Читать книгу Интимная жизнь наших предков. Пояснительная записка для моей кузины Лауретты, которой хотелось бы верить, что она родилась в результате партеногенеза - Бьянка Питцорно - Страница 4

Такого оргазма Ада Бертран не испытывала еще никогда. Или правильнее сказать «не достигала»? Во времена расцвета феминистского движения ей неоднократно доводилось участвовать в бесконечных дискуссиях относительно точности терминов, шла ли речь о сексе или о политике (что тогда, по сути, было одно и то же. Как-то раз они с приятельницами всю ночь пытались решить, что написать в листовке: «сожалеем», «решительно осуждаем» или «клеймим позором». Тогда это было вопросом жизни или смерти, а теперь, пятнадцать лет спустя, потеряло всякое значение. Факты, точнее, дела, а не слова – вот что на самом деле оказалось важно.

Себя Ада Бертран всегда считала женщиной рациональной. Вот почему ее так изумила (или даже ошеломила) сила этого ощущения (взрыва? экстаза? метаморфозы? или просто безумного удовольствия?), подобного которому она в своей жизни еще никогда не испытывала. Ни разу.

Ни с Фабрицио, который стал ее первым мужчиной. Ни когда крутила любовь с Дзено в университете прямо во время лекций, уединяясь с ним в какой-нибудь подсобке на свернутых в рулон матрасах, спальниках и рюкзаках. Ни когда в феминистском клубе женского сексуального самообразования они с подругами пробовали применять на себе и друг на друге советы из руководства «Радости секса» или феминистской библии тех лет «Мы и наше тело», написанной несколькими искушенными дамами из Бостона. Ни со случайными партнерами на одну ночь в период «Великих приключений и путешествий» автостопом в шестидесятые (позже Эрика Йонг в своих романах назовет это «сексом нараспашку»). Ни даже в первые несколько раз с Джулиано после пары месяцев его активных ухаживаний, хотя она и была приятно удивлена мастерством этого очкастого ботаника, оказавшегося серым кардиналом адвокатского бюро его приятеля Альваро. Ни с кем. Никогда.

Одно время ей казалось, что оргазм – просто некий воображаемый термин, универсальный аргумент, автоматически прекращающий любые споры. Женщины прошлого, например ее собственная бабушка, в молодости небось и слова такого не знали, а в старости, услышав его, только сердились.

Но теперь Ада наконец поняла, что это ощущение не сравнимо ни с каким другим. Словно тебя зашвырнули в далекий космос и ты летишь через угольно-черную пустоту межзвездного пространства, обжигающую одновременно и нестерпимым жаром, и леденящим холодом. Она как будто поднялась в воздух, за бесконечно долгое мгновение достигнув потолка своей монашеской кельи в университетской общаге, и замерла, глядя на смятую постель и два тела под простыней. Ее собственное, тело Ады Бертран: загорелое, пока еще стройное и подтянутое, голова запрокинута, волосы разметались по подушке, глаза широко распахнуты. И, на ней и в ней, прекрасное, восхитительное тело незнакомого юноши, уткнувшегося лицом в подушку, навалившееся на нее всей своей тяжестью. Он тогда сразу заснул. С мужчинами это частенько случается. С женщинами, говорят, реже: с ней, например, такого не бывало ни разу.

И сейчас, хотя все происходило не во сне, а наяву, ее сознание будто распалось, раздвоилось. Одна Ада лежала в постели, чувствуя, как медленно отступает волна удовольствия, сердце понемногу восстанавливает ритм, а дыхание успокаивается, другая парила под потолком, бестелесная, но живая. И эта вторая, видя не только комнату с кроватью, но и парк за стеной, и готические окна библиотеки, в которых даже в этот полуночный час горел свет, и каждую комнату дома в далекой Болонье, и те, что еще дальше, в Доноре, сперва подумала: «Разве такое бывает?» – а потом: «Вот теперь я наконец понимаю, почему это называют “маленькой смертью”».

Ада Бертран была женщиной рациональной. Даже чересчур. Она никогда не теряла контроля над собой. Частенько любовники (те, кому не повезло сразу уснуть) возмущались, что она всегда оставалась сосредоточенной и внимательной, а партнеров находила порой забавными, порой скучными, но в любом случае достойными пары-тройки критических стрел. Словно профессор, готовый выставить студенту оценку в зачетку, или член жюри конкурса, притворяющийся его участником. Да еще и старающийся подобрать правильные слова, на ходу дающий определение тому, что нельзя понять, а можно только почувствовать, чему нет и не может быть названия.

Там, под потолком, за миг до возвращения в свое лежащее в постели тело, вторая Ада подумала: «Невероятно, что я впервые поняла это только здесь, в Кембридже. Мне тридцать семь, и это моя первая маленькая смерть. И теперь я возвращаюсь. Я умерла, а теперь возрождаюсь в мире живых».

Еще более невероятно, что все это случилось во время конгресса антиковедов, собравшихся в Кембридже в июне 1979 года, чтобы поговорить о некюйе (или по-гречески, как предпочитала Ада, νέκυια) – путешествиях за край ночи, туда, где мертвые возвращаются, чтобы поговорить с живыми.