восточной роскоши: фонтаны, ковры, зеркала… Страстно били барабаны, вспыхивали цветные сполохи, и до меня донёсся даже запах – смешанный запах спермы и распалённого влагалища. От этой картины и у меня между ног стало мокренько.