Читать книгу Василий Темный - Борис Тумасов - Страница 7

Филин гикал, плакал малым дитятей, не давал Гавре покоя. Не спал и великий князь Борис. Отроки из молодшей дружины уже и криком и стуком пытались спугнуть филина, но он на минуту умолкал и снова гикал.

Вот так же плакал филин над крышей Вильненского замка, когда в нем жил Борис. Тогда он накликал тверскому князю кабальные условия договора, ну а что означает этот плач филина?

Борис поднялся, разбудил спящего у двери гридня, велел зажечь свечу, а сам подсел к столу.

Свеча в серебряном подставце горела ровно, и воск плавился, стекая тонкими струйками.

Скрипнула дверь, вошла Анастасия в белой сорочке. Поверх нее красное платье, расшитое шелковой и золотой нитью. Голову княгиня прикрыла повойником. Села на краю кровати:

– Спать проклятая птица не дает, – пожаловалась, – едва задремлю, кричит. Да так жалобно.

– С утра пошлю гридней, пусть гнездо поищут, разорят.

Он приблизился к княгине, приобнял.

– Каку думу думаешь, свет очей моих, княгинюшка?

Анастасия промолчала. Борис снова заговорил:

– Красива ты у меня, Настасьюшка, лепна. Поди по Суздалю скучаешь, по дому отчему, княжескому.

– Не скажи, для меня, князь Борис, дом мой ныне не суздальский, а тверской. А по местам родным, истину сказываешь, сердце ноет. Гать не забыть мне, что род мой от князей суздальских. Бывает, сплю и вижу городок мой.

Борис долго смотрел в глаза Анастасии, улыбнулся по-доброму.

– Как не понять тебя, моя ласточка сизокрылая. Птица перелетная в свои края ворочается, из теплых земель летит, места родные чуя, а человек подобен птице.

Молчал, свое думая. Молчала и княгиня. Но вот князь Борис встряхнул копной русых волос.

– Знаешь, Настена, меня тревожит ноне Москва, непокой московский. Кажется, пользуясь случаем, Тверь, укрепляй свое княжество, силы набирай, какую Тверь имела при великом князе Михаиле Ярославиче. Ан нет, недолго такое не протянется. Уймутся московские Рюриковичи. Кто на стол великокняжеский сядет, старый Юрий ли, молодой Василий Васильевич, и почнут они княжества удельные давить. Настанет очередь и тверскому.

У княгини глаза расширились:

– Ужли на Тверь замахнутся?

– Не скоро, княгиня, не скоро, но такой час настанет, ежели мы дожидаться будем. Потому тверское княжество крепить надобно. С Новгородом единяться, с ними в союзе быть. Новогород Бог силой не обидел, он вольностями не поступится. А в Москве Новогород давно недруга чует… Ну да ладно, княгинюшка, настращал я тя, пора и в разум войти. Отправляйся к себе, да поспи, пусть те сны добрые привидятся…

* * *

Уже и служба подошла к концу, опустел храм. Дьякон помог владыке шубу поверх рясы надеть, сопроводил до выхода.

На паперти безлюдно, только одна нищенка с кружкой в трясущейся руке подошла к Вассиану. Владыка перекрестил ее:

– Спаси тя Бог, старая.

Медленно направился епископ к княжеским хоромам.

Мартовское холодное солнце коснулось зенита. Вассиан шагал задумчиво, выставляя длинные ноги, будто пробуя дорогу.

Хоть и был он духовником тверского князя, однако судил деяния и Бориса, и московского князя одной мерой. И тот и другой гордыней живут. А им бы не возвышаться друг над другом, а сообща земли русские собирать.

А все с Юрия Даниловича и Ивана Калиты повелось. За власть великокняжескую те борьбу смертоносную начали и поныне не уймутся.

Ноне бояре князя Бориса подстрекают, снова хотят, чтоб Тверь великое княжение вернула.

– Ох-ох, – вздохнул Вассиан, – изводят себя Рюриковичи, что тверские, что московские. Прежде на ханов расчет держали, ноне на Литву. А того не хотят помыслить, Витовт, коли до власти дело дойдет, никого не пощадит, всех под себя подомнет…

Появление епископа в горнице князя Бориса не то, что обрадовало, было неожиданностью. Князь сидел за столом в домашнем простом длиннополом кафтане, теребил бороду, хмурился.

При появлении епископа поднялся.

– Мыслями многими одолеваем я, владыка. Червь сомнения гложет. Так ли живем мы и как поступить сегодня, коли в Москве покоя нет со смертью Василия Дмитриевича. Чью сторону держать?

Вассиан сел напротив князя, щурясь, посмотрел на него:

– Сын мой, и мои думы о том. Но у вас, Рюриковичей, они о власти, а меня волнует иное. Со времен ордынского нашествия многие княжества удельные под власть Речи Посполитой и великого княжества Литовского отдались, того не ведая, что там не покой обретут, а насилие над верой своей, православной, их к Унии начнут склонять не добром, так силой.

Борис Александрович, положив руки на столешницу, подался вперед:

– Владыка, что делать?

– Ты у меня совета просишь, сын мой, ты, князь, сильный духом у слабого опоры ищешь?

– Ты, владыка, мой отец духовный, Господь тя душу мою врачевать приставил, и я слова твоего жду.

Вассиан молчал долго. Наконец заговорил:

– Ты, сын мой, из омута распрей выплыть должен и с московским великим князем заедино стоять, собирая удельные княжества. Будете сообща, и не сломится земля русская, выдержит все ненастья.

– Владыка, одна ли Тверь, на Москву кивая, плакалась? А Рязань да иные княжества удельные?

Вассиан вздохнул:

– В словах твоих, сын мой, не чую прощения. И нелегко прощать обиды. Но знай, смириться надобно. Разум должен одолеть тебя. И чем вы раньше этому, князья, вразумеете, тем меньше горя испытает Русь. А будет она тверская, либо московская, то Богу угодно, но с верой православной.

* * *

Удалился епископ, а князь Борис над словами его задумался. К чему взывает владыка: смириться, забыть Тверь поруганную, сожженную, смерть великого князя Михаила, ронять честь княжества Тверского?

Мысль неожиданная, вспомнил, к чему звал Вассиан на Думе. В том разе эвон как говорил, будто к миру тверичей взывал, не московцев. Но мы ли в разорах повинны? Уж не митрополита Фотия Вассиан волю исполняет?

Эвон, когда Вассиан проведал, как Холмский с дружиной по окраине московской земли прошелся, сказывал: «Сегодня тверичи поозоровали, завтра московцы у тверичей».

А может, прав владыка? Вот и боярин Семен о том сказывает. Москве де над Тверью стоять надлежит, и московский Рюрикович Дмитрий Донской эвон как Москву возвеличил! Над всею Русью поднял. И коли Русь на Орду поднимать, так князья удельные к зову Москвы скорее прислушаются, чем к гласу Твери…

И думает, думает тверской князь Борис Александрович, и никак не приведет он мысли свои к ответу разумному. И так будто верно, и этак…

Так, ни к чему не придя, отправился на женскую половину хором, в горницу княгини.

Анастасия сидела за пяльцами и расшивала холст серебряной нитью.

– Для обители стараюсь, – промолвила она при виде князя.

– Борис оставил ее слова без ответа. Уселся на лавку у стены.

– Вассиан приходил, гнет к миру с Москвой.

– Может, сказ его верен?

– Может, и так, коли бы не мыслил он князя московского выше тверского.

Анастасия брови подняла:

– Что он такое сказывает, великий князь московский отрок!

– О том и речь, княгиня. Почему тверской князь должен кланяться Василию? Ты, княгинюшка, мысли мои прочитала. Я, Анастасия, рода тех Рюриковичей, какие ордынцам не покорились, в Орде смерть мученическую принимали. Вспомни великого князя Михаила Ярославича.

– Воистину, – княгиня с любовью смотрела на Бориса. – Я, княгиня суздальская, за великого князя тверского замуж шла, а не подручника московского. Князья суздальские тоже могли быть великими!

Уже возвратившись в свою опочивальню и ко сну изготовившись, князь Борис к разговору с Анастасией вернулся. И подумал: отчего же он в Вильно согласился на договор, зависимый от Витовта?

* * *

Почувствовав безнаказанность первого набега, князь Михаил Дмитриевич Холмский с согласия Бориса повел дружину по окраине московской земли во второй раз.

Шли загоном, разбросав крылья дружины, ровно невод. Разоряли деревеньки и села, свозили люд с московской земли на земли Тверского княжества. Князь Холмский наказывал воеводам: кто добром не пойдет, силой гоните…

И гнали. Первыми повезли крестьян на земли князя Холмского. Затем потянулись сани со смердами на поселения тверских воевод и бояр…

Отходила дружина неторопко. Конно отходила, тремя отрядами отроков младшей дружины, по полсотни каждый и большой, гридней около сотни. А впереди, опережая на конный круп князя Холмского с воеводами, везли хоругвь с Георгием Победоносцем и святые образа…

И снова Москва оставила без ответа разбойный набег тверичей. Не гремели барабаны и не гудели трубы, когда ввел князь Холмский дружину в Тверь.

* * *

От не столь отдаленных лет, а точнее, от времени Александра Невского попал божественный напиток чай на тверское торжище.

Чай пришелся по вкусу князю Борису, и дворецкий покупал его упакованный в малые цибики.

Князь пил его в малой горнице. Заваривали чай в кипящей воде, и ароматные пары разносились по всем хоромам. Борис вдыхал эти запахи, и ему чудились те неведомые земли Востока, где рос этот удивительный кустарник. Князь знал, что есть страны, где не бывает зимы, морозов, люди молятся иным богам, даже не мусульманским, как ордынцы, и не Яхве, как иудеи.

Князь Борис пил чай и диву давался могуществу Орды Чингисхана, доходившей до этих стран. Сколько ждать удельным князьям русским, чтоб собраться с силой и сбросить ордынское иго?

В раздумьях вспоминались слова Вассиана. Владыка взывал к единству с московским княжеством. Он, князь Борис, согласен, но чтобы Тверь была выше Москвы. Но согласятся ли князья московские?

Чтоб Тверь поднялась выше Москвы, сегодня лучшее время. Надо склонять к этому и рязанского князя, и можайского. Можайского еще князь Даниил обманом завлек к союзу с Москвой. Теперь нонешний князь можайский никак не вырвется из московских оков.

И рязанские князья на Москву недовольство таят. Еще первые Даниловичи у Рязани Коломну отхватили, да и иные земли. Эвона, Иван Федорович при встрече плакался.

В горницу дворецкий заглянул. Борис Александрович сказал:

– Завтра упреди боярина Череду, жду его…

Утрами в просторных сенях княжеских хором собирались тверские бояре. Выбирались из колымаг, какие сами, какие с помощью дворового. Появлялся князь Борис, бояре кланялись ему, и день начинался с просьб. А они у бояр разные, но больше таких, какие к деньгам сводились, хоромы новые ставить либо земли ждали.

Боярин Семен к Череду склонился:

– Дмитрий Никитич, великий князь ждет.

– Не ведаешь, к чему?

Дворецкий плечами пожал:

– Мне ль знать, какими заботами князь одолеваем.

Борис Александрович сидел в думной палате в высоком тронном кресле.

– А звал я тя, боярин Дмитрий Никитич, по делу важному. Чать вам, боярам, памятна та Дума, где мы речь вели, чем город крепить, камнями либо деревом?

Бояре закивали согласно.

– Так вот думал я, казна наша ноне не выдержит таких тягот, вот и поручаю я те, боярин Дмитрий Никитич, погляди своим глазом, какие стены и где обновить, сколь бревен из лесу в зиму срубить и приволочь. А те, боярин Семен, поручаю за боярами смотреть, чтоб они своих мужиков нарядили лес готовить.

Черед согласно кивнул:

– То ладно, княже, однако ведаю, как почну какого князя либо боярина наряжать лес готовить, аль в город доставлять, на дыбы встанет, всякое оправдание искать. Недругов многих предвижу.

– Недругов, боярин Дмитрий Никитич, и верно немало обретешь, но ты на меня ссылайся. А дело я на тебя возлагаю ответственное. Одно ведаю, либо Тверь Москву подомнет, либо Москва Тверь. По иному не бывать.