Читать книгу Код Онегина - Брэйн Даун - Страница 33

Негр в ответ на вопросы болтал всякую чепуху на русском языке, на английском, французском и своем родном. Геккерн знал все европейские и азиатские языки и африканские наречия (он еще в университете выучил их под гипнозом по специальной методике). Дантес принадлежал к новому, невежественному поколению, и языков почти не знал, но он видел по мимике, дыханию и пульсу негра, что тот говорит правду. Заботиться-то нужно было не о негре, а о бессовестной русской бабке. Но негр безжалостно употреблял белую девушку и через свое жеребцовое поведение заставил агентов впустую наблюдать за квартирой целый день напролет; к тому же агенты в большинстве случаев руководствовались древнейшим правилом не оставлять свидетелей. Они задушили негра, при этом Дантес сделал строгое лицо и спросил, молился ли негр на ночь. Геккерн поморщился, он не любил глупых шуток, к которым был склонен напарник. Негр ничего не отвечал, он был уже мертв. Лицо негра не почернело, оно и так было черное, а язык почернел. Дантес не отказал себе в удовольствии наступить на инструмент негра каблуком. Геккерну это было смешно и неприятно, он не одобрял бесполезной жестокости и по большому счету ничего не имел против мозамбикских негров. Но он не делал напарнику замечаний.

– А что мы будем делать с котом? – спросил Дантес. Кот сидел на шкафу и смотрел на них сверху круглыми от изумления глазами.

– Симпатяга какой, – сказал Геккерн. – Кис-кис, Черномырдин, иди ко мне…

Они не свернули лже-Черномырдину шею, а, напротив, накормили его колбасой, которую нашли в холодильнике. О животных не заботились никогда, за исключением служебных собак, которые могли мстить, и говорящих попугаев, которые могли говорить.

– Это же… это не тот кот! – вскричал Геккерн, наконец заметив белое пятнышко.

– А, мать… (далее непечатно).

Но и после этого они не стали вымещать свою злобу на животном. Они лишь посокрушались о своей невнимательности, в очередной раз отметили дерзость беглецов и последними русскими словами обругали подлую бабку Лизу. (Они не знали, что у бабки в Москве есть мать, так как по документам Анна Федотовна Нарумова матерью Лизавете Ивановне не была.)

– Послушай, – сказал вдруг Геккерн, лаская и почесывая кота, – что, если их кот – не просто кот, а символ, атрибут? Ведь он черный… А у тех…

– Соседи сказали, что Черномырдин живет у Профессора уже лет пять, – возразил Дантес. – Он появился, когда Профессор и предположить не мог, что найдет ее.

– Да, тогда он был просто котом. Но теперь он стал атрибутом.

– Ну, не знаю, – сказал Дантес и зевнул. – По-моему, ты все усложняешь. Этак ты и хомяков пришьешь к делу.

Они налили в блюдце молока и поставили его в углу комнаты. Потом они довольно долго провозились, обставляя все так, будто негра прикончили скинхеды. Они не любили глупых и вонючих скинхедов и презирали их.

– Зачем ты уделяешь столько внимания этим двум ублюдкам? – недовольно спросил Большой. – Ты что, уже и их полюбил? (Мелкий обладал несчастливою способностью влюбляться во все, что писал; напишет, к примеру: «на табуретке стоял горшок, а в горшке рос цветок», – и тут же любит и цветок, и горшок, и особенно табуретку.) – Лучше бы ты Пушкина полюбил. Мало у нас Пушкина.

– Я хочу любить Пушкина, – оправдывался Мелкий, – но он не дается. Ускользает. Он какой-то… Уж очень он всеми залюбленный.

– А ты читал комментарии к «Прогулкам с Пушкиным» Терца? – с интересом спросил Большой. – Хотя откуда тебе, конечно… – Он все косился на ноги Мелкого: ботинки теперь были в порядке, но штаны… Боже, что это были за штаны. – Ты и самого Терца-то не читал.

– Читал, – с обидой возразил Мелкий. – И не согласен я…

– С Синявским или с Солженицыным?!

– Собоими…

– Черт с тобой, – сказал Большой, – можешь продолжать дальше… У меня еще одна важная встреча.

– Хорошо, хорошо, – поспешно ответил Мелкий. – Слушай, а какое сегодня число?

– Девятнадцатое…