Читать книгу Кракен - Чайна Мьевиль - Страница 10

Вокруг оседали комнаты, будто устраивались поудобнее непоседливые гении места. Билли чувствовал себя чужаком. Это что, опять стекло, звяк-звон за пределами видимости? И перестук, похожий на кости?

Два служаки перед аквариумным залом отреагировали на Бэрона безо всякого видимого уважения.

– Заметил, да? – пробормотал Бэрон на ухо Билли. – Теперь они придумывают презабавные шутки про то, как расшифровывается ОПФС. Популярный вариант всегда: «Охренеть Придурки Фиговы, Сука».

Внутри снова была высокомерная девушка, все в той же небрежной униформе; глянула она на Билли, возможно, чуть более дружелюбно. На столе, где больше не было кальмара, стоял ее открытый ноутбук.

– Вернулись? – сказала она. Шуточно отдала честь Варди и Бэрону, подняла бровь при виде Билли. Печатала одной рукой.

– Я Билли.

Она ответила взглядом: «Неужто?».

– Есть след, – сказала она Бэрону.

– Билли Хэрроу – констебль Кэт Коллингсвуд, – сказал Бэрон. Она щелкнула то ли языком, то ли жвачкой и повернула компьютер, но не так, чтобы видел Билли.

– Вот это скачок, – пробормотал Варди.

– При забастовке и прочей херне такого не ожидаешь, – сказала она. Варди продолжительно оглядывал зал, будто во всем были виноваты животные.

– Хотите узнать, что это все такое? – спросил Билли.

– Нет-нет, – задумчиво ответил Варди. Подошел к сельдяному королю, пойманному несколько десятков лет назад. Взглянул на старинного детеныша аллигатора. – Ха, – сказал он.

Обошел помещение.

– Ха! – резко сказал опять. Он стоял у шкафа с экспонатами «Бигля». На лице Варди было неузнаваемое выражение.

– Это они, – сказал он через некоторое время.

– Ага, – ответил Билли.

– Господи боже мой, – мягко сказал Варди. – Господи боже. – Он придвинулся вплотную и очень долго читал этикетки. Возвращаясь, наконец, к Коллингсвуд, пока она вбивала информацию в компьютер, он снова оглянулся на шкафчик «Бигля». Коллингсвуд проследила за взглядом.

– О да, – сказала она банкам. – Вот это тема.

– Это с вами я должен встретиться? – спросил ее Билли.

– Ага, – сказала она. – С нами самыми. Пошли в паб.

– Э-э… – сказал Билли. – В планах у меня такого не было…

– Самое лучшее для тебя – выпить, – сказал Бэрон. – Это самое лучшее. Идешь? – спросил он Варди. Тот покачал головой:

– Это же не я мастер убеждения. – Он махнул, чтобы они шли.

– Не, – сказала Коллингсвуд, обращаясь к Билли. – Это правда, не мастер. Но не то чтобы он не интересуется, типа, убедительностью, сечешь? Он ею интересуется. Как чем-нибудь в банке.

– Пошли, Билли, – сказал Бэрон. – Выпьем за счет столичной полиции.

Когда они вышли, мир покачивался. Слишком много людей шептались на слишком многих уличных углах, слишком мутное небо, словно оно закрывало какую-то темную сделку. Коллингсвуд хмурилась на тучи, будто ей не нравился мелкий шрифт.

Паб был темной питейной, убранной лондонскими уличными знаками и старинными картами. Сели они в углу, подальше от людей. И все равно остальных посетителей – смесь из подозрительных типов и офисного планктона – явно беспокоило наличие Кэт Коллингсвуд в форме, пусть и неортодоксальной.

– Итак… – начал Билли. Он понятия не имел, что сказать. Коллингсвуд это как будто не беспокоило. Она просто смотрела на него, пока Бэрон шел к стойке. Предложила сигарету.

– Кажется, здесь не курят, – сказал Билли. Она посмотрела на него и закурила. Дым драматически обволок ее. Он подождал.

– Вот какая штука, – сказал Бэрон, вернувшись с выпивкой. – Ты слышал Варди. Парнелл и тефтельсы положили на тебя глаз. Так что не сказать, что ты в самой безопасной из всех возможных ситуаций.

– Но я же никто, – сказал Билли. – И вы это знаете.

– Не имеет значения, – сказал Бэрон. Билли удивило, как его напрягал вид Коллингсвуд, пьющей и курящей в форме. – Прикинем, – сказал Бэрон. – Итак, Варди… Ты видел его в деле. Знаешь, чем он занимается. Несмотря на всю нашу квалификацию, конкретно в этом случае, относительно – ну, того, что сейчас происходит, – нам бы не помешал взгляд со стороны. От специалиста. Вроде тебя. Мы имеем дело с фанатиками. А фанатики – всегда эксперты. Значит, нам нужны свои эксперты. И здесь вступаешь ты.

Билли уставился на него. Даже хохотнул.

– Я сперва думал, что вы что-нибудь такое скажете, а потом такой… да не, не сходи с ума.

– Никто из нас ни хрена не знает о гигантских кальмарах, – сказала Коллингсвуд. Название животного в ее саркастичной лондонской речи прозвучало странно. – Правда, это потому, что нам на них насрать, но ты понял.

– Ну ладно, тогда и оставьте меня в покое, – сказал Билли. – Я все равно не то чтобы прям эксперт.

– Ой, ну все, кончай уже.

– Я говорю не только о начитанности, Хэрроу, – сказал Бэрон. – Я привык относиться к культистам со здоровым уважением. А они думают, что ты какой-то особенный, и это говорит о многом, что бы ты ни думал. Помнишь, как увидел Дейна Парнелла? Помнишь окно автобуса?

– Что? – спросил Билли. – Разбитое?

– Ты нам сказал, что видел, как оно разбилось. Как, по-твоему, это случилось? – Бэрон дал паузу, чтобы вникнуть в вопрос. – В нашей работе – в смысле, в работе ОПФС – нужен более тонкий подход, чем в органах в целом. Полезно иметь специалистов вне службы.

– Вы реально предлагаете мне вступить, – сказал Билли в шоке.

– У нас есть всякие там льготы, – сказал Бэрон. – Парочка обязанностей. Гостайна, все такое. Что-то платят. Не сказать чтобы роскошно, если честно, но, сам понимаешь, лишняя пара пицц…

– А скажите, хоть у кого-нибудь в ОПФС, – ответил Билли, – есть хоть капля здравого смысла? – Он ошалело посмотрел на собутыльников. – Вот не ожидал, что сегодня меня будут вербовать.

– Ага, причем мусора, – сказала Коллингсвуд. Пустила дым струями, усмехнулась, глядя на Билли. Ее так и не попросили не курить.

– Мы хотим, чтобы ты был на нашей стороне, Билли, – сказал Бэрон. – Поможешь Варди. Ты знаешь книги. Ты понимаешь тему спрутов. В любом расследовании мы всегда начинаем с верований, но здесь не обойтись без биологии. Знаешь, должен тебе сказать… – Бэрон поерзал, словно подошел к болезненной теме. – Может, ты слышал: по старому стандарту, когда ищешь кто-это-сделал, начинаешь с того, кто нашел тело. Да и к аквариуму у тебя тоже был доступ.

Билли широко раскрыл глаза. Начал вставать. Бэрон со смехом посадил его обратно.

– Сядь ты, балда, – сказал он. – Просто говорю, что если мы захотим, то можно ведь и совсем не по-хорошему. Где вы были в ночь того-то и сего-то и так далее и тому подобное. Но мы можем друг друга выручить. Нам нужны знания, а тебе – защита. Все в выигрыше, приятель.

– Тогда зачем вы мне угрожаете? – спросил Билли. – И я уже сказал – нет у меня никаких знаний…

– Хочешь мне сказать, – перебил Бэрон, склонив голову с выражением «ну, будет уже», – что совсем не ощущаешь чертово благоговение перед этой штукой?

– Кальмаром?

– Архи, мать его, тевтисом, Билли Хэрроу, да. Гигантским кальмаром. Штуковиной в банке. Им самым. Которого забрали. Был – и не стало. Тебя действительно удивляет, что кто-то ему поклоняется? Не интересно узнать зачем? Что на кону? Ты уже знаешь, что что-то происходит. Не хочешь знать больше?

– Поиски новой жизни и новых цивилизаций,[8] – сказала Коллингсвуд. Она прихорашивалась перед зеркальцем. Билли тряхнул головой и ответил:

– Что за ад?

– Не, – сказала Коллингсвуд. – За этим тебе в другой отдел.

Билли закрыл глаза, открыл от звука стаканов, вибрирующих на столе. Коллингсвуд и Бэрон переглянулись.

– Он сейчас что?.. – сказала Коллингсвуд. Снова посмотрела на Билли – с интересом.

– Мы знаем, что тебе не по себе, – аккуратно сказал Бэрон. – Поэтому ты прекрасный кандидат для…

– Не по себе? – Билли вспомнил человека в банке. – Это слабо сказано. А теперь вы что, хотите, чтобы… чтобы я для вас что-то нашел? И все?

– Для начала.

– Я так не думаю, – сказал Билли. – Лучше пойду домой и забуду, что вообще что-то происходит.

– Ну прям, – сказала Коллингсвуд. Затянулась. На золотой отделке формы поблескивал слабый свет. – Будто ты сможешь забыть. Будто сможешь забыть все это. – Она покачнулась на стуле. – Флаг тебе в руки, братец.

– Никто не сомневается, что этого бы ты и хотел, – сказал Бэрон. – Но, увы, не всем дано выбирать. Даже если это не интересно тебе – ты уже сам стал интересен этому. Давай-ка пока отложим эту тему.

Штука в том, Билли, что мы должны были уже устареть. ОПФС учредили незадолго до 2000-го. Склепали из пары других отделов. Предполагалось, что временно. Был миллениум: мы ждали, что какие-нибудь набожные психи подпалят парламент. Пожертвуют Черри Блэр своим козлиным властелинам, что-то такое.

– Не свезло, – сказала Коллингсвуд. Она курила по-французски, выдыхая через нос. Хоть это и было отвратительно, Билли не мог отвести глаз.

– Пролетели, как фанера, – сказал Бэрон. – Всякая дурацкая мелюзга, но большого взрыва… ну, милленниализма, которого мы ожидали в нулевых… не произошло.

– Это тогда, в смысле, – сказала Коллингсвуд.

– Вы вообще помните нулевые? – спросил Билли. – Не смотрели «Телепузиков»?

Коллингсвуд усмехнулась.

– Она права, – сказал Бэрон. – Все отсрочилось. Началось потом. В итоге мы загружены, как никогда. Слушай, мне все равно, чего хотят эти группы, – главное, чтобы держали это при себе. Раскрашивайтесь в синий и курите кактусы, только, пожалуйста, дома и не вмешивайте штатских. Живите и дайте жить другим. Но проблема не в этом. – Он отстукивал на столе каждое следующее слово. – Все эти группы со своими откровениями, апокрифами…

– всегда сводятся к одному и тому же, – сказала Коллингсвуд.

– Есть такое, – сказал Бэрон. – В любой священной книге нам интересна последняя глава.

– Иоанн, сука, Богослов, – сказала Коллингсвуд. – Раз, два и хана.

– К чему ведет моя коллега, – сказал Бэрон, – так это что мы столкнулись с волной святых Иоаннов. Этакой эпидемией эсхатологий. Мы живем, – сказал он слишком ровно, чтобы в голосе можно было услышать юмор, – в эпоху конкуренции концов.

– Рагнарек против пляски духов, против Кали-Юги, против киямата, и тэ дэ и тэ, на хер, пэ, – сказала Коллингсвуд.

– Вот что в эти дни цепляет новообращенных, – сказал Бэрон. – На рынке спрос на апокалипсисы. В ереси бум армагеддонов.

– Тыщу лет только разговоры говорили, – сказал Коллингсвуд. – Но недавно внезапно началась какая-то движуха.

– И каждый настаивает, что случится именно его апокалипсис, – сказал Бэрон. – А это означает проблемы. Потому что из-за этого они воюют.

– Что значит «движуха»? – спросил Билли, но ехидца прозвучала слабо из-за бегающих мыслей и откровенно голого факта, что невозможное возможно. Коллингсвуд потыкала в воздух, потерла кончики пальцев, обозначая, что что-то чувствует, что от мира остается взвесь.

– Волноваться надо, когда они в чем-нибудь соглашаются, – сказала она. – Пророки. Это самое последнее, что хочешь от сраных пророков. Даже если – и особенно если – они не согласны по мелочам. Слышал про мордобой гопников и быдла в Восточном Лондоне? – Она покачала головой. – Братья Вульпуса выясняли отношения с кучкой друидов. Сурово. Серпы-то острые. А все из-за того, как закончится мир.

– Мы не успеваем везде, Хэрроу, – сказал Бэрон. – Конечно, мы занимаемся и другими вещами: жертвоприношение детишек, жестокое обращение с животными, много чего. Но это цветочки, а ягодки – апокалипсисы. Все труднее и труднее разгонять драки из-за концов света. Мы не справляемся, – сказал он. – Я с тобой откровенен. Не говоря уже о чем-то таком крупном, как сейчас. Не пойми меня неправильно – я верю в печенье предсказаний не больше твоего. И все-таки. Недавно половина пророков Лондона вдруг стала знать – знать! – что миру осталось недолго. – По голосу Бэрона не казалось, что он шутит над их знанием. – И чтоб мне провалиться, если я понимаю, что все это значит, – но тут вдруг ситуация проясняется. Примерно тогда, когда произошло сам знаешь что.

– Твой спрут скрылся в тумане, – сказала Коллингсвуд.

– Это не мой спрут.

– Да твой он, твой, – сказала она. – Брось, во все края твой. – Из-за ее тона показалось, что спрут и правда его. – Это снова случилось, – сказала она Бэрону. – Стало еще ближе.

– Они втянули публику, – сказал Бэрон. – А так дело не пойдет. Мы из кожи вон лезли, чтобы штатские держались подальше. Но если уж замешан кто-то вроде тебя – кто-то знающий, в смысле, – ну, мы этим пользуемся.

– Из некоторых рекруты получаются лучше, чем из других, – сказала Коллингсвуд. Она пристально следила за Билли. Придвинулась. – Открой-ка варежку, – сказала она. Он даже не подумал сказать «нет». Она всмотрелась в его зубы. – Ты не должен был рассказывать друзьям про спрута, – сказала она. – Не должен был мочь.

– Варди прекрасно обойдется без меня, – сказал Билли. – Он и сам может изучить матчасть. А я обойдусь без вас.

– Знаю, профессор иногда производит не лучшее впечатление, – сказал Бэрон и взял одну из сигарет Коллингсвуд.

– То, как он говорил, – сказал Билли. – О фанатах спрутов. Как будто он один из них.

– В точку, – сказал Бэрон. – В точности как будто он один из них. Можно сказать, ему было откровение.

– Рыбак рыбака, – сказала Коллингсвуд. – О да!

– Что? – спросил Билли. – Он был?..

– Верующим, – ответил Бэрон. – Рос типичным ультраверуном. Креационист, буквалист. Отец – церковный староста. Варди провел в религии многие годы. Утратил веру, но не интерес – к счастью для нас – и не свой нюх. Какую группу мы ни изучаем, он ныряет в нее, как новообращенный, – Бэрон постучал по груди, – потому что на миг-другой так и есть.

– Более того, – сказала Коллингсвуд. – Он не просто это понимает. Дымно улыбнулась Билли. Приложила ладонь ко рту, будто для шепота, но не шептала. – Он по этому скучает. Он несчастный. Не привык жить в этой самой нашей случайной реальности. Его бесит, что мир безбожный и бессмысленный, сечешь? Он бы прям завтра вернулся к старой вере, если б мог. Но он уже слишком поумнел.

– Таков его крест, – сказал Бэрон. – Бум! Не стоит аплодисментов.

– Он знает, что религия – это просто шляпа, – сказала Коллингсвуд. – И жалеет, что знает. Вот почему он понимает психов. Вот почему на них охотится. Он скучает по чистой вере. Он им завидует.