Читать книгу Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1 - Борис Яковлевич Алексин - Страница 9

Время шло. В 1900 году Лёля, жившая уже несколько лет в Петербурге и так и не поступившая ни в консерваторию, ни в какое-либо другое высшее учебное заведение, окончила курсы машинисток. В конце прошлого столетия профессия эта была новая, совсем почти неизвестная, поэтому Мария Александровна и Болеслав Павлович, даже не зная в сущности, что это такое, были рады, что Лёля получила хоть какую-то специальность. А когда Лёля после курсов была принята на работу в контору одной из известных заграничных торговых фирм и стала получать довольно приличное жалование, то её родители и вовсе остались довольны, так как благодаря этому смогли больше помогать своим младшим детям.

В 1902 году Нина с золотой медалью окончила гимназию и, как было решено уже давно, поступила на Высшие женские медицинские курсы при Петербургском университете, куда осенью и переехала. Поселилась она в той же квартире, где жил её брат Митя, студент Военно-медицинской академии. Хозяйка квартиры, хорошо знавшая семью Шиповых, относилась к ним как к родным.

После поступления на службу Лёля переселилась от Рагозиных поближе к месту своей работы и жила самостоятельно.

Нина училась на курсах с большим увлечением, она обладала хорошими способностями, её многому научили беседы с отцом, и она вскоре попала в число лучших слушательниц. Ей предсказывали большое научное будущее. Кроме ученья, Нина с таким же увлечением и добросовестностью выполняла и другие студенческие обязанности. А заключались они вот в чём.

В первые годы двадцатого столетия в России начало расти рабочее революционное движение. На заводах и фабриках Петербурга стали организовываться вечерние школы для рабочих, в которых наряду с легальной общеобразовательной работой проводилась тайком и другая –пропаганда марксистского мировоззрения.

Но этим занимались профессиональные революционеры, а преподавание в школах обычно вели студенты из менее нуждающихся, так как за это не платили. Нина Болеславовна Пигута получала из дома достаточное содержание и потому могла не заботиться о поисках заработка для пропитания, как это приходилось делать большинству студентов и курсисток, – выбор пал на неё. Она, не раздумывая, согласилась и почти с первых месяцев своего пребывания в Петербурге, наряду с занятиями на курсах, начала преподавать и сама в вечерней школе на заводе сельскохозяйственных машин Фридрихсона.

Разумеется, об этой своей работе она не сообщала домой, да и сестре Лёле не сказала ничего. Знал об этом только брат Митя. Он относился к её делу с одобрением и даже давал ей иногда читать кое-какие брошюрки, которые о многом рассказывали.

Занимаясь в вечерней школе, Нина понимала, что здесь учат рабочих не только русскому языку, который она преподавала, или арифметике. Её не раз просили прервать урок, чтобы какой-то вдруг неизвестно откуда-то взявшийся молодой человек мог прочитать рабочим имевшуюся у него книжку. Она, конечно, урок прерывала, и, сидя тут же (уйти было нельзя, так как администрация школы сейчас же бы заинтересовалась тем, что происходит в её классе), невольно слушала то, что читали эти люди. Многое из услышанного ей было непонятно, спросить у читавшего было неудобно – не хотелось показывать невежество перед своими учениками, поэтому особого впечатления эти чтения на неё не производили.

Она, конечно, не знала, что в это время её брат уже был членом партии социалистов-революционеров, то есть эсэров, и что по заданию своей партии вёл определенную работу в академии и был уже на подозрении у академического начальства.

* * *

Прошло ещё два года, наступил 1904 год.

Митя окончил академию и был немедленно направлен с одним из летучих медицинских отрядов на театр военных действий на Дальний Восток, где началась война с Японией.

Лёля встретила молодого человека – артиста по профессии и решила соединить свою судьбу с ним. Своего избранника она привезла в Рябково к родителям, которые встретили её выбор более чем холодно. Он официально просил её руки, и так как Лёле уже было около двадцати восьми лет, а других претендентов не имелось, то своё согласие на брак и Болеслав Павлович, и Мария Александровна скрепя сердце дали.

Обвенчаться молодые захотели в столице. Мария Александровна быстро приготовила самое необходимое приданое, Болеслав Павлович собрал небольшую сумму денег на обзаведение, и молодые люди, пробыв в Рябково около десяти дней, уехали в Петербург.

Нина училась на втором курсе, была поглощена практической медициной, занятиями в своей вечерней школе и первый раз за много лет не приехала на каникулы домой в Рябково. Этим она очень огорчила родителей, тем более что и писала-то она в последнее время редко.

Была, правда, и ещё причина.

Весной 1904 года во время одного из своих уроков в школе она встретилась с молодым рабочим завода Фридрихсона Яковом Матвеевичем Алёшкиным-Карповым. В школу этот паренёк зашёл случайно. Он уже около двух лет работал слесарем, зарекомендовал себя способным человеком, а так как он к тому же был ещё и грамотным, окончил городское четырёхклассное училище, то и попал в число счастливчиков, принятых на трёхгодичные курсы механиков по монтажу и ремонту сельскохозяйственных машин. Курсы эти были организованы при заводе Фридрихсона Главным переселенческим управлением Министерства земледелия. Учащиеся этих курсов продолжали работать на заводе по 8–10 часов, а затем должны были ещё два–три часа ежедневно учиться. По окончании курсов все должны были разъехаться по назначению переселенческого управления. Предполагалось, что разошлют их в различные отдалённые районы страны. Якова Матвеевича это не смутило, и он занимался с охотой.

В России, получавшей из-за границы почти все машины, в том числе и большинство сельскохозяйственных, механиков по их ремонту было очень мало, и потому эта специальность сулила в будущем хороший заработок.

Зашёл Яков Матвеевич в школу в надежде получить от знакомого учителя кое-какие учебники, о которых он с ним ранее договорился, но знакомого на месте не оказалось, вместо него он увидел Нину. Так они встретились. Встреча эта не прошла бесследно ни для него, ни для Нины. Он, встретив красивую, живую и энергичную девушку, пленился ею сразу.

Она тоже заинтересовалась этим немного наивным, но всё же развитым и, по-видимому, таким серьёзным пареньком. Очень скоро их взаимный интерес перешёл в более глубокое чувство, по крайней мере, со стороны Якова Матвеевича. Полюбив, он уже не рассуждал ни о чём и становился все настойчивее.

Нина отличалась такой же экзальтированностью и легкомыслием, как и её отец. Кроме того, ей шёл 22-ой год, и если до этого времени она жила вместе с Митей и находилась как бы под его наблюдением, то теперь, после отъезда брата на Дальний Восток, будучи предоставленной самой себе, очень хотела проявить свою самостоятельность. Мнение старшей сестры Лёли она не признавала, да той было и не до неё. Поэтому, выслушав предложение Якова Матвеевича, девушка ответила согласием, даже не спросив позволения у своих родителей и не проверив как следует себя.

Однако венчаться она не хотела до получения от них письма. Письмо Нины с уведомлением о намерении выйти замуж было получено в Рябково в начале 1905 года. Оно встретило горячее осуждение обоих родителей. Но если Мария Александровна, отнёсшись к предполагаемому браку с неудовольствием, всё-таки не считала нужным ему мешать, то Болеслав Павлович со свойственной ему горячностью разразился проклятиями по адресу будущего мужа своей любимой дочери, заодно понося и её. Мария Александровна пробовала заступиться за Нину, но эта попытка только подлила масла в огонь.

Болеслав Павлович заявил, что если дочь его совершит этот глупый и необдуманный поступок, то ни её, ни тем более её мужа он знать не желает. Пусть тогда живёт и учится, как знает, он ей больше ни копейки не пошлёт. Он также не желает, чтобы они когда-нибудь приезжали в Рябково. Высказав всё это, предупредил, что сегодня же напишет об этом Нине.

Материнское сердце Марии Александровны было возмущено таким жестоким решением, но зная, как бесполезно уговаривать мужа, она лишь пригрозила ему:

– Болеслав, если ты такое письмо Нине пошлёшь, то я немедленно уеду из Рябково, оставайся один!

В гневе и возбуждении Болеслав Павлович не обратил внимания на слова жены и уже на другой день отправил грозное послание дочери, приказывая немедленно оставить всякие мысли о замужестве, ибо в противном случае он перестанет оказывать ей материальную поддержку. Тут же он высказывал много обидных и несправедливых слов и в отношении совершенно ему неизвестного Якова Матвеевича Алёшкина. Одним словом, письмо это было таким обидным, что Нина, обладавшая отцовским характером, уже никогда ни за какой помощью к своему отцу не обращалась. Возмущение и обида помешали ей обратить внимание и на дельные советы в письме. Отец, например, говорил о необходимости им, и особенно Нине, прежде чем делать такой решительный шаг, проверить себя, проверить прочность своего чувства. И кто знает, если бы эти советы были преподаны в более миролюбивом и спокойном тоне, может быть, они и возымели бы нужное действие. Но тон письма был настолько резок и груб, что невольно толкал на противодействие. Особенно таких людей, какой была Нина Болеславовна Пигута.

Узнав о том, что муж не обратил внимания на её предупреждение и всё-таки послал письмо дочери, Мария Александровна стала деятельно готовиться к отъезду из Рябково. Она написала Нине и тоже просила серьёзно обдумать свои действия, но вместе с тем упомянула, что если они действительно любят друг друга, то она желает им счастья. И ещё она просила подождать со свадьбой до окончания ученья.

Болеслав Павлович настолько привык к частым ссорам с женой, что не придал её словам никакого значения, а между тем Мария Александровна приняла окончательное решение. Положение в семье Пигута за последнее время стало совершенно невозможным, ссоры супругов переходили уже всякие границы, и поэтому обида Марии Александровны за дочь была не причиной, а скорее лишь удобным поводом для окончательного разрыва. А он этого, к сожалению, не понял.

Решение Марии Александровны об отъезде поддерживалось ещё и тем, что осенью 1904 года в Рябково построили новую большую школу, а старая церковно-приходская и рябковская народная в имении были закрыты. И впервые за последние 15 лет Мария Александровна оказалась безработной. Ей предлагали служить в сельской школе, но это было довольно далеко, ежедневный путь в несколько вёрст ей был труден, и она отказалась.

Вынужденное безделье, а также и полная материальная зависимость от мужа угнетали её, и потому она, решившись на отъезд из Рябково, хотела воспользоваться одним предложением, сделанным ей ещё несколько лет назад.

Летом 1900 года, будучи на съезде народных учителей в Москве, куда она была делегирована Кинешемским земством как одна из лучших учительниц уезда, Мария Александровна встретила одну из своих подруг по Смольному институту. Это была её тёзка, тоже Мария Александровна Новосильцева, в девичестве Демидова.

Встретившись, подруги отправились в шикарный номер одной из лучших московских гостиниц, который снимала Новосильцева, и там разговорились. Новосильцева рассказала, что после окончания Смольного она вышла замуж за соседа, помещика Новосильцева, который, прожив с нею около одиннадцати лет, умер. С тех пор она живёт одна, и так как детей у неё нет, а она, кроме своего значительного приданого, получила ещё большое наследство после смерти мужа, то решила заняться благотворительностью и вот уже несколько лет содержит два детских сада в Темникове, возле которого находятся её имения. У неё появилась мечта открыть женскую гимназию в этом городке. Здание для этой гимназии скоро начнут строить, а теперь она добилась разрешения на открытие в Темникове женской прогимназии с надеждой, что по окончании строительства получит разрешение и на гимназию.

Узнав, что Мария Александровна вот уже более десяти лет работает учительницей и делегирована на съезд как лучшая, Новосильцева предложила ей пост начальницы будущей гимназии. Очень соблазнительно было это предложение, но Мария Александровна, поколебавшись, всё-таки ответила отказом. Жалко стало оставлять родное Рябково, где прожито так много, где были могилки её детей и где каждый кустик, каждое деревце будили множество воспоминаний. Да и не хотелось окончательно разрушать семью: она знала, что Болеслав Павлович из Рябково не поедет никуда.

После последней ссоры с мужем она написала письмо Новосильцевой о своём согласии, рассказала, что оставляет мужа и приедет одна. Сообщала также, что в случае занятости места начальницы согласна служить преподавательницей русского языка.

Через две недели Мария Александровна получила телеграфный перевод на 200 рублей и короткую телеграмму: «Место начальницы свободно высылаю деньги дорогу квартира приготовлена жду целую Мери». Так, в отличие от Машеньки Шиповой, звали в институте её подругу Машу Демидову.

Со сборами Мария Александровна не очень спешила, может быть, в душе надеялась на то, что муж её остановит. Он же, в свою очередь, привыкнув, что после ссор пути к примирению всегда искала Мария Александровна, думал, что жена только пугает его и что она одумается и останется дома.

Тяжело было Марии Александровне в 50 лет уезжать из родного дома, очень тяжело. Как-то страшно думать о предстоящем одиночестве и оставлять мужа, с которым как бы ни плохо, а прожито почти тридцать лет. Но решение было принято, и она не хотела показать своё малодушие.

Однажды вечером в конце марта 1905 года, когда Болеслав Павлович был дома и сидел в своём кабинете, просматривая только что полученные газеты, дверь кабинета отворилась, вошла Мария Александровна и плотно притворила её за собой.

Супруги проговорили до глубокой ночи, о чём шёл их разговор, неизвестно: ни он, ни она никому и никогда не передавали его содержания, но, видимо, разговор был неприятен обоим, потому что Мария Александровна вышла заплаканной и, ничего не сказав ожидавшей её в столовой Даше, прошла в спальню.

На следующий день утром во двор въехала почтовая тройка, в большие сани погрузили чемоданы, корзинки, разные баулы и баульчики, узлы и узелки и кое-как втиснулись между всем этим имуществом две закутанные в платки и одетые в шубы женщины.

Мария Александровна Пигута и её верная Даша покидали Рябково. Проводить хозяйку вышли и няня Наталья, пока ещё жившая в доме, и кухарка, и кучер Василий, не было только Болеслава Павловича, хотя занавеска в его кабинете подозрительно шевелилась.

Усевшись, женщины перекрестились, ямщик махнул кнутом, сани раскатились в ухабе у ворот и, подняв столбик искрящейся на восходящем солнце снежной пыли, через несколько минут исчезли из глаз.

Так, последняя из рода Шиповых покинула своё родовое поместье, чтобы больше никогда в него не возвращаться.

Как мы видели, вместе с Марией Александровной уехала и Даша. Привязавшись к Марии Александровне, к её детям, Даша не могла себе представить жизни без них. В свою очередь, и Мария Александровна не представляла себе, как на новом месте обойдётся без Даши. Даша любила обоих супругов, и вполне возможно, что, если бы уезжал Болеслав Павлович и позвал её с собой, она так же, как сейчас с Марией Александровной, уехала бы с ним. Но он оставался, уезжала Маша, она сейчас больше нуждалась в помощи и поддержке, и потому Даша ехала с ней.

Поездки в то время были сложными и проходили очень медленно. Сначала нужно на лошадях доехать до Костромы, затем поездом до Москвы, там сделать пересадку и поездом доехать до станции Торбеево, а оттуда опять на лошадях до Темникова. Путь этот, а также и объяснения о том, где и как лучше остановиться в Москве и в Торбееве, описала Новосильцева в письме, полученном вскоре после телеграммы.

Время было весеннее, дорогу ухудшала распутица, и путешествие продлилось более недели.

Мария Александровна Пигута (Шипова)

годы жизни 1855–1919

снимок 1902 г.

(бабушка автора)

Мария Александровна Пигута и Евгения Неаскина (двоюродная сестра автора)

снимок 1909 г.

Мария Александровна Пигута (Шипова)

снимок 1909 г.

(бабушка автора)

Мария Александровна Пигута (Шипова)

с внуком Борисом Алексиным

снимок 1910 г.

Болеслав Павлович Пигута, 29 лет

годы жизни 1847–1921

снимок 1876 г.

(дед автора)

Болеслав Павлович Пигута

снимок 1896 г.

(дед автора)

Старшая дочь в семье Пигута – Елена Болеславовна Неаскина (Пигута), 7 лет

снимок 1885 г.

(тётя автора)

Дети семьи Пигута: Дмитрий Болеславович, 12 лет (дядя автора)

и Нина Болеславовна, 10 лет (мать автора)

снимок 1893 г.

Нина Болеславовна Алексина (Пигута)

годы жизни 1883–1916

Гимназистка 7 класса

(мать автора)

Нина Болеславовна Пигута

(мать автора)

Алексины Яков Матвеевич и Нина Болеславовна

(родители автора)

снимок 1906 г.

Нина Болеславовна Алексина (Пигута) с сыном Борисом

снимок 1908 г.

Дмитрий Болеславович Пигута

Снимок 1904–1905 г.

(дядя автора)

Анна Николаевна Пигута (Николаева)

(жена Дмитрия Болеславовича)

Дмитрий Болеславович Пигута (верхний ряд, справа) с группой сослуживцев

снимок 1904–1905 г.

(дядя автора)

Анна Николаевна Пигута (Николаева)

(стоит) с сёстрами Красного Креста

снимок 1904–1905 г., г. Чита

(жена Дмитрия Болеславовича Пигуты)

Вечером на крылечке в Рябково

снимок 1902 г.

Слева направо: Дмитрий Болеславович Пигута (дядя автора)

Елена Болеславовна Пигута (тётя автора)

Нина Болеславовна Пигута (мать автора)

Мария Александровна Пигута (бабушка автора)

В Рябково на каникулах

снимок 1902 г.

Слева направо: Елена, Дмитрий и Нина